человеческие жертвоприношения в зверином стиле, удмуртия
Фото Alexander Gil 
Вдали на фото священная гора манси Ялпингнёр, на которой по рассказам до 1917 г. приносились человеческие жертвоприношения.
Но сейчас речь пойдет об аналогичном обряде в Удмуртии.
****
Ритуалы, которыми сопровождались человеческие жертвоприношения у предков современных вотяков Сарапульского уезда были такие, в каком виде я описываю здесь.
По собранным мною сведениям, последний раз „замолен” человек потомками „Бигры” в 1870 годах.
Пишущий эти строки, после „Мултанскаго дела” задался целью добыть об обрядах былых человеческих жертвоприношений самые достоверные сведения, и после тщательных исследований пришел к полному убеждению, что человеческие жертвы вотяками, исследованного мною района приносились только там, где существовали бревенчатые шалаши „Быдзим-куа” и „замаливались” зверьки - ласка, горностай, крот. Там, где приносятся эти зверки до сих пор, это служит признаком, что требующий человеческой жертвы вотский Молох свое время еще не отжил.
Здесь я описываю ритуал человеческих жертвоприношений, совершавшихся у вотяков племени Бигры.
Тайные обряды совершаются стариками, как заметил я выше, в годины каких нибудь бедствий, например, во время эпидемических болезней и сильных недородов, и всегда тут фигурирует главный ворожец, „быдзим-туно”.
Старик-вотяк, от которого получены еще неизвестные в этнографической науке сведения, до сих пор жив. Он занимается среди своих соплеменников попрошайничеством, как одинокий, не имеющий своего дома.
- Мултанские вотяки вынули из „замоленого” ими нищего сердце и легкие; затем, бросили обезглавленный труп в чужое поле. У нас, например, если старики режут скотину, голову не бросают. У них, мултанских, что-то совсем другое.
Был у нас сильный недород, при том же болезни какие-то лихие ходили. Старики обратились к ворожцу „Быздим-туно”, что де скажет он! Не выворожит ли что? Переговоры и совещания велись тайно, так, что никто из молодых о предметах совещаний стариков не знал, даже из пожилых только кое-кто, и то лишь более по чутью догадывался, что старики замышляют что-то „особенное”. Если старики сходились между собой и случались тут молодые, говорили как-то двусмысленно. Наконец, обратились к ворожцу, хотя решено уже было принести жертву необыкновенную. Ворожец, к изумлению стариков, после сделанных им манипуляций выворожил „человека”. Вернулись старики от ворожца и стали приискивать трех зверков: „ласку”, „горностая”, „крота”.
Без предварительного принесения этих зверков нельзя было приступить к жертвованию человека. Если эти зверки были принесены, то человеческое жертвоприношение могло быть отложено до удобного времени - до времени нахождения жертвы. И так, приискали зверков и принесли. Таким образом, начало человеческому жертвоприношению было положено.
Старики собрались в лес и стали бросать между собою жребий, кому исполнить роль жреца. А это делалось в силу укоренившегося мнения, что если кто этих зверков принесет в жертву, тот должен умереть.
Выбранный жрец взял живую ласку и сделал ножом глубокий укол в правый бок ее. Как только кровь потекла, всякий участвующий в жертвоприношении, принял в принесенную с собой склянку несколько капель этой крови. Затем, когда всеми была получена кровь - жрец поступил также и с горностаем и кротом. Каждый домохозяин получил в свою склянку кровь и этих зверков. Далее, на пылающий костер набросали ветвей рябины, вереска и пихты и на верх их положили мертвых зверков для сожжения. Это была первая или вступительная часть человеческого жертвоприношения. Склянку с кровью каждый домохозяин взял с собой и дома положил ее под пол, в передний угол. Избу после этого не топили три дня. Кровь зверков потом соединили с кровью человека и флакончики с нею хранились под полом же, в переднем углу в течение 20 лет, после чего жертва возобновлялась.
