О недорисованном квадрате Карпмана и повседневном практическом анархизме.
Это рассуждение написано на личном материале, и не претендует на научность. Просто немного логики к известной схеме и личному опыту. А еще мне лень искать правильные линки на Карпмана, оставляю читателю возможность погуглить.
Многим известна классическая игра «созависимых отношений», именуемых еще «треугольником Карпмана». Это популярная игра невротических отношений, основанная на трех ролях: Преследователя , Жертвы и Спасателя. Преследователь преследует и виноватит, Спасатель причиняет добро, Жертва в основном жалеет себя и терпит причинение добра и зла со стороны двух первых. Их надо перевезти через реку, но та задача решается проще, потому что капуста не питается волками.
Базовые правила игры можно найти, например, на педивикии.
Несмотря на то, что это треугольник, играть в игру можнолюбым количеством игроков. В случае количества больше трех создаются блоки, усиливающие позиции той или иной роли. В игре на одного все три роли становятся субличностями и проигрываются в психике игрока. Игра на двоих дает еще несколько интересных эффектов за счет объединения ролей.
а) Спасатель-Преследователь против Жертвы. «Соберись, тряпка!» - основной посыл объединенной фигуры. Жертва ставится в амбивалентную позицию: ее вроде как жалеют, но при этом и прессуют. Годный способ в социально одобряемой форме проявить собственные садистские наклонности.
б) Спасатель-Жертва против Преследователя. Это дискурс всевозможных активистов защиты прав кого угодно. Главный посыл: «Смотрите все, какие они бяки!». В этом случае преследователь назначается козлом отпущения и также ставится в амбивалентную позицию: дать отпор - подтвердить слова Спасателя-Жертвы, не дать отпор - слить позицию, перейти в позицию Жертвы. Это годный способ слить не только ответственность, но и возможность диалога.
в) Преследователь-Жертва против Спасателя. «Стокгольмский синдром». Главный посыл: «Не ваше дело!». В этом случае в амбивалентную позицию ставится Спасатель: если он прекращает спасать, он выходит в позицию Жертвы, если продолжает - в позицию Преследователя. Эта версия - социально годный способ реализации мазохистических склонностей.
Такое совмещение ролей дает еще три эффекта: отождествление Жертвой Спасателя и Преследователя («Бьет - значит любит» и «Спасает, значит будет бить»), отождествление Спасателем Жертвы и Преследователя («Самадуравиновата» или «У него было трудное детство»), отождествление Преследователем Жертвы и Спасателя («Кто людям помогает, тот лох» или «А добровольцами будете ты, ты и ты»).
Теперь зададимся вопросом, как эти роли относятся к себе самому, из какого убеждения рождается роль? Мне кажется так.
Спасатель: «Я ценен лишь тогда, когда я приношу добро/пользу/справедливость».
Преследователь: «Я ценен лишь тогда, когда я могу влиять на других».
Жертва: «Я ценен лишь тогда, когда беспомощен».
Первые две позиции, таким образом, про субъектность, третья - про объектность.
Объединяет их потребность в признании их ценности. При этом в каждой из ролей ценность замкнута на Другого, а ощущение собственной ценности фрустрировано. Это потребность в Эго.
Таким образом, первый, «брутфорсный» путь выхода из этой игры - заявить остальным участникам об их априорной ценности, например, «Мне важен ты, а не то, что ты делаешь». При этом вы ломаете структуру, а треугольник - структура жесткая, и вы на середине выходите из игры, более того, обращая внимание всех, что это именно игра. Как если бы Блондинчик в «Хорошем, плохом, злом» в сцене тройной дуэли внезапно бы сказал: «Я Клинт Иствуд, и я задолбался сниматься в этой сцене третий день на солнцепеке, ну вас нахрен с вашим фильмом», потом отобрал камеру у оператора и развернул бы на съемочную группу.
Это путь схлопывания игры. То есть как вы можете догадываться, со стороны других участников прерванной игры произойдет выброс либидинозной энергии, количественно эквивалентный Хиросиме, в основном в форме гнева и обвиняшек (а если заявить не об их, а о своей ценности - то еще больше).
То есть вообще говоря, эта вот позиция: «Я ценен, просто потому что я ценен» - отличная прививка от попадания в этот треугольник.
