Sentimenti (L'onere di Codice). Parte prima.
Тонкий луч солнца пробился через плотные синие шторы, прошил иглой насквозь комнату от окна и до двери, прополз по светло-коричневому паркету, взобрался на большую кровать, застеленную шелком цвета ультрамарина и беззастенчиво заглянул ему в лицо, расчертив светлой полосой угольно-черные волосы.
Просыпаться совершенно не хотелось, но было слишком трудно побороть искушение и не вытянуть вперед руку, дотронувшись до Ее теплого, нежного, трепетно дышащего тела, облаченного в тонкую льняную рубашку, чтобы подтянуть Ее ближе к себе, обнять чуть крепче и продолжить свой спуск в царство Морфея зная, что рядом с ним идет еще и Она.
Последнее время Он полюбил делить с ней не только одно ложе, но и одни сны, которые Он создавал для них обоих, стараясь, чтобы они были как можно более красочные и яркие, светлые, чистые, подобно тому, как воспринимается мир в глубоком детстве, когда бежишь по безупречно-зеленому полю с ярким воздушным змеем, запуская его в спелое синее июльское небо.
Он делал это для того, чтобы увидеть, как каждый раз Она просыпалась с улыбкой на лице, распахивая свои разноцветные глаза, подобно тому, как раскрывает свои крылья бабочка, и долго глядит куда-то сквозь него, будто стараясь выцепить остатки красок, чтобы отдать их новому дню, сделать его похожим на прожитый сон.
Искушение было слишком велико, потому Он, не открывая глаз, протянул руку вперед, ожидая, что вот-вот коснется края ее рубашки, под которой скрывается теплый бархат кожи, но, вместо этого пальцы ухватили лишь прохладный шелк простыни.
Еще мгновение Он лежал неподвижно, а потом открыл глаза, думая, что ощущения Его подводят. Мятый ворох одеяла развеял надежды. Ее рядом не было.
Он глубоко вздохнул и повернулся на спину, заложив за голову руки. Лазерные часы красными палочками показывали на залитом солнцем потолке угловатые цифры.
Девять утра. Весеннего утра, такого, которого не встретишь ни в один месяц, кроме конца мая.
Он улыбнулся собственным мыслям. Ведь это такая редкость, когда Он просыпался не просто в хорошем настроении, а ощущая какую-то наполненность, как когда-то давно, еще будучи ребенком, Он просыпался в свой день рождения и чувствовал, что сегодня будет особенный день, пусть и такой же, как все остальные, но вот именно для него особенный. И это осознание значимости было приятно тяжелым, как большой старинный золотой медальон на шее.
Ему уже и не помнилось, когда Он вставал так рано. Обычно в это время Он только ложился спать, но сегодня проснулся. Ночь была удивительно длинной, настолько, что Он даже и не заметил за своим сном как тихо пришел рассвет, а затем взошло солнце. Он уже почти отвык жить днем, забыл, как выглядит теплая и ласковая звезда, под чьими лучами Он вырос.
Переселившись в Россию сначала было тяжело привыкнуть к холоду и вечной серой хмари на небе, но это было настолько давно, что Ему, казалось, что так было всю его жизнь.
Сначала Он пытался жить днем, работать как все, но потом, с течением времени, с развитием города пришел другой ритм. Проще стало вставать не утром, а вечером, жить не днем, а ночью и засыпать с рассветом, а не на закате.
Зимний день крайне короток, потому, есть ли смысл просыпаться в темноте, судорожно нащупывая выключатель, чтобы создать хоть какой-то заменитель солнца в доме, а днем, подходя к окну, видеть белые, колючие снежинки на фоне грязно-серого неба, наблюдая за черно-желто-коричневым, похожим на старый синяк, городом?
Самое интересное начинается именно в темноте. Город неожиданно расцветает тысячами огней, от крошечных бусинок до огромных шаров, начиная жить и благоухать ароматами ванили, корицы, апельсинов, рома сливок и кофе.
И только за это Он обожал эту страну и этот город. За людей, которые научились как-то выносить этот холод и постоянное отсутствие солнца, научившись расцвечивать свои жилища огнями, радуясь разноцветным стеклянным игрушкам и готовя невообразимо вкусные напитки и кушанья, специфические, сытные, плотные, но никак не грубые.