Приносили в жертву всякого, какого находили, лишь бы был мужчина от 18 до 60 лет, имел бы волосы светло-русые, но отнюдь не черные. Такого „замолили” однажды в роде Бигры. Говорили, что был вотяк. Он ходил по домам - закупал щетину. Ведь таких-то для жертвы и выбирали. Ходит человек туда-сюда... Увидят, что он подходящ... Заманят его к жрецу... Угостят вином до бесчувствия и, вдобавок, усыпят еще какими-нибудь средствами. Там - „замолят”. Поиски пропавшего человека будут напрасны. Спросят того, другого - не видали ли мол такого человека? Скажут: не видали и - делу конец.
Например, присмотрят постороннего подходящего человека... Заманят его к жрецу, „куа-утись” и там примут его радушно, как самого дорогого гостя, угостят самой лучшей (крепкой) кумышкой... Спросят его о том, о сем - откуда мол ты? сколько тебе лет и т. д. Напоят кумышкой... Усыпят... Потом, в самую полночь, когда кругом все безмолвствует, соберутся старики у жреца ,,Быдзим-куа” и обреченного на жертву человека унесут в шалаш Быдзим-куа. Здесь всю одежду с него снимут и положат его в большое корыто. В корыте обмоют и наденут на него чистое белье. И вот, когда такие приготовления будут кончены, один из мужиков выйдет за дверь и там спросит он, что делается в шалаше?
- Мар ужаськод (что делаешь)? - обратится к жрецу находящийся за дверью.
- Луд-Кылчину чистую жертву приношу (Луд-Кылчинлы дун виро сетско), - ответит жрец.
Мужик зайдет в шалаш, и жрец сделает небольшим ножом укол в правый бок („под мышку”) жертвы, и домохозяева-старики получат в принесенные склянки, содержащие в себе кровь зверьков (горностая, ласки, крота) по нескольку капель человеческой крови. В это время появится за дверью шалаша вдовая женщина и спросит она:
- Кому жертва (кинлы виро)?
- Жертва Луд-пери, Тол-пери (виро Луд-перилы, Тол-перилы).
Такие вопросы и ответы повторяются до трех раз, и все это делается поспешно, но с уменьем.
По получении стариками-домохозяевами в свои склянки крови, в шалаш являются женщины с кумышкой для проводов трупа принесенного в жертву человека на кладбаще „Нимтэм-шай” или „Лучкем-шай” („безымянное кладбище, ” „тайное кладбище”). Кроме кумышки, каждая женщина приносит с собой еще лоскуток ситцу или холста. Это, говорят они, на рубаху и штаны принесенному в жертву.
По сборе женщин и угощении ими стариков кумышкой, труп увозят на названное выше кладбище тихо, без разговоров, и там зарывают его в яму с лоскутками ситцу и холста. В могилу бросают и нож, которым был заклан человек. На могиле пили только кумышку и уходили домой тихо, неслышно.
Закланием и получением крови и оканчивалось. Но этим дело не завершалось. Исполнялся еще последний, заключительный обряд чокаськон. Этот обряд совершался года через три после „замоления” человека. Таким образом, человеческое жертвоприношение распадалось на три части: первая часть заключалась в принесении зверков, вторая в заклании самой жертвы и, наконец, третья в поминальном обряде.
Устраивали по умершим предкам, во главе с принесенным в жертву человеком, поминки с приношением в жертву стараго коня. В основе этих поминок лежало то мнение, что замоленный человек на том свете будет ездить и не станет мстить принесшим его в жертву. На жертву избирали обыкновенно кобылицу.
Тризны по усопшим устраивались на языческом кладбище „Нимтэм-шай”, где погребались человеческие жертвы. Собиралась туда мужчины и женщины, и молодежь. Женщины брали с собой по караваю хлеба, соли и крупы и сверх сего - печенья различного рода, да еще по паре яиц, по бураку пива и по бутылке кумышки. Закалывали кобылицу; снимали с нее шкуру и, изрубивши мясо ее в куски, варили в котлах с крупой и солью.