Дальше попробуем разобраться в экономике этих отношений.
Экономическая политика Преследователя: «Я беру - и всё» (потому что сила - основа признания ценности «Я»).
Экономическая политика Спасателя: «Я даю, чтобы мне были должны» (потому что долг - основа признания ценности «Я»).
Экономическая политика Жертвы тоньше и сложнее.
Основа в отношении Преследователя: «У меня берут, следовательно, я ценен».
Основа в отношении Спасателя: «Мне дают, следовательно, я ценен».
Объединяет их позиция «У меня отобрали, следовательно, мне должны». Поскольку Жертва - роль объекта, а не субъекта, и этому объекту противостоят неопределенные «они» - те, что отобрали, или те, что спасают, то и «должен» тоже неопределенный круг лиц. Если вернуть Жертве субъектность, это можно выразить формулой: «Я беру, потому что мне должны». При этом долженствование это компенсаторно, идет речь об обязательной плате за то, что дано. Это дает ряд эффектов в стиле «Это даже хорошо, что пока нам плохо», «Виноград зелен», может возникать чувство вины за хорошее отношение другого, а сами дары будут обесцениваться как «легко доставшиеся» - «Easy come - easy go».
В этом месте появляется вторая «двойная» прививка, которая работает только для роли Жертвы: благодарность и смирение. Средства работают только в паре. Если нет благодарности Спасателю (дали - спасибо), Жертва начинает тяготиться чувством долга, и переведет Спасателя в роль Преследователя. Если нет смирения перед Преследователем (взяли - пожалуйста), то Жертва усугубляет ожидания компенсации, и переводит Преследователя в роль Спасателя.
Вредные побочные эффекты прививки: а) непонимание реального ущерба; б) сохранение напряжения потребности в признании; в) сохранение игры, которая ведется в основном за счет Жертвы.
Вывод: можно пользоваться на коротких дистанциях для паллиативной помощи.
В сухом остатке мы имеем модель, при которой есть позиции «Я беру и все», «Я беру потому что» и «Я даю чтобы», но нет устойчивой, оформленной в роль позиции «Я даю и все».
Попробуем сконструировать четвертую роль, пока назовем ее «Даритель». Поскольку вышеприведенная экономика, состоит в ощущении ценности «Я», фигура должна эмитировать эту ценность по принципу Портоса «Я дерусь просто потому, что я дерусь», только «Я ценен, потому что я ценен». А возможность эмиссии чувства ценности может возникнуть при совпадении двух условий: автономия фигуры (самостоятельное установление правил для себя) и ее автаркия (экономическая самодостаточность). Таким образом, в основу экономики новой модели становится воля игрока в этой роли. Я-позиция этой роли должна быть сильнее позиции Преследователя (иначе он будет принимать его за Жертву) и щедрее позиции Спасателя (иначе он будет принимать его за Преследователя).
В условиях появления этой фигуры и сохранения игры остальными для Преследователя он становится Работодателем, для Спасателя - Благотворителем, для Жертвы - Примером. Получается такая объединенная родительская, отцовско-материнская фигура. В этом раскладе остаются еще две проблемы: за счет чего и как эта фигура размыкает треугольник? За счет медленного насыщения чувством собственной ценности всех участников игры и посредством размыкания условности экономики обязательств, проще говоря, за счет четырех экономических принципов: «Давать тому, кто просит», «Брать у того, кто предлагает», «Просить безусловно», «Предлагать безусловно». В модели игры это заменяет чисто экономические причинно-следственные связи волевыми и волеизъявительскими.
Вырисовывается такая фигура Монарха, который признает за другими не подданных, но других Монархов. Автономия и автаркия самоценного «Я» становится отрицанием власти как феномена. Парадоксально, но радикальное отрицание власти как нехватки любви здесь становится возможным через поголовное воцарение каждого.
Функции автономии, то есть самостоятельного установления правил для себя, сводятся к безопасности, сохранении целостности «Я» и установлению возможности коммуникации. Это, что характерно, основные функции культуры. То есть автономия в собственном смысле слова и есть культура, как практика установления самоограничений и следования им.