Постепенно кожа из смуглой стала белой, а синие глаза приобрели голубовато-льдистый оттенок. Он стал похожим на остальных, приобрел их запах, казалось, даже изменились черты лица, чтобы не выделяться из толпы, но, все равно до конца своим так и не сумел стать.
Он сменил за все время много домов, с каждым прежним жилищем расставаясь с неохотой, но каждый раз убеждая себя, что смена обстановки необходима. Раньше ему было все равно, где жить. Это были обычные строительные бытовки, бараки, коммуналки, крошечные клетушки-хрущевки, ночлежки. Притоны перемежались с кондоминимумами, уютные квартиры-студии с обычной лавкой на вокзале, гостиницы с пентхаусами, но сейчас Он немного успокоился и выбрал себе большую, светлую, просторную квартиру почти в центре города рядом с парком, чтобы всегда был относительно свежий воздух и, Его просто пленило бьющееся в ночи сердце в одном из офисных небоскребов делового центра.
Он часами мог стоять у огромного окна и смотреть на подсвеченный кусок красной ткани за голубоватым стеклом, слушая ритмы города, следя за каждым его вздохом, когда машины едут по магистралям, будто кровь течет по венам.
Вид движения его успокаивал, одновременно заряжая энергией, давая возможность самому двигаться вперед. Пусть не всегда быстро, но всегда вперед.
После переезда, точнее, после бегства Он занимался многими вещами, просто лишь для того, чтобы заняться, потому что все, что нужно, Он сделал еще в прошлом, а теперь те дела, которые Он бросил, уезжая, приносили ему до сих пор неплохой доход на банковские счета в нескольких странах. Настолько неплохой, что хватило бы на двадцать безбедных человеческих жизней, но, тем не менее, Он редко об этом вспоминал.
Его не интересовали эти деньги, как таковые, потому что Ему не на что было их тратить.
Обычно люди, имеющие в руках богатство начинают покупать все, чтобы заполнить какую-то пустоту внутри себя. Сначала это потребность в новой одежде, потом в новом транспорте, потом в новом жилище, а дальше это жилище можно забить до отказа всяким хламом…И вот когда возникает потребность в покупке абсолютно бессмысленных вещей, из-за которых скрадывается пространство и появляется мотив вкладывания средств в предметы роскоши, чтобы их "сберечь и в будущем приумножить" - вот тут и начинается перепотребление, когда не остается мечты. Ведь все можно купить, все то, о чем раньше мечтал, а другой мечты-то и не было. И возникает пустота вместо этой мечты, заполняемая все новыми и новыми абсолютно бесполезными вещами.
Он не любил вещи, не любил, когда очень тесно и больше всего в жизни не хотел, чтобы его пустота заполнится всяким хламом, не оставляя места тому, для чего она была изначально предназначена.
Он охотнее ночевал на лавке в парке, укрывшись газетой, нежели покупал себе новую машину или какую-нибудь картину.
Не было зависимости. Не было желания зависеть.
Первое время после переезда он работал на самых тяжелых работах, лишь бы забыть пустоту, зияющую огромной брешью в его душе. Он одновременно хотел, чтобы ее не было, но боялся ее заполнить, потому пытался забыть о ее существовании.
Его тонкие, изящные длинные пальцы строили этот город, индевея на холоде, получали ожоги от огромных плавильных печей на заводах, кровоточили и нарывали от многочисленных мозолей…но как бы сильно Он ни хотел, они все равно со временем заживали.
Бывали минуты, когда Он уставал от прежней работы. Не физически, скорее морально, понимая, что со временем она уже не дает того сладостного наркотического забытья и пустота снова начинает напоминать о себе, потому исчезал незаметно, ни с кем не прощаясь и не требуя расчета.
Все закончилось несколько лет тому назад. Он бесцельно шатался по промозглому ноябрьскому городу, потеряв счет времени, а очнулся лишь тогда, когда кто-то схватил Его за рукав с вопросом о кошельке. Он никак не мог понять, что от него хотят и просто стоял и смотрел на рассерженного человека, открывающего и закрывающего рот. Впервые в жизни Он не услышал, шагов сзади. Последнее воспоминание, промелькнувшее в Его голове было: «Может быть хоть сейчас…».
