Recipienti di Codice.
Он никогда до этого не был у Нее дома. Он всегда считал, что дом - это место гораздо более святое, нежели храм, потому что в храм может войти каждый желающий, а в дом только тот, кому выпадет честь быть приглашенным. Она никогда не звала его к себе, потому Он и не напрашивался, считая, что у нее есть веские причины сохранять двери своей обители закрытыми для всех, кроме себя.
Чаще всего Она проводила время у него. Он не возрахжал, напротив, только ратовал, потому что в родных стенах было проще сосредоточиться, найти необходимые вещи и донести ровно то, что было действительно нужно.
У Него не было правил, но Она неукоснительно соблюдала негласный устав в виде Его привычек, обычаев и пристрастий. Более того, только с Ее появлением у него дома, Он понял, что выполняет каждый день некоторые бытовые ритуалы.
Каждый вечер она подавала ему бокал красного вина поздней осенью, зимой и ранней весной, а поздней весной, летом и ранней осенью рубин заменялся бриллиантом белого вина. Для него это было естественно, но только Она заставила его обратить внимание на это, точно так же, как салфетка на кухне переворачивалась строго желтым цветком наверх, а утром в четверг вместо чая на завтрак он пил кофе.
Сущие мелочи в реальной жизни, но тем не менее Она знала их за ним и никогда не нарушала его распорядка. Более того, Она сама незаметно для самой себя стала нечто вроде традиции. Он любил приходить домой, видя ее сиящей в кресле поджав ноги и читающей. Она читала постоянно, занимая книгами любую свободную минуту. Казалось, что когда-то она дала себе обещание прочесть все книги во всем мире и сейчас методично его исполняла.
Их отношения были странными, не похожими ни на чьи еще. Они не были друзьями в том смысле, что их дружба была гораздо глубже, на другом, несколько нечеловеческом уровне, но и любовь была совершенно неправильным, пошлым словом, описывающим их совместную жизнь. Это было что-то среднее, что-то большее, что-то высшее и что-то абсолютно низменное, вроде инстинкта самосохранения, который начинал действовать лишь в паре с кем-то.
Каждый раз засыпая с ним вместе Она переплетала свои тонкие пальцы с его, держась за руку до самого пробуждения, а Он каждый раз целовал ее ладонь.
Больше ничего не было.
Они любили совершенно по-другому, если это можно было назвать так. Как будто брат с сестрой, испытавая нежные чувства друг к другу, тем не менее никогда не переступали черты собственного родства.
И Он бы никогда бы не осмелился нарушить ни единой границы в Ее личной жизни, если бы того сейчас так сильно не требовалось.
Она жила на самом последнем этаже старого, сталинского дома. Дверь, ведущая в ее квартиру была не заперта, достаточно было лишь посильнее повернть ручку. Она никогда не боялась, что у нее что-то украдут, наверное потому, что никто бы все равно не осмелился нарушить покой ее обители. По крайней мере - никто из обычных людей.
Он позвал Ее, но ему никто не ответил.
В квартире было пусто.
Мысленно, он попросил у нее прощения и вошел внутрь.
Кухня и две комнаты - гостиная и спальня. В гостиной на столе лежала палитра и различные тюбики с краской. На безупречно белой стене за диваном цвел буйным цветом огромный, удивительно правдободобный алый мак, по остальным стенам тянулись различные удивительные орнаменты-ленты, впрочем, точно так же как и на белом холодильнике в кухне. А вот спальня стала для него действительно настоящим сюрпризом. Яркое закатное солнце заливало оранжево-желто-красные стены, делая их частью себя, а на потолке раскинулась удивительной красоты туманность созвездия золотой рыбы. Вместо звезд в потолок были встроены маленькие светодиодные лампочки.
На секунду Он замер, обозревая невероятно сложную и кропотливую работу. Он знал, что это Ее работа. Только Она могла рисовать так, смешивая не первый взгляд безумные стили или шизофренически-яркие цвета, чтобы в конце все равно поймать восхищенный вздох зрителя. Он знал это, потому что Она сама расписала одну из стен в его доме, но такое вряд ли кому-то еще удавалось увидеть.
