Опять реплика, опять в споре
Сам спор находится здесь
Прошу простить за то, что вмешиваюсь в чужой разговор, но всё же...
1. Вы используете слова "прогрессор" и "прогрессорство" для обозначения занятий главного героя ТББ, что не совсем корректно. В мире Полудня прогрессорство появляется после "Обитаемого острова" и как бы в результате действий Максима Каммерера, о чём он читателям сам и сообщает в тексте "Жука в муравейнике":
"Прогрессоры. Так. Признаюсь совершенно откровенно: я не люблю прогрессоров, хотя сам был, по-видимому, одним из первых прогрессоров ещё в те времена, когда это понятие употреблялось только в теоретических выкладках. Впрочем, надо сказать, что в своём отношении к прогрессорам я не оригинален. Это неудивительно: подавляющее большинство землян органически не способно понять, что бывают ситуации, когда компромисс исключён. Либо они меня, либо я их, и некогда разбираться, кто в своём праве. Для нормального землянина это звучит дико, и я его понимаю, я ведь сам был таким, пока не попал на Саракш. Я прекрасно помню это видение мира, когда любой носитель разума априорно воспринимается как существо, этически равное тебе, когда невозможна сама постановка вопроса, хуже он тебя или лучше, даже если его этика и мораль отличаются от твоей… И тут мало теоретической подготовки, недостаточно модельного кондиционирования - надо самому пройти через сумерки морали, увидеть кое-что собственными глазами, как следует опалить собственную шкуру и накопить не один десяток тошных воспоминаний, чтобы понять наконец, и даже не просто понять, а вплавить в мировоззрение эту, некогда тривиальнейшую мысль: да, существуют на свете носители разума, которые гораздо, значительно хуже тебя, каким бы ты ни был… И вот только тогда ты обретаешь способность делить на чужих и своих, принимать мгновенные решения в острых ситуациях и научаешься смелости сначала действовать, а потом разбираться. По-моему, в этом сама суть прогрессора: умение решительно разделить на своих и чужих. Именно за это умение дома к ним относятся с опасливым восторгом, с восторженной опаской, а сплошь и рядом - с несколько брезгливой настороженностью. И тут ничего не поделаешь. Приходится терпеть - и нам, и им. Потому что либо прогрессоры, либо нечего Земле соваться во внеземные дела…"
Герой ТББ - вовсе не прогрессор, он наблюдатель. Он должен смотреть и не вмешиваться, потому что Земля ТББ не суётся во внеземные дела, максимум для него дозволенного: помочь кому-то материально, кого-то спасти и т.д. - всё в сугубо индивидуальном порядке и при этом в тех рамках, в которых мог бы действовать местный житель. Прогрессоры же именно что вмешиваются во внеземные дела - так, как Максим в "Обитаемом острове". Собственно, герой ТББ как бы требует прогрессорства и раз за разом получает от начальства отлуп - не вмешивайся, Земля не суётся во внеземные дела. И в финале герой срывается, потому что бывают такие ситуации, когда невозможно не вмешаться.
2. <Ведь как бы они ни относились к идеям коммунизма, но уж советскую диктатуру 1930-1960-х они едва ли могли особенно любить и ценить>
Так ведь это смотря когда.