После этого скудный желтый свет фонаря померк перед его глазами, уступив место блаженной тьме.
Ему тогда впервые за долгое время снились сны. Ему снился город, где он родился. Огромные зеленые поля под небом цвета пронзительного индиго, настолько синего, что захватывало дух, изящные зеленые оливковые деревья и этот ни с чем не сравнимый солоноватый морской запах, в который тонкими гирляндами вплетался аромат цветущих апельсинов. Солнце было настолько ярким, что слепило глаза, хотя и не грело кожу. И Он бежал ему навстречу, купаясь в его ласковых лучах, закрывая глаза от нестерпимого света, но продолжая бежать…
Глаза распахнулись…
То, что во сне было солнцем оказалось ярким светом люминесцентной лампы на потолке. Он очнулся спустя трое суток в реанимации…и тут же сбежал оттуда, выпрыгнув из окна третьего этажа.
Ночной осенний холод проник под его рубашку, потому что пальто Он так и не смог найти, резанул легкие, прошелся по венам электрическим разрядом.
И именно в этот момент, наполнившись городской ночью, ощутив каждую мышцу в своем изрядно побитом теле, Он понял, что хватит. Это не может продолжаться больше, невозможно бежать от себя дальше, чем в себя самого. Если ты не хочешь заполнять пустоту, тогда сделай так, чтобы она была для тебя безразлична.
И в тот момент Он просто решил жить дальше, пусть не так, как было, но это хотя бы можно было бы назвать жизнью, а не существованием.
В ту же ночь Он пришел в свою старую хрущовку, забрал сумку с вещами и переселился в гостиницу, а через неделю купил квартиру, ту самую, в которой и живет до сих пор, дольше, чем во всех остальных местах.
После заселения в новый дом, порывшись в своей голове, Он обнаружил, что в Его памяти есть несколько изрядных пробелов, потому с тех пор его ночи принадлежали книгам. Он читал все, от детских сказок до философских трактатов, стараясь наверстать то, что когда-то упустил. Он начал писать, сначала небольшие рассказы в газеты, а после очерки, повести и даже несколько романов. Он писал быстро, потому что Ему было о чем рассказать. Вскоре, этого тоже оказалось мало, потому, кое-как исхитрившись, применив все свое обаяние и навыки, начал читать лекции по философии в университете на вечернем отделении.
И только тогда Он начинал смутно ощущать, что когда-то давно это все уже было. Что-то такое неуловимое, то, что нормальные люди определяют как «стремление к жизни».
Но окончательно понимание этого пришло теплым весенним вечером. Он выходил из аудитории в залитый закатным солнцем коридор вместе с гомонящей студенческой толпой. Кто-то из ребят задержал его в коридоре вопросом, и Он остановился, чтобы на него ответить, как в этот момент почувствовал едва уловимый запах апельсиновых цветов и морского бриза. Настолько явственно, что даже на секунду замолчал на полуслове.
-Простите, так что Вы начали говорить о квинтэссенции разума? - Вывел его из оцепенения робкий голос студента.
-Квинтэ…а! Да, конечно, извините. Квинтэссенция разума - это так называемое мистиками биоэнергополе, в которое стекаются все наши мысли, идеи, посылы. Греки называли это высшей сферой, считая, что идеи уже есть в космосе и могут опуститься в головы людей, но не наоборот. Человек не может послать свою идею в космос, как бы ни старался…вот вкратце ответ на Ваш вопрос.
-Спасибо!
Студент уже убежал, а Он ненадолго задержался, решив спуститься по лестнице, а не на лифте и в этот момент из соседней аудитории вышла небольшая группа людей, пройдя мимо которой он внезапно остановился.
Все тот же едва различимый аромат соленого моря и апельсиновых цветов застелил его разум, заставив обернуться.
И в десяти шагах от себя Он увидел стоящую к нему спиной девушку. Казалось, что она выросла из ниоткуда, но Он точно знал, что она прошла мимо него, точно так же что-то почувствовав.
Они были одни в длинном пустом коридоре.