Она не была художником. Ни в жизни, ни в душе, но, имея совершенно скучную и нудную, по Ее мнению, профессию, Она начала рисовать.
Полюбовавшись несколько минут на великолепную фреску на потолке, Он почувствовал легкий ветерок, дующий откуда-то слева, от окна спальни.
За безумно оранжевой, чуть колышущейся занавеской, оказалась балконная дверь, а за ней - лестница, ведущая на крышу.
Она сидела спиной к нему на парапете, свесив ноги вниз, глядя на город, утопающий в закатных оранжевых солнечных лучах. Длинные светлые волосы слегка колыхались на ветру, руки лежали на коленях, точнее, только одна рука.
Он тихо подошел к ней и сел рядом на парапет. Она молчала, не обращая на него никакого внимания. Выглядела Она неважно.
Довольно крупный синяк под правм глазом, чуть поменьше под левым, пластырь на еще немного опухшем носу, левая загипсованная рука была согнута в локте и лежала в голубой с цветочным орнаментом косынке, завязанной на шее.
-Никак не заживаешь? - Тихо произнес Он, разглядывая ее лицо.
Она опустила голову, закрыла глаза, немного посидев так, а потом снова устремила свой взгляд разноцветных глаз в городскую даль.
-Это все, что ты хотел мне сказать? - Так же тихо произнесла Она.
Он смешался, устыдившись своего показного равнодушия.
-Я хотел сказать тебе многое, но не знал, с чего стоит начать.
-Начни с простого «привет». Просто «привет». Ты никогда не здороваешься. Каждая наша встреча - продолжение прошлого, оборвавшегося по случайности диалога. Даже уходя, ты не отпускаешь меня...Сегодня ушла я, сделав этот шаг, позволив тебе потерять меня, чтобы потом найти и поздороваться.
-Привет....Прости меня...Я волновался. Ты ушла и не вернулась. Я звонил, но ты не брала трубку.
-Я хотела побыть одна.
-Почему?
-Тебе никогда не приходило в голову, что бывают в жизни вещи, которые хочется пережить одному? Без посторонней помощи, поддержки и утешения. Что-то принять или отпустить, но самому. - Она повернула к нему израненное лицо.
Ей крепко досталось, но эти травмы Она могла затянуть за несколько часов, хотя предпочитала ходить с ними уже несколько дней. Он не мог спокойно смотреть на нее.
-Давай я помогу тебе. - Он протянул руку, но пальцы лишь слегка зацепили кончики волос.
-Нет.
-Но, почему? Тебе же больно, не говоря уже о том, как сильно эти синяки портят твое лицо...
-Оставь мне мою боль. А если тебе не нравится, как я выгляжу - можешь отсюда уйти. Я тебя не звала.
Она замолчала, отвернувшись от него. Ему было больно и горько от того, что Он не мог понять, что ее сейчас гнетет. Он не понимал ее резкого исчезновения, слов, того, что она не хотела исцеления.
-Прости меня...я...не хотел...
-Уходи отсюда.
-Я не могу.
-Уйди, я прошу тебя.
-Нет, прости...Я не уйду. Не могу.
-Чего? Чего ты не можешь? Ты можешь все, что ты хочешь. Уходи отсюда, оставь меня наконец-то в покое! Ты, что, не видишь? Я специально отключила телефон, чтобы Ты меня не трогал! Специально ушла сюда, чтобы побыть одной, но нет! Ты как всегда пришел! - В ее глазах блестели слезы.
-Я просто...
-Ты всегда просто! Все легко и несложно! Только так! А потом выясняется, что все на самом деле сложно! Ужасно, чертовски сложно, потому что есть целый список вещей, которые нельзя делать! Уйди отсюда! Дай мне побыть уже одной! Дай мне хоть сейчас, хоть сегодня, хоть на минуту почувствовать себя нормальным ЧЕЛОВЕКОМ! - Рука в косынке покачнулась и девушка чуть вскрикнула от боли, совершенно забыв про травму.