Дети комиссара гражданской войны были несомненно искренними приверженцами советской власти. (Замечу в скобках, что в книге, ссылку на которую я дал выше, приводится перечень должностей и мест службы Натана Залмановича Стругацкого. Должности: сотрудник информационно-справочного бюро Совета рабочих и солдатских депутатов Петрограда, сотрудник мандатной комиссии того же Совета, управляющий делами Наркомата агитации и печати Петрограда, комиссар народного образования Псковского ревкома, стрелок Продагитотряда, политический комиссар того же отряда, заместитель редактора, военный следователь, инструктор, ответственный секретарь, главный редактор, зав. отделом печати, слушатель, аспирант, научный сотрудник, начальник политотдела, командир истребительного отряда. Места: Петроград, станция Торошино Псковской губернии, Малмыж Вятской губернии, Бузулук Самарской губернии, Мелитополь Таврический, Врангелевский фронт, Кубань, Ставрополь, Нахичевань, Ростов, Батум… Приведу цитату: "И война уже закончилась, но эпоха была такая, что бои продолжались повсюду: в западносибирском Прокопьевске и средневолжском Фроловске шла битва за урожай в зерносовхозах, в Аджарии и в Ленинграде шла битва за газету и печать в целом, в Сталинграде шла битва вообще за культуру и искусство…")
По моим наблюдениям, антикоммунистами (причём в массовом порядке) становились внуки комиссаров, а вот дети комиссаров вполне в коммунистические рамки умещались и чаще всего даже не ощущали, что эти рамки где-то жмут. Применительно к молодым годам АБС для этого наблюдения есть эмпирическое подтверждение: в 1949 году по окончании Военного института иностранных языков лейтенант Аркадий Стругацкий получил назначение на должность младшего преподавателя японского языка в разведшколе ГРУ в Канске. Беспартийный еврей в 1949 году мог оказаться в центре подготовки советских шпионов (не то что преподавателем, а хотя бы дворником) только в том случае, если он был не на 100%, а на все 200% советским человеком. А в 1950 году лейтенант Стругацкий был избран секретарём комсомольской организации указанной школы
Исходный пункт морально-политического развития братьев Стругацких - это самый что ни на есть искренний и пламенный советский коммунизм образца последних лет жизни товарища Сталина. Другой вопрос - от этого исходного пункта они пришли туда, куда в массовом порядке приходили внуки комиссаров, для которых исходным пунктом служил ХХ съезд КПСС. В этом отношении дети комиссара Натана Стругацкого - не правило, а исключение.
3. Вынужден внести поправку к своей предшествующей реплике, в которой я написал, что в момент написания ТББ у авторов не было диссидентских настроений. Оказалось, что она была написана как раз в момент зарождения этих настроений. Вот что вспоминает об этом Борис Стругацкий: "В середине декабря 1962 года (точной даты не помню) Хрущев посетил выставку современного искусства в московском Манеже. Науськанный (по слухам) тогдашним главою идеологической комиссии ЦК Ильичевым, разъяренный вождь, великий специалист, сами понимаете, в области живописи и изящных искусств вообще, носился (опять же по слухам) по залам выставки с криками: «Засранцы! На кого работаете? Чей хлеб едите? Пидарасы! Для кого вы все это намазали, мазилы?» Он топал ногами, наливался черной кровью и брызгал слюной на два метра. (Именно тогда и именно по этому поводу родился известный анекдот, в котором озверевший Никита-Кукурузник, уставившись на некое уродливое изображение в раме, орет не своим голосом: «А это что за жопа с ушами?» На что ему, трепеща, отвечают: «Это зеркало, Никита Сергеевич...») Все без исключения средства массовой информации немедленно обрушились на абстракционизм и формализм в искусстве, словно последние десять лет специально готовились, копили материал, того только и ждали, когда же им, наконец, разрешат высказаться на эту животрепещущую тему. И это было еще только начало. «17 декабря в Доме приемов на Ленинских горах состоялась встреча руководителей Коммунистической партии и Советского правительства с деятелями литературы и искусства». Брежнев, Воронов, Кириленко, Козлов, Косыгин, Микоян, Полянский, Суслов, Хрущев и другие крупнейшие в стране литературоведы вперемежку с искусствоведами в штатском собрались в одном месте, чтобы «высказать свои замечания и пожелания по вопросам развития литературы и искусства». Соображения были высказаны. Пресса уже не ревела, она буквально выла. «КОМПРОМИССОВ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ», «ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ХУДОЖНИКА», «СВЕТ ЯСНОСТИ», «ОКРЫЛЯЮЩАЯ ЗАБОТА», «ИСКУССТВО И