Практика постоянного признания собственной ценности, таким образом, становится, вероятно, единственной возможностью возникновения отношений между равными субъектами, и единственной основой индивидуальной культуры.
Многим известна классическая игра «созависимых отношений», именуемых еще «треугольником Карпмана». Это популярная игра невротических отношений, основанная на трех ролях: Преследователя , Жертвы и Спасателя. Преследователь преследует и виноватит, Спасатель причиняет добро, Жертва в основном жалеет себя и терпит причинение добра и зла со стороны двух первых. Их надо перевезти через реку, но та задача решается проще, потому что капуста не питается волками.
Базовые правила игры можно найти, например, на педивикии.
Несмотря на то, что это треугольник, играть в игру можнолюбым количеством игроков. В случае количества больше трех создаются блоки, усиливающие позиции той или иной роли. В игре на одного все три роли становятся субличностями и проигрываются в психике игрока. Игра на двоих дает еще несколько интересных эффектов за счет объединения ролей.
а) Спасатель-Преследователь против Жертвы. «Соберись, тряпка!» - основной посыл объединенной фигуры. Жертва ставится в амбивалентную позицию: ее вроде как жалеют, но при этом и прессуют. Годный способ в социально одобряемой форме проявить собственные садистские наклонности.
б) Спасатель-Жертва против Преследователя. Это дискурс всевозможных активистов защиты прав кого угодно. Главный посыл: «Смотрите все, какие они бяки!». В этом случае преследователь назначается козлом отпущения и также ставится в амбивалентную позицию: дать отпор - подтвердить слова Спасателя-Жертвы, не дать отпор - слить позицию, перейти в позицию Жертвы. Это годный способ слить не только ответственность, но и возможность диалога.
в) Преследователь-Жертва против Спасателя. «Стокгольмский синдром». Главный посыл: «Не ваше дело!». В этом случае в амбивалентную позицию ставится Спасатель: если он прекращает спасать, он выходит в позицию Жертвы, если продолжает - в позицию Преследователя. Эта версия - социально годный способ реализации мазохистических склонностей.
Такое совмещение ролей дает еще три эффекта: отождествление Жертвой Спасателя и Преследователя («Бьет - значит любит» и «Спасает, значит будет бить»), отождествление Спасателем Жертвы и Преследователя («Самадуравиновата» или «У него было трудное детство»), отождествление Преследователем Жертвы и Спасателя («Кто людям помогает, тот лох» или «А добровольцами будете ты, ты и ты»).
Теперь зададимся вопросом, как эти роли относятся к себе самому, из какого убеждения рождается роль? Мне кажется так.
Спасатель: «Я ценен лишь тогда, когда я приношу добро/пользу/справедливость».
Преследователь: «Я ценен лишь тогда, когда я могу влиять на других».
Жертва: «Я ценен лишь тогда, когда беспомощен».
Первые две позиции, таким образом, про субъектность, третья - про объектность.
Объединяет их потребность в признании их ценности. При этом в каждой из ролей ценность замкнута на Другого, а ощущение собственной ценности фрустрировано. Это потребность в Эго.
Таким образом, первый, «брутфорсный» путь выхода из этой игры - заявить остальным участникам об их априорной ценности, например, «Мне важен ты, а не то, что ты делаешь». При этом вы ломаете структуру, а треугольник - структура жесткая, и вы на середине выходите из игры, более того, обращая внимание всех, что это именно игра. Как если бы Блондинчик в «Хорошем, плохом, злом» в сцене тройной дуэли внезапно бы сказал: «Я Клинт Иствуд, и я задолбался сниматься в этой сцене третий день на солнцепеке, ну вас нахрен с вашим фильмом», потом отобрал камеру у оператора и развернул бы на съемочную группу.
Это путь схлопывания игры. То есть как вы можете догадываться, со стороны других участников прерванной игры произойдет выброс либидинозной энергии, количественно эквивалентный Хиросиме, в основном в форме гнева и обвиняшек (а если заявить не об их, а о своей ценности - то еще больше).
То есть вообще говоря, эта вот позиция: «Я ценен, просто потому что я ценен» - отличная прививка от попадания в этот треугольник.
Дальше попробуем разобраться в экономике этих отношений.