Солнце играло на ее распущенных светлых волосах вызолачивая их, делая похожими на медный купол византийского храма.
Она не поворачивалась, потому Он сделал шаг по направлению к ней.
И в этот момент она медленно повернулась.
Его прошиб холодный пот.
Кто наблюдал бы эту сцену со стороны был бы удивлен.
В ней не было ничего необычного. Голубые джинсы, синие тряпичные кеды с белыми носками, черная футболка и такого же цвета твидовый пиджак, а в руке она сжимала…оторванный провод с болтающейся на конце вилкой.
Каждый раз с тех пор Он спрашивал себя, на кой черт ей нужна была эта оторванная вилка, но так и не находил ответа, а Она на этот вопрос только улыбалась.
-Здравствуй. Ты торопишься? - Он не узнал собственного голоса.
-Привет. Нет. Тут недалеко есть кофейня, там варят отвратительный кофе, но пекут очень неплохие фруктовые слойки. Пойдем? - Она произнесла это чистым, серебристым голосом, как будто они были уже сто лет знакомы и сейчас случайно встретились на улице. Провод в ее руках завязался в несколько узелков.
-Да, конечно…Ты тут учишься? - Он подошел к ней вплотную, глядя сверху вниз, потому что был значительно выше нее, маленькой и забавной…с вилкой в руке.
-А ты тут преподаешь. Мне не нравятся твои книги, но нравишься ты. - Неожиданно выпалила она в ответ на его вопрос глядя снизу вверх как сверху вниз.
-Мне мои книги тоже не нравятся, впрочем, я сам себе тоже не особенно.
-Это заметно по книгам.
-Любишь читать?
-Да, конечно, так же как и ты.
-Скажи мне, как тебя зовут?
-Никак.
-Всмысле?
-Никак не зовут, я не могу привыкнуть к своему имени, оно мне кажется чужим, потому я просто знаю, когда и куда надо прийти.
И в этот момент Она окончательно вошла в Его жизнь, потому что Ему Его имя тоже казалось чужим и непривычным, потому Он просто предпочитал знать, где и когда появиться. По крайней мере так было до того, как Он встретил Ее.
С этих пор ему постоянно приходилось двигаться, потому что Он обрел в полной мере то, что так или иначе заставило его забыть о пустоте окончательно - ученика.
Просыпаться совершенно не хотелось, но было слишком трудно побороть искушение и не вытянуть вперед руку, дотронувшись до Ее теплого, нежного, трепетно дышащего тела, облаченного в тонкую льняную рубашку, чтобы подтянуть Ее ближе к себе, обнять чуть крепче и продолжить свой спуск в царство Морфея зная, что рядом с ним идет еще и Она.
Последнее время Он полюбил делить с ней не только одно ложе, но и одни сны, которые Он создавал для них обоих, стараясь, чтобы они были как можно более красочные и яркие, светлые, чистые, подобно тому, как воспринимается мир в глубоком детстве, когда бежишь по безупречно-зеленому полю с ярким воздушным змеем, запуская его в спелое синее июльское небо.
Он делал это для того, чтобы увидеть, как каждый раз Она просыпалась с улыбкой на лице, распахивая свои разноцветные глаза, подобно тому, как раскрывает свои крылья бабочка, и долго глядит куда-то сквозь него, будто стараясь выцепить остатки красок, чтобы отдать их новому дню, сделать его похожим на прожитый сон.
Искушение было слишком велико, потому Он, не открывая глаз, протянул руку вперед, ожидая, что вот-вот коснется края ее рубашки, под которой скрывается теплый бархат кожи, но, вместо этого пальцы ухватили лишь прохладный шелк простыни.
Еще мгновение Он лежал неподвижно, а потом открыл глаза, думая, что ощущения Его подводят. Мятый ворох одеяла развеял надежды. Ее рядом не было.
Он глубоко вздохнул и повернулся на спину, заложив за голову руки. Лазерные часы красными палочками показывали на залитом солнцем потолке угловатые цифры.
Девять утра. Весеннего утра, такого, которого не встретишь ни в один месяц, кроме конца мая.