ЛЖЕИСКУССТВО», «ВМЕСТЕ С НАРОДОМ», «НАША СИЛА И ОРУЖИЕ», «ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРТИЯ, ЕСТЬ ТАКОЕ ИСКУССТВО!», «ПО-ЛЕНИНСКИ», «ЧУЖИЕ ГОЛОСА»... Словно застарелый нарыв лопнул. Гной и дурная кровь заливали газетные страницы. Все те, кто последние «оттепельные» годы попритих (как нам казалось), прижал уши и только озирался затравленно, как бы в ожидании немыслимого, невозможного, невероятного возмездия за прошлое - все эти жуткие порождения сталинщины и бериевщины, с руками по локоть в крови невинных жертв, все эти скрытые и открытые доносчики, идеологические ловчилы и болваны-доброхоты, все они разом взвились из своих укрытий, все оказались тут как тут, энергичные, ловкие, умелые гиены пера, аллигаторы пишущей машинки. МОЖНО! Но и это было еще не все. 7 марта 1963 в Кремле «обмен мнениями по вопросам литературы и искусства» был продолжен. К знатокам изящных искусств добавились Подгорный, Гришин, Мазуров. Обмен мнениями длился два дня. Газетные вопли еще усилились, хотя, казалось, усиливаться им было уже некуда. «ВЕЛИЧИЕ ПОДЛИННОГО ИСКУССТВА», «ПО-ЛЕНИНСКИ!» (уже было раньше, но теперь - с восклицательным знаком), «ФИЛОСОФИЯ ЗАПАДНОГО ИСКУССТВА - ПУСТОТА, РАЗЛОЖЕНИЕ, СМЕРТЬ», «ВЫСОКАЯ ИДЕЙНОСТЬ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ МАСТЕРСТВО - ВЕЛИКАЯ СИЛА СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА», «НЕТ «ТРЕТЬЕЙ» ИДЕОЛОГИИ!», «ТВОРИТЬ ВО ИМЯ КОММУНИЗМА», «ПРОСЛАВЛЯТЬ, ВОСПЕВАТЬ, ВОСПИТЫВАТЬ ГЕРОИЗМ», «ТАК ДЕРЖАТЬ!» (положительно, число восклицательных знаков нарастает), «ПОИСКИ В ПОЭЗИИ, ПОДЛИННЫЕ И МНИМЫЕ», «СМОТРЕТЬ ВПЕРЕД!»... Впрочем, никого не посадили. Никого даже не исключили из Союза Писателей. Более того, посреди гнойного потока разрешили даже построить две или три статьи с осторожными возражениями и изложением своей (а не партийной) точки зрения. Возражения эти тотчас же были затоплены и затоптаны, но факт их появления уже означал, что намерения бить насмерть у начальства нет. И вот уже сам величайший советский драматург Анатолий Софронов (на коем пробы, извините, негде поставить) высокомерно успокаивает перепугавшихся: «Сейчас кое-кто высказывает опасения: как бы не было перегибов, как бы не «зажали» кого-то и т. д. Да не «зажмут», не надо бояться. У нас Советская власть добрая, партия у нас добрая, человечная. Работать надо честно, добросовестно, тогда будет все в порядке». Но нам было не столько страшно, сколько тошно. Нам было мерзко и гадко, как от тухлятины. Никто не понимал толком, чем вызван был этот стремительный возврат на гноище. То ли власть отыгрывалась на своих за болезненный щелчок по носу, полученный совсем недавно во время Карибского кризиса. То ли положение в сельском хозяйстве еще более ухудшилось, и уже предсказывались на ближайшее будущее перебои с хлебом (каковые и произошли в 1963-м). То ли просто пришло время показать возомнившей о себе «интеллигузии», кто в этом доме хозяин и с кем он - не с Эренбургами вашими, не с Эрнстами вашими Неизвестными, не с подозрительными вашими Некрасовыми, а - со старой доброй гвардией, многажды проверенной, давным-давно купленной, запуганной и надежной. Можно было выбирать любую из этих версий или все их вместе. Но одно стало нам ясно, как говорится, до боли. Не надо иллюзий. Не надо надежд на светлое будущее. Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас. Они никогда не позволят нам говорить то, что мы считаем правильным, потому что они считают правильным нечто совсем иное. И если для нас коммунизм - это мир свободы и творчества, то для них коммунизм - это общество, где население немедленно и с наслаждением исполняет все предписания партии и правительства. Осознание этих простых, но далеко для нас не очевидных тогда истин было мучительно, как всякое осознание истины, но и благотворно в то же время. Новые идеи появились и настоятельно потребовали своего немедленного воплощения. Вся задуманная нами «веселая, мушкетерская» история стала смотреться совсем в новом свете, и БНу не потребовалось долгих речей, чтобы убедить АНа в необходимости существенной идейной коррекции «Наблюдателя». Время «легкомысленных вещей», время «шпаг и кардиналов», видимо, закончилось. А может быть, просто еще не наступило. Мушкетерский роман должен был, обязан был стать романом о судьбе интеллигенции, погруженной в сумерки средневековья."
Приношу извинения за то, что по своей самонадеянности я ввёл вас в заблуждение. Однако же и рассуждений о "необходимости освобождения от подлой их тирании" Б.Н.Стругацкий применительно к 1963 году не припоминает.
Прошу простить за то, что вмешиваюсь в чужой разговор, но всё же...