Секунда и Он придвинулся к ней, обняв и спрятав ее голову на своей груди.
Она плакала. Чисто по-человечески, по-женски плакала, выплескивая в слезах всю обиду, боль, ярость.
-За что они так со мной? Что я им сделала такого?
-Ничего, просто ты оказалась чуть лучше них.
-Нет! Нет, не лучше! Я...мы-не лучше! Никогда не были, не есть и не будем! Мы такие же как они, только другие! Почему они этого не понимают?! Я хожу, живу, дышу, говорю! Зачем обязательно так делать?!
-Они люди...
-И это все их оправдание? Только то, что они люди, они могут бить себеподобных ради забавы, спорта, крови?!
-Послушай... - Он поднял ее лицо к своему, стирая пальцами бегущие по Ее щекам слезы, - люди всегда будут бояться тех, кто на них хоть немного непохож. А страх рождает ненависть, потому что то, что доставляет дискомфорт легче сразу убрать, нежели с ним пробовать подружиться. Это нужно понимать, знать и опираться на это. Нужно уметь давать сдачи...
-Но тогда почему ты запрещал это делать?!
Он вздохнул.
-Потому что я дурак. Полный и окончательный. Я так боялся, что ты превратишься во что-то подобное Аниме, что решил наложить на тебя эти оковы обещаний...И я сам не понял, что тем самым обрек тебя на то, что случилось, взяв с тебя слово чести.
-Это все, что ты можешь мне сказать?! Все, чем можешь утешить? Мне больно! У меня сломана рука, нос, трещина в ребрах! Да плевать на физическую боль! Ты, представляешь, каково мне внутри? Как я себя чувствую?! Как ты думаешь, что мне сейчас хочется с тобой сделать?
-Я знаю...прекрасно знаю...Потому что знаю, на что был способен я, сжигаемый яростью, но, послушай, я понял это слишком поздно, потому, прошу тебя, поверь...месть ненасытна. Даже если ты сейчас будешь несколько дней пытать меня и тех, кто с тобой это сделал - твое чувство мести никогда не будет удовлетворено, как бы больно им и мне ни было, потому что каждый раз ты будешь вспоминать об этом и холодная, обжигающая ярость будет невольно душить тебя изнутри, напоминая обо всем случившимся, разрушая тебя.
Девушка отстранилась от молодого человека, смахнув слезы с глаз.
-Как ты с этим живешь? Как ты можешь вообще жить с тем, что внутри тебя?
Он задумался, а потом тихо произнес:
-Мне не для кого умирать.
-В каком смысле?
-Боюсь, что в прямом. У меня нет никого, кого тронет моя смерть, кто заплачет по моему уходу, потому я и живу...хотя, это трудно. Необходимо постоянно контролировать себя, договариватся, перешагивать. Порой мне бывает очень больно. Почти на физическом уровне. Я стараюсь не подавать вида, чтобы не пугать тебя или окружающих, но это не всегда получается. Иногда у меня сдают нервы, я сажусь ночью в машину и гоню по трассе с максимальной скоростью, ища смерти. И каждый раз она проходит мимо меня криво усмехнувшись. Я понимаю, каково тебе. Когда-то давно я сам через это проходил и не могу сказать, что прошел до сих пор. Это такое испытание длиной во всю твою жизнь.
-Почему мы такие? Почему мы не можем жить нормально?
-Наверное, потому что мы сильные. А сильным весгда дается крест тяжелее.
Они замолчали, глядя в постепенно опускающиеся на город весенние сумерки.
-Ты хотел когда-нибудь все это изменить? Отказаться от всего?
-Я не хотел. Я отказывался. И каждый раз все равно возвращался к тому, от чего, как мне казалось, убежал. От «Кодекса» нельзя отказаться, потому что это означает отказу от себя самого, от своей природы, что невозможно. Человек ведь никогда не станет собакой, даже если встанет на четвереньки и залает?
-Лучше бы некоторые становились собаками. Они добрее.
-Послушай....Я не обещаю, что будет легко, но можно постараться сделать все чуть проще.