Он улыбнулся собственным мыслям. Ведь это такая редкость, когда Он просыпался не просто в хорошем настроении, а ощущая какую-то наполненность, как когда-то давно, еще будучи ребенком, Он просыпался в свой день рождения и чувствовал, что сегодня будет особенный день, пусть и такой же, как все остальные, но вот именно для него особенный. И это осознание значимости было приятно тяжелым, как большой старинный золотой медальон на шее.
Ему уже и не помнилось, когда Он вставал так рано. Обычно в это время Он только ложился спать, но сегодня проснулся. Ночь была удивительно длинной, настолько, что Он даже и не заметил за своим сном как тихо пришел рассвет, а затем взошло солнце. Он уже почти отвык жить днем, забыл, как выглядит теплая и ласковая звезда, под чьими лучами Он вырос.
Переселившись в Россию сначала было тяжело привыкнуть к холоду и вечной серой хмари на небе, но это было настолько давно, что Ему, казалось, что так было всю его жизнь.
Сначала Он пытался жить днем, работать как все, но потом, с течением времени, с развитием города пришел другой ритм. Проще стало вставать не утром, а вечером, жить не днем, а ночью и засыпать с рассветом, а не на закате.
Зимний день крайне короток, потому, есть ли смысл просыпаться в темноте, судорожно нащупывая выключатель, чтобы создать хоть какой-то заменитель солнца в доме, а днем, подходя к окну, видеть белые, колючие снежинки на фоне грязно-серого неба, наблюдая за черно-желто-коричневым, похожим на старый синяк, городом?
Самое интересное начинается именно в темноте. Город неожиданно расцветает тысячами огней, от крошечных бусинок до огромных шаров, начиная жить и благоухать ароматами ванили, корицы, апельсинов, рома сливок и кофе.
И только за это Он обожал эту страну и этот город. За людей, которые научились как-то выносить этот холод и постоянное отсутствие солнца, научившись расцвечивать свои жилища огнями, радуясь разноцветным стеклянным игрушкам и готовя невообразимо вкусные напитки и кушанья, специфические, сытные, плотные, но никак не грубые.
Постепенно кожа из смуглой стала белой, а синие глаза приобрели голубовато-льдистый оттенок. Он стал похожим на остальных, приобрел их запах, казалось, даже изменились черты лица, чтобы не выделяться из толпы, но, все равно до конца своим так и не сумел стать.
Он сменил за все время много домов, с каждым прежним жилищем расставаясь с неохотой, но каждый раз убеждая себя, что смена обстановки необходима. Раньше ему было все равно, где жить. Это были обычные строительные бытовки, бараки, коммуналки, крошечные клетушки-хрущевки, ночлежки. Притоны перемежались с кондоминимумами, уютные квартиры-студии с обычной лавкой на вокзале, гостиницы с пентхаусами, но сейчас Он немного успокоился и выбрал себе большую, светлую, просторную квартиру почти в центре города рядом с парком, чтобы всегда был относительно свежий воздух и, Его просто пленило бьющееся в ночи сердце в одном из офисных небоскребов делового центра.
Он часами мог стоять у огромного окна и смотреть на подсвеченный кусок красной ткани за голубоватым стеклом, слушая ритмы города, следя за каждым его вздохом, когда машины едут по магистралям, будто кровь течет по венам.
Вид движения его успокаивал, одновременно заряжая энергией, давая возможность самому двигаться вперед. Пусть не всегда быстро, но всегда вперед.
После переезда, точнее, после бегства Он занимался многими вещами, просто лишь для того, чтобы заняться, потому что все, что нужно, Он сделал еще в прошлом, а теперь те дела, которые Он бросил, уезжая, приносили ему до сих пор неплохой доход на банковские счета в нескольких странах. Настолько неплохой, что хватило бы на двадцать безбедных человеческих жизней, но, тем не менее, Он редко об этом вспоминал.
Его не интересовали эти деньги, как таковые, потому что Ему не на что было их тратить.