Экономическая политика Преследователя: «Я беру - и всё» (потому что сила - основа признания ценности «Я»).
Экономическая политика Спасателя: «Я даю, чтобы мне были должны» (потому что долг - основа признания ценности «Я»).
Экономическая политика Жертвы тоньше и сложнее.
Основа в отношении Преследователя: «У меня берут, следовательно, я ценен».
Основа в отношении Спасателя: «Мне дают, следовательно, я ценен».
Объединяет их позиция «У меня отобрали, следовательно, мне должны». Поскольку Жертва - роль объекта, а не субъекта, и этому объекту противостоят неопределенные «они» - те, что отобрали, или те, что спасают, то и «должен» тоже неопределенный круг лиц. Если вернуть Жертве субъектность, это можно выразить формулой: «Я беру, потому что мне должны». При этом долженствование это компенсаторно, идет речь об обязательной плате за то, что дано. Это дает ряд эффектов в стиле «Это даже хорошо, что пока нам плохо», «Виноград зелен», может возникать чувство вины за хорошее отношение другого, а сами дары будут обесцениваться как «легко доставшиеся» - «Easy come - easy go».
В этом месте появляется вторая «двойная» прививка, которая работает только для роли Жертвы: благодарность и смирение. Средства работают только в паре. Если нет благодарности Спасателю (дали - спасибо), Жертва начинает тяготиться чувством долга, и переведет Спасателя в роль Преследователя. Если нет смирения перед Преследователем (взяли - пожалуйста), то Жертва усугубляет ожидания компенсации, и переводит Преследователя в роль Спасателя.
Вредные побочные эффекты прививки: а) непонимание реального ущерба; б) сохранение напряжения потребности в признании; в) сохранение игры, которая ведется в основном за счет Жертвы.
Вывод: можно пользоваться на коротких дистанциях для паллиативной помощи.
В сухом остатке мы имеем модель, при которой есть позиции «Я беру и все», «Я беру потому что» и «Я даю чтобы», но нет устойчивой, оформленной в роль позиции «Я даю и все».
Попробуем сконструировать четвертую роль, пока назовем ее «Даритель». Поскольку вышеприведенная экономика, состоит в ощущении ценности «Я», фигура должна эмитировать эту ценность по принципу Портоса «Я дерусь просто потому, что я дерусь», только «Я ценен, потому что я ценен». А возможность эмиссии чувства ценности может возникнуть при совпадении двух условий: автономия фигуры (самостоятельное установление правил для себя) и ее автаркия (экономическая самодостаточность). Таким образом, в основу экономики новой модели становится воля игрока в этой роли. Я-позиция этой роли должна быть сильнее позиции Преследователя (иначе он будет принимать его за Жертву) и щедрее позиции Спасателя (иначе он будет принимать его за Преследователя).
В условиях появления этой фигуры и сохранения игры остальными для Преследователя он становится Работодателем, для Спасателя - Благотворителем, для Жертвы - Примером. Получается такая объединенная родительская, отцовско-материнская фигура. В этом раскладе остаются еще две проблемы: за счет чего и как эта фигура размыкает треугольник? За счет медленного насыщения чувством собственной ценности всех участников игры и посредством размыкания условности экономики обязательств, проще говоря, за счет четырех экономических принципов: «Давать тому, кто просит», «Брать у того, кто предлагает», «Просить безусловно», «Предлагать безусловно». В модели игры это заменяет чисто экономические причинно-следственные связи волевыми и волеизъявительскими.
Вырисовывается такая фигура Монарха, который признает за другими не подданных, но других Монархов. Автономия и автаркия самоценного «Я» становится отрицанием власти как феномена. Парадоксально, но радикальное отрицание власти как нехватки любви здесь становится возможным через поголовное воцарение каждого.
Функции автономии, то есть самостоятельного установления правил для себя, сводятся к безопасности, сохранении целостности «Я» и установлению возможности коммуникации. Это, что характерно, основные функции культуры. То есть автономия в собственном смысле слова и есть культура, как практика установления самоограничений и следования им.
Практика постоянного признания собственной ценности, таким образом, становится, вероятно, единственной возможностью возникновения отношений между равными субъектами, и единственной основой индивидуальной культуры.