-Как же?
-Для начала - срастить травмы. Если ты сейчас начнешь это делать - я сниму с тебя обещание чести, но, ты должна учиться контролировать то, что у тебя есть.
- Я понимаю это...
-Понимать и делать - разные вещи. Иногда, что называется «крышу рвет», не можешь совладать с эмоциями - это надо уметь обуздывать.
-Я обещаю стараться...
-Вот и хорошо. А теперь, убери эти синяки со своего лица и пойдем выпьем по чашке кофе.
Они сидели на кухне Ее квартиры и пили сладкий капуччино. Голубая косынка, аккуратно сложенная, лежала на подоконнике. Ее руке она была больше не нужна...
Чаще всего Она проводила время у него. Он не возрахжал, напротив, только ратовал, потому что в родных стенах было проще сосредоточиться, найти необходимые вещи и донести ровно то, что было действительно нужно.
У Него не было правил, но Она неукоснительно соблюдала негласный устав в виде Его привычек, обычаев и пристрастий. Более того, только с Ее появлением у него дома, Он понял, что выполняет каждый день некоторые бытовые ритуалы.
Каждый вечер она подавала ему бокал красного вина поздней осенью, зимой и ранней весной, а поздней весной, летом и ранней осенью рубин заменялся бриллиантом белого вина. Для него это было естественно, но только Она заставила его обратить внимание на это, точно так же, как салфетка на кухне переворачивалась строго желтым цветком наверх, а утром в четверг вместо чая на завтрак он пил кофе.
Сущие мелочи в реальной жизни, но тем не менее Она знала их за ним и никогда не нарушала его распорядка. Более того, Она сама незаметно для самой себя стала нечто вроде традиции. Он любил приходить домой, видя ее сиящей в кресле поджав ноги и читающей. Она читала постоянно, занимая книгами любую свободную минуту. Казалось, что когда-то она дала себе обещание прочесть все книги во всем мире и сейчас методично его исполняла.
Их отношения были странными, не похожими ни на чьи еще. Они не были друзьями в том смысле, что их дружба была гораздо глубже, на другом, несколько нечеловеческом уровне, но и любовь была совершенно неправильным, пошлым словом, описывающим их совместную жизнь. Это было что-то среднее, что-то большее, что-то высшее и что-то абсолютно низменное, вроде инстинкта самосохранения, который начинал действовать лишь в паре с кем-то.
Каждый раз засыпая с ним вместе Она переплетала свои тонкие пальцы с его, держась за руку до самого пробуждения, а Он каждый раз целовал ее ладонь.
Больше ничего не было.
Они любили совершенно по-другому, если это можно было назвать так. Как будто брат с сестрой, испытавая нежные чувства друг к другу, тем не менее никогда не переступали черты собственного родства.
И Он бы никогда бы не осмелился нарушить ни единой границы в Ее личной жизни, если бы того сейчас так сильно не требовалось.
Она жила на самом последнем этаже старого, сталинского дома. Дверь, ведущая в ее квартиру была не заперта, достаточно было лишь посильнее повернть ручку. Она никогда не боялась, что у нее что-то украдут, наверное потому, что никто бы все равно не осмелился нарушить покой ее обители. По крайней мере - никто из обычных людей.
Он позвал Ее, но ему никто не ответил.
В квартире было пусто.
Мысленно, он попросил у нее прощения и вошел внутрь.
Кухня и две комнаты - гостиная и спальня. В гостиной на столе лежала палитра и различные тюбики с краской. На безупречно белой стене за диваном цвел буйным цветом огромный, удивительно правдободобный алый мак, по остальным стенам тянулись различные удивительные орнаменты-ленты, впрочем, точно так же как и на белом холодильнике в кухне. А вот спальня стала для него действительно настоящим сюрпризом. Яркое закатное солнце заливало оранжево-желто-красные стены, делая их частью себя, а на потолке раскинулась удивительной красоты туманность созвездия золотой рыбы. Вместо звезд в потолок были встроены маленькие светодиодные лампочки