Каждый домохозяин брал по маленькому кусочку этого мяса совместно с частями от женской стряпни, и все это бросалось под березу; выливали туда же по рюмке кумышки и по стакану пива, при этом поминали своих усопших сродников и принесенного в жертву. Затем каша получалась отдельными семействами в свои деревянные блюда. После всего этого в особое блюдо получали голову коня, ноги и часть от правого бока.
Это служило жертвой принесенному в жертву человеку. Блюдо с такой жертвой несли к приготовленной яме с песнями в честь закланного человека. У ямы падали на колени и словами выражали просьбу о прощении за лишение жизни; говорили, что принесен он в жертву в отвращение несчастий, иначе-де быть было нельзя. После такого рода просьбы жертву зарывали в яму, со словами: „Кабыл мед басьтоз чокам животэз”
Верещагин Гр., Человеческие жертвоприношения вотяков // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1911. № 10, 12. (http://annals.xlegio.ru/volga/small/votzhert.htm#_ftnref3)
****
Поясним еще то, что добросовестно описал, но не понимал автор этого старого текста.
В ареале мифологий звериного стиля (Приуралье, Зауралье, Удмуртия, Коми) сами звери делились на группы по сферам. Сфер было три, поэтому в жертву приносились три зверя: Горностай - небесный зверь (Верхний мир), ласка - зверек нашего Среднего мира и крот - подземный зверь, представитель Нижнего мира, преисподней.
Задобрив духов трех миров, приступали к главному жертвоприношению - человеческому. Вот иллюстрация человеческого жертвоприношения бьярмов (ломоватовская культура, Чердынь).
Жрец человеколось держит в правой руке меч, а в левой - отрубленную человеческую голову (не маску, как думают некоторые исследователи).
Вдали на фото священная гора манси Ялпингнёр, на которой по рассказам до 1917 г. приносились человеческие жертвоприношения.
Но сейчас речь пойдет об аналогичном обряде в Удмуртии.
****
Ритуалы, которыми сопровождались человеческие жертвоприношения у предков современных вотяков Сарапульского уезда были такие, в каком виде я описываю здесь.
По собранным мною сведениям, последний раз „замолен” человек потомками „Бигры” в 1870 годах.
Пишущий эти строки, после „Мултанскаго дела” задался целью добыть об обрядах былых человеческих жертвоприношений самые достоверные сведения, и после тщательных исследований пришел к полному убеждению, что человеческие жертвы вотяками, исследованного мною района приносились только там, где существовали бревенчатые шалаши „Быдзим-куа” и „замаливались” зверьки - ласка, горностай, крот. Там, где приносятся эти зверки до сих пор, это служит признаком, что требующий человеческой жертвы вотский Молох свое время еще не отжил.
Здесь я описываю ритуал человеческих жертвоприношений, совершавшихся у вотяков племени Бигры.
Тайные обряды совершаются стариками, как заметил я выше, в годины каких нибудь бедствий, например, во время эпидемических болезней и сильных недородов, и всегда тут фигурирует главный ворожец, „быдзим-туно”.
Старик-вотяк, от которого получены еще неизвестные в этнографической науке сведения, до сих пор жив. Он занимается среди своих соплеменников попрошайничеством, как одинокий, не имеющий своего дома.
- Мултанские вотяки вынули из „замоленого” ими нищего сердце и легкие; затем, бросили обезглавленный труп в чужое поле. У нас, например, если старики режут скотину, голову не бросают. У них, мултанских, что-то совсем другое.