1. Вы используете слова "прогрессор" и "прогрессорство" для обозначения занятий главного героя ТББ, что не совсем корректно. В мире Полудня прогрессорство появляется после "Обитаемого острова" и как бы в результате действий Максима Каммерера, о чём он читателям сам и сообщает в тексте "Жука в муравейнике":
"Прогрессоры. Так. Признаюсь совершенно откровенно: я не люблю прогрессоров, хотя сам был, по-видимому, одним из первых прогрессоров ещё в те времена, когда это понятие употреблялось только в теоретических выкладках. Впрочем, надо сказать, что в своём отношении к прогрессорам я не оригинален. Это неудивительно: подавляющее большинство землян органически не способно понять, что бывают ситуации, когда компромисс исключён. Либо они меня, либо я их, и некогда разбираться, кто в своём праве. Для нормального землянина это звучит дико, и я его понимаю, я ведь сам был таким, пока не попал на Саракш. Я прекрасно помню это видение мира, когда любой носитель разума априорно воспринимается как существо, этически равное тебе, когда невозможна сама постановка вопроса, хуже он тебя или лучше, даже если его этика и мораль отличаются от твоей… И тут мало теоретической подготовки, недостаточно модельного кондиционирования - надо самому пройти через сумерки морали, увидеть кое-что собственными глазами, как следует опалить собственную шкуру и накопить не один десяток тошных воспоминаний, чтобы понять наконец, и даже не просто понять, а вплавить в мировоззрение эту, некогда тривиальнейшую мысль: да, существуют на свете носители разума, которые гораздо, значительно хуже тебя, каким бы ты ни был… И вот только тогда ты обретаешь способность делить на чужих и своих, принимать мгновенные решения в острых ситуациях и научаешься смелости сначала действовать, а потом разбираться. По-моему, в этом сама суть прогрессора: умение решительно разделить на своих и чужих. Именно за это умение дома к ним относятся с опасливым восторгом, с восторженной опаской, а сплошь и рядом - с несколько брезгливой настороженностью. И тут ничего не поделаешь. Приходится терпеть - и нам, и им. Потому что либо прогрессоры, либо нечего Земле соваться во внеземные дела…"
Герой ТББ - вовсе не прогрессор, он наблюдатель. Он должен смотреть и не вмешиваться, потому что Земля ТББ не суётся во внеземные дела, максимум для него дозволенного: помочь кому-то материально, кого-то спасти и т.д. - всё в сугубо индивидуальном порядке и при этом в тех рамках, в которых мог бы действовать местный житель. Прогрессоры же именно что вмешиваются во внеземные дела - так, как Максим в "Обитаемом острове". Собственно, герой ТББ как бы требует прогрессорства и раз за разом получает от начальства отлуп - не вмешивайся, Земля не суётся во внеземные дела. И в финале герой срывается, потому что бывают такие ситуации, когда невозможно не вмешаться.
2. <Ведь как бы они ни относились к идеям коммунизма, но уж советскую диктатуру 1930-1960-х они едва ли могли особенно любить и ценить>
Так ведь это смотря когда.
Дети комиссара гражданской войны были несомненно искренними приверженцами советской власти. (Замечу в скобках, что в книге, ссылку на которую я дал выше, приводится перечень должностей и мест службы Натана Залмановича Стругацкого. Должности: сотрудник информационно-справочного бюро Совета рабочих и солдатских депутатов Петрограда, сотрудник мандатной комиссии того же Совета, управляющий делами Наркомата агитации и печати Петрограда, комиссар народного образования Псковского ревкома, стрелок Продагитотряда, политический комиссар того же отряда, заместитель редактора, военный следователь, инструктор, ответственный секретарь, главный редактор, зав. отделом печати, слушатель, аспирант, научный сотрудник, начальник политотдела, командир истребительного отряда. Места: Петроград, станция Торошино Псковской губернии, Малмыж Вятской губернии, Бузулук Самарской губернии, Мелитополь Таврический, Врангелевский фронт, Кубань, Ставрополь, Нахичевань, Ростов, Батум… Приведу цитату: "И война уже закончилась, но эпоха была такая, что бои продолжались повсюду: в западносибирском Прокопьевске и средневолжском Фроловске шла битва за урожай в зерносовхозах, в Аджарии и в Ленинграде шла битва за газету и печать в целом, в Сталинграде шла битва вообще за культуру и искусство…")
По моим наблюдениям, антикоммунистами (причём в массовом порядке) становились внуки комиссаров, а вот дети комиссаров вполне в коммунистические рамки умещались и чаще всего даже не ощущали, что эти рамки где-то жмут. Применительно к молодым годам АБС для этого наблюдения есть эмпирическое подтверждение: в 1949 году по окончании Военного института иностранных языков лейтенант Аркадий Стругацкий получил назначение на должность младшего преподавателя японского языка в разведшколе ГРУ в Канске. Беспартийный еврей в 1949 году мог оказаться в центре подготовки советских шпионов (не то что преподавателем, а хотя бы дворником) только в том случае, если он был не на 100%, а на все 200% советским человеком. А в 1950 году лейтенант Стругацкий был избран секретарём комсомольской организации указанной школы
Исходный пункт морально-политического развития братьев Стругацких - это самый что ни на есть искренний и пламенный советский коммунизм образца последних лет жизни товарища Сталина. Другой вопрос - от этого исходного пункта они пришли туда, куда в массовом порядке приходили внуки комиссаров, для которых исходным пунктом служил ХХ съезд КПСС. В этом отношении дети комиссара Натана Стругацкого - не правило, а исключение.