Обычно люди, имеющие в руках богатство начинают покупать все, чтобы заполнить какую-то пустоту внутри себя. Сначала это потребность в новой одежде, потом в новом транспорте, потом в новом жилище, а дальше это жилище можно забить до отказа всяким хламом…И вот когда возникает потребность в покупке абсолютно бессмысленных вещей, из-за которых скрадывается пространство и появляется мотив вкладывания средств в предметы роскоши, чтобы их "сберечь и в будущем приумножить" - вот тут и начинается перепотребление, когда не остается мечты. Ведь все можно купить, все то, о чем раньше мечтал, а другой мечты-то и не было. И возникает пустота вместо этой мечты, заполняемая все новыми и новыми абсолютно бесполезными вещами.
Он не любил вещи, не любил, когда очень тесно и больше всего в жизни не хотел, чтобы его пустота заполнится всяким хламом, не оставляя места тому, для чего она была изначально предназначена.
Он охотнее ночевал на лавке в парке, укрывшись газетой, нежели покупал себе новую машину или какую-нибудь картину.
Не было зависимости. Не было желания зависеть.
Первое время после переезда он работал на самых тяжелых работах, лишь бы забыть пустоту, зияющую огромной брешью в его душе. Он одновременно хотел, чтобы ее не было, но боялся ее заполнить, потому пытался забыть о ее существовании.
Его тонкие, изящные длинные пальцы строили этот город, индевея на холоде, получали ожоги от огромных плавильных печей на заводах, кровоточили и нарывали от многочисленных мозолей…но как бы сильно Он ни хотел, они все равно со временем заживали.
Бывали минуты, когда Он уставал от прежней работы. Не физически, скорее морально, понимая, что со временем она уже не дает того сладостного наркотического забытья и пустота снова начинает напоминать о себе, потому исчезал незаметно, ни с кем не прощаясь и не требуя расчета.
Все закончилось несколько лет тому назад. Он бесцельно шатался по промозглому ноябрьскому городу, потеряв счет времени, а очнулся лишь тогда, когда кто-то схватил Его за рукав с вопросом о кошельке. Он никак не мог понять, что от него хотят и просто стоял и смотрел на рассерженного человека, открывающего и закрывающего рот. Впервые в жизни Он не услышал, шагов сзади. Последнее воспоминание, промелькнувшее в Его голове было: «Может быть хоть сейчас…».
После этого скудный желтый свет фонаря померк перед его глазами, уступив место блаженной тьме.
Ему тогда впервые за долгое время снились сны. Ему снился город, где он родился. Огромные зеленые поля под небом цвета пронзительного индиго, настолько синего, что захватывало дух, изящные зеленые оливковые деревья и этот ни с чем не сравнимый солоноватый морской запах, в который тонкими гирляндами вплетался аромат цветущих апельсинов. Солнце было настолько ярким, что слепило глаза, хотя и не грело кожу. И Он бежал ему навстречу, купаясь в его ласковых лучах, закрывая глаза от нестерпимого света, но продолжая бежать…
Глаза распахнулись…
То, что во сне было солнцем оказалось ярким светом люминесцентной лампы на потолке. Он очнулся спустя трое суток в реанимации…и тут же сбежал оттуда, выпрыгнув из окна третьего этажа.
Ночной осенний холод проник под его рубашку, потому что пальто Он так и не смог найти, резанул легкие, прошелся по венам электрическим разрядом.
И именно в этот момент, наполнившись городской ночью, ощутив каждую мышцу в своем изрядно побитом теле, Он понял, что хватит. Это не может продолжаться больше, невозможно бежать от себя дальше, чем в себя самого. Если ты не хочешь заполнять пустоту, тогда сделай так, чтобы она была для тебя безразлична.
И в тот момент Он просто решил жить дальше, пусть не так, как было, но это хотя бы можно было бы назвать жизнью, а не существованием.
В ту же ночь Он пришел в свою старую хрущовку, забрал сумку с вещами и переселился в гостиницу, а через неделю купил квартиру, ту самую, в которой и живет до сих пор, дольше, чем во всех остальных местах.
После заселения в новый дом, порывшись в своей голове, Он обнаружил, что в Его памяти есть несколько изрядных пробелов, потому с тех пор его ночи принадлежали книгам. Он читал все, от детских сказок до философских трактатов, стараясь наверстать то, что когда-то упустил. Он начал писать, сначала небольшие рассказы в газеты, а после очерки, повести и даже несколько романов. Он писал быстро, потому что Ему было о чем рассказать. Вскоре, этого тоже оказалось мало, потому, кое-как исхитрившись, применив все свое обаяние и навыки, начал читать лекции по философии в университете на вечернем отделении.