Был у нас сильный недород, при том же болезни какие-то лихие ходили. Старики обратились к ворожцу „Быздим-туно”, что де скажет он! Не выворожит ли что? Переговоры и совещания велись тайно, так, что никто из молодых о предметах совещаний стариков не знал, даже из пожилых только кое-кто, и то лишь более по чутью догадывался, что старики замышляют что-то „особенное”. Если старики сходились между собой и случались тут молодые, говорили как-то двусмысленно. Наконец, обратились к ворожцу, хотя решено уже было принести жертву необыкновенную. Ворожец, к изумлению стариков, после сделанных им манипуляций выворожил „человека”. Вернулись старики от ворожца и стали приискивать трех зверков: „ласку”, „горностая”, „крота”.
Без предварительного принесения этих зверков нельзя было приступить к жертвованию человека. Если эти зверки были принесены, то человеческое жертвоприношение могло быть отложено до удобного времени - до времени нахождения жертвы. И так, приискали зверков и принесли. Таким образом, начало человеческому жертвоприношению было положено.
Старики собрались в лес и стали бросать между собою жребий, кому исполнить роль жреца. А это делалось в силу укоренившегося мнения, что если кто этих зверков принесет в жертву, тот должен умереть.
Выбранный жрец взял живую ласку и сделал ножом глубокий укол в правый бок ее. Как только кровь потекла, всякий участвующий в жертвоприношении, принял в принесенную с собой склянку несколько капель этой крови. Затем, когда всеми была получена кровь - жрец поступил также и с горностаем и кротом. Каждый домохозяин получил в свою склянку кровь и этих зверков. Далее, на пылающий костер набросали ветвей рябины, вереска и пихты и на верх их положили мертвых зверков для сожжения. Это была первая или вступительная часть человеческого жертвоприношения. Склянку с кровью каждый домохозяин взял с собой и дома положил ее под пол, в передний угол. Избу после этого не топили три дня. Кровь зверков потом соединили с кровью человека и флакончики с нею хранились под полом же, в переднем углу в течение 20 лет, после чего жертва возобновлялась.
Приносили в жертву всякого, какого находили, лишь бы был мужчина от 18 до 60 лет, имел бы волосы светло-русые, но отнюдь не черные. Такого „замолили” однажды в роде Бигры. Говорили, что был вотяк. Он ходил по домам - закупал щетину. Ведь таких-то для жертвы и выбирали. Ходит человек туда-сюда... Увидят, что он подходящ... Заманят его к жрецу... Угостят вином до бесчувствия и, вдобавок, усыпят еще какими-нибудь средствами. Там - „замолят”. Поиски пропавшего человека будут напрасны. Спросят того, другого - не видали ли мол такого человека? Скажут: не видали и - делу конец.
Например, присмотрят постороннего подходящего человека... Заманят его к жрецу, „куа-утись” и там примут его радушно, как самого дорогого гостя, угостят самой лучшей (крепкой) кумышкой... Спросят его о том, о сем - откуда мол ты? сколько тебе лет и т. д. Напоят кумышкой... Усыпят... Потом, в самую полночь, когда кругом все безмолвствует, соберутся старики у жреца ,,Быдзим-куа” и обреченного на жертву человека унесут в шалаш Быдзим-куа. Здесь всю одежду с него снимут и положат его в большое корыто. В корыте обмоют и наденут на него чистое белье. И вот, когда такие приготовления будут кончены, один из мужиков выйдет за дверь и там спросит он, что делается в шалаше?
- Мар ужаськод (что делаешь)? - обратится к жрецу находящийся за дверью.
- Луд-Кылчину чистую жертву приношу (Луд-Кылчинлы дун виро сетско), - ответит жрец.
Мужик зайдет в шалаш, и жрец сделает небольшим ножом укол в правый бок („под мышку”) жертвы, и домохозяева-старики получат в принесенные склянки, содержащие в себе кровь зверьков (горностая, ласки, крота) по нескольку капель человеческой крови. В это время появится за дверью шалаша вдовая женщина и спросит она:
- Кому жертва (кинлы виро)?