3. Вынужден внести поправку к своей предшествующей реплике, в которой я написал, что в момент написания ТББ у авторов не было диссидентских настроений. Оказалось, что она была написана как раз в момент зарождения этих настроений. Вот что вспоминает об этом Борис Стругацкий: "В середине декабря 1962 года (точной даты не помню) Хрущев посетил выставку современного искусства в московском Манеже. Науськанный (по слухам) тогдашним главою идеологической комиссии ЦК Ильичевым, разъяренный вождь, великий специалист, сами понимаете, в области живописи и изящных искусств вообще, носился (опять же по слухам) по залам выставки с криками: «Засранцы! На кого работаете? Чей хлеб едите? Пидарасы! Для кого вы все это намазали, мазилы?» Он топал ногами, наливался черной кровью и брызгал слюной на два метра. (Именно тогда и именно по этому поводу родился известный анекдот, в котором озверевший Никита-Кукурузник, уставившись на некое уродливое изображение в раме, орет не своим голосом: «А это что за жопа с ушами?» На что ему, трепеща, отвечают: «Это зеркало, Никита Сергеевич...») Все без исключения средства массовой информации немедленно обрушились на абстракционизм и формализм в искусстве, словно последние десять лет специально готовились, копили материал, того только и ждали, когда же им, наконец, разрешат высказаться на эту животрепещущую тему. И это было еще только начало. «17 декабря в Доме приемов на Ленинских горах состоялась встреча руководителей Коммунистической партии и Советского правительства с деятелями литературы и искусства». Брежнев, Воронов, Кириленко, Козлов, Косыгин, Микоян, Полянский, Суслов, Хрущев и другие крупнейшие в стране литературоведы вперемежку с искусствоведами в штатском собрались в одном месте, чтобы «высказать свои замечания и пожелания по вопросам развития литературы и искусства». Соображения были высказаны. Пресса уже не ревела, она буквально выла. «КОМПРОМИССОВ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ», «ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ХУДОЖНИКА», «СВЕТ ЯСНОСТИ», «ОКРЫЛЯЮЩАЯ ЗАБОТА», «ИСКУССТВО И ЛЖЕИСКУССТВО», «ВМЕСТЕ С НАРОДОМ», «НАША СИЛА И ОРУЖИЕ», «ЕСТЬ ТАКАЯ ПАРТИЯ, ЕСТЬ ТАКОЕ ИСКУССТВО!», «ПО-ЛЕНИНСКИ», «ЧУЖИЕ ГОЛОСА»... Словно застарелый нарыв лопнул. Гной и дурная кровь заливали газетные страницы. Все те, кто последние «оттепельные» годы попритих (как нам казалось), прижал уши и только озирался затравленно, как бы в ожидании немыслимого, невозможного, невероятного возмездия за прошлое - все эти жуткие порождения сталинщины и бериевщины, с руками по локоть в крови невинных жертв, все эти скрытые и открытые доносчики, идеологические ловчилы и болваны-доброхоты, все они разом взвились из своих укрытий, все оказались тут как тут, энергичные, ловкие, умелые гиены пера, аллигаторы пишущей машинки. МОЖНО! Но и это было еще не все. 7 марта 1963 в Кремле «обмен мнениями по вопросам литературы и искусства» был продолжен. К знатокам изящных искусств добавились Подгорный, Гришин, Мазуров. Обмен мнениями длился два дня. Газетные вопли еще усилились, хотя, казалось, усиливаться им было уже некуда. «ВЕЛИЧИЕ ПОДЛИННОГО ИСКУССТВА», «ПО-ЛЕНИНСКИ!» (уже было раньше, но теперь - с восклицательным знаком), «ФИЛОСОФИЯ ЗАПАДНОГО ИСКУССТВА - ПУСТОТА, РАЗЛОЖЕНИЕ, СМЕРТЬ», «ВЫСОКАЯ ИДЕЙНОСТЬ И ХУДОЖЕСТВЕННОЕ МАСТЕРСТВО - ВЕЛИКАЯ СИЛА СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА», «НЕТ «ТРЕТЬЕЙ» ИДЕОЛОГИИ!», «ТВОРИТЬ ВО ИМЯ КОММУНИЗМА», «ПРОСЛАВЛЯТЬ, ВОСПЕВАТЬ, ВОСПИТЫВАТЬ ГЕРОИЗМ», «ТАК ДЕРЖАТЬ!» (положительно, число восклицательных знаков нарастает), «ПОИСКИ В ПОЭЗИИ, ПОДЛИННЫЕ И МНИМЫЕ», «СМОТРЕТЬ ВПЕРЕД!»