И только тогда Он начинал смутно ощущать, что когда-то давно это все уже было. Что-то такое неуловимое, то, что нормальные люди определяют как «стремление к жизни».
Но окончательно понимание этого пришло теплым весенним вечером. Он выходил из аудитории в залитый закатным солнцем коридор вместе с гомонящей студенческой толпой. Кто-то из ребят задержал его в коридоре вопросом, и Он остановился, чтобы на него ответить, как в этот момент почувствовал едва уловимый запах апельсиновых цветов и морского бриза. Настолько явственно, что даже на секунду замолчал на полуслове.
-Простите, так что Вы начали говорить о квинтэссенции разума? - Вывел его из оцепенения робкий голос студента.
-Квинтэ…а! Да, конечно, извините. Квинтэссенция разума - это так называемое мистиками биоэнергополе, в которое стекаются все наши мысли, идеи, посылы. Греки называли это высшей сферой, считая, что идеи уже есть в космосе и могут опуститься в головы людей, но не наоборот. Человек не может послать свою идею в космос, как бы ни старался…вот вкратце ответ на Ваш вопрос.
-Спасибо!
Студент уже убежал, а Он ненадолго задержался, решив спуститься по лестнице, а не на лифте и в этот момент из соседней аудитории вышла небольшая группа людей, пройдя мимо которой он внезапно остановился.
Все тот же едва различимый аромат соленого моря и апельсиновых цветов застелил его разум, заставив обернуться.
И в десяти шагах от себя Он увидел стоящую к нему спиной девушку. Казалось, что она выросла из ниоткуда, но Он точно знал, что она прошла мимо него, точно так же что-то почувствовав.
Они были одни в длинном пустом коридоре.
Солнце играло на ее распущенных светлых волосах вызолачивая их, делая похожими на медный купол византийского храма.
Она не поворачивалась, потому Он сделал шаг по направлению к ней.
И в этот момент она медленно повернулась.
Его прошиб холодный пот.
Кто наблюдал бы эту сцену со стороны был бы удивлен.
В ней не было ничего необычного. Голубые джинсы, синие тряпичные кеды с белыми носками, черная футболка и такого же цвета твидовый пиджак, а в руке она сжимала…оторванный провод с болтающейся на конце вилкой.
Каждый раз с тех пор Он спрашивал себя, на кой черт ей нужна была эта оторванная вилка, но так и не находил ответа, а Она на этот вопрос только улыбалась.
-Здравствуй. Ты торопишься? - Он не узнал собственного голоса.
-Привет. Нет. Тут недалеко есть кофейня, там варят отвратительный кофе, но пекут очень неплохие фруктовые слойки. Пойдем? - Она произнесла это чистым, серебристым голосом, как будто они были уже сто лет знакомы и сейчас случайно встретились на улице. Провод в ее руках завязался в несколько узелков.
-Да, конечно…Ты тут учишься? - Он подошел к ней вплотную, глядя сверху вниз, потому что был значительно выше нее, маленькой и забавной…с вилкой в руке.
-А ты тут преподаешь. Мне не нравятся твои книги, но нравишься ты. - Неожиданно выпалила она в ответ на его вопрос глядя снизу вверх как сверху вниз.
-Мне мои книги тоже не нравятся, впрочем, я сам себе тоже не особенно.
-Это заметно по книгам.
-Любишь читать?
-Да, конечно, так же как и ты.
-Скажи мне, как тебя зовут?
-Никак.
-Всмысле?
-Никак не зовут, я не могу привыкнуть к своему имени, оно мне кажется чужим, потому я просто знаю, когда и куда надо прийти.
И в этот момент Она окончательно вошла в Его жизнь, потому что Ему Его имя тоже казалось чужим и непривычным, потому Он просто предпочитал знать, где и когда появиться. По крайней мере так было до того, как Он встретил Ее.
С этих пор ему постоянно приходилось двигаться, потому что Он обрел в полной мере то, что так или иначе заставило его забыть о пустоте окончательно - ученика.