- Жертва Луд-пери, Тол-пери (виро Луд-перилы, Тол-перилы).
Такие вопросы и ответы повторяются до трех раз, и все это делается поспешно, но с уменьем.
По получении стариками-домохозяевами в свои склянки крови, в шалаш являются женщины с кумышкой для проводов трупа принесенного в жертву человека на кладбаще „Нимтэм-шай” или „Лучкем-шай” („безымянное кладбище, ” „тайное кладбище”). Кроме кумышки, каждая женщина приносит с собой еще лоскуток ситцу или холста. Это, говорят они, на рубаху и штаны принесенному в жертву.
По сборе женщин и угощении ими стариков кумышкой, труп увозят на названное выше кладбище тихо, без разговоров, и там зарывают его в яму с лоскутками ситцу и холста. В могилу бросают и нож, которым был заклан человек. На могиле пили только кумышку и уходили домой тихо, неслышно.
Закланием и получением крови и оканчивалось. Но этим дело не завершалось. Исполнялся еще последний, заключительный обряд чокаськон. Этот обряд совершался года через три после „замоления” человека. Таким образом, человеческое жертвоприношение распадалось на три части: первая часть заключалась в принесении зверков, вторая в заклании самой жертвы и, наконец, третья в поминальном обряде.
Устраивали по умершим предкам, во главе с принесенным в жертву человеком, поминки с приношением в жертву стараго коня. В основе этих поминок лежало то мнение, что замоленный человек на том свете будет ездить и не станет мстить принесшим его в жертву. На жертву избирали обыкновенно кобылицу.
Тризны по усопшим устраивались на языческом кладбище „Нимтэм-шай”, где погребались человеческие жертвы. Собиралась туда мужчины и женщины, и молодежь. Женщины брали с собой по караваю хлеба, соли и крупы и сверх сего - печенья различного рода, да еще по паре яиц, по бураку пива и по бутылке кумышки. Закалывали кобылицу; снимали с нее шкуру и, изрубивши мясо ее в куски, варили в котлах с крупой и солью.
Каждый домохозяин брал по маленькому кусочку этого мяса совместно с частями от женской стряпни, и все это бросалось под березу; выливали туда же по рюмке кумышки и по стакану пива, при этом поминали своих усопших сродников и принесенного в жертву. Затем каша получалась отдельными семействами в свои деревянные блюда. После всего этого в особое блюдо получали голову коня, ноги и часть от правого бока.
Это служило жертвой принесенному в жертву человеку. Блюдо с такой жертвой несли к приготовленной яме с песнями в честь закланного человека. У ямы падали на колени и словами выражали просьбу о прощении за лишение жизни; говорили, что принесен он в жертву в отвращение несчастий, иначе-де быть было нельзя. После такого рода просьбы жертву зарывали в яму, со словами: „Кабыл мед басьтоз чокам животэз”
Верещагин Гр., Человеческие жертвоприношения вотяков // Известия Архангельского общества изучения Русского Севера. 1911. № 10, 12. (http://annals.xlegio.ru/volga/small/votzhert.htm#_ftnref3)
****
Поясним еще то, что добросовестно описал, но не понимал автор этого старого текста.
В ареале мифологий звериного стиля (Приуралье, Зауралье, Удмуртия, Коми) сами звери делились на группы по сферам. Сфер было три, поэтому в жертву приносились три зверя: Горностай - небесный зверь (Верхний мир), ласка - зверек нашего Среднего мира и крот - подземный зверь, представитель Нижнего мира, преисподней.
Задобрив духов трех миров, приступали к главному жертвоприношению - человеческому. Вот иллюстрация человеческого жертвоприношения бьярмов (ломоватовская культура, Чердынь).
Жрец человеколось держит в правой руке меч, а в левой - отрубленную человеческую голову (не маску, как думают некоторые исследователи).