... Впрочем, никого не посадили. Никого даже не исключили из Союза Писателей. Более того, посреди гнойного потока разрешили даже построить две или три статьи с осторожными возражениями и изложением своей (а не партийной) точки зрения. Возражения эти тотчас же были затоплены и затоптаны, но факт их появления уже означал, что намерения бить насмерть у начальства нет. И вот уже сам величайший советский драматург Анатолий Софронов (на коем пробы, извините, негде поставить) высокомерно успокаивает перепугавшихся: «Сейчас кое-кто высказывает опасения: как бы не было перегибов, как бы не «зажали» кого-то и т. д. Да не «зажмут», не надо бояться. У нас Советская власть добрая, партия у нас добрая, человечная. Работать надо честно, добросовестно, тогда будет все в порядке». Но нам было не столько страшно, сколько тошно. Нам было мерзко и гадко, как от тухлятины. Никто не понимал толком, чем вызван был этот стремительный возврат на гноище. То ли власть отыгрывалась на своих за болезненный щелчок по носу, полученный совсем недавно во время Карибского кризиса. То ли положение в сельском хозяйстве еще более ухудшилось, и уже предсказывались на ближайшее будущее перебои с хлебом (каковые и произошли в 1963-м). То ли просто пришло время показать возомнившей о себе «интеллигузии», кто в этом доме хозяин и с кем он - не с Эренбургами вашими, не с Эрнстами вашими Неизвестными, не с подозрительными вашими Некрасовыми, а - со старой доброй гвардией, многажды проверенной, давным-давно купленной, запуганной и надежной. Можно было выбирать любую из этих версий или все их вместе. Но одно стало нам ясно, как говорится, до боли. Не надо иллюзий. Не надо надежд на светлое будущее. Нами управляют жлобы и враги культуры. Они никогда не будут с нами. Они всегда будут против нас. Они никогда не позволят нам говорить то, что мы считаем правильным, потому что они считают правильным нечто совсем иное. И если для нас коммунизм - это мир свободы и творчества, то для них коммунизм - это общество, где население немедленно и с наслаждением исполняет все предписания партии и правительства. Осознание этих простых, но далеко для нас не очевидных тогда истин было мучительно, как всякое осознание истины, но и благотворно в то же время. Новые идеи появились и настоятельно потребовали своего немедленного воплощения. Вся задуманная нами «веселая, мушкетерская» история стала смотреться совсем в новом свете, и БНу не потребовалось долгих речей, чтобы убедить АНа в необходимости существенной идейной коррекции «Наблюдателя». Время «легкомысленных вещей», время «шпаг и кардиналов», видимо, закончилось. А может быть, просто еще не наступило. Мушкетерский роман должен был, обязан был стать романом о судьбе интеллигенции, погруженной в сумерки средневековья."
Приношу извинения за то, что по своей самонадеянности я ввёл вас в заблуждение. Однако же и рассуждений о "необходимости освобождения от подлой их тирании" Б.Н.Стругацкий применительно к 1963 году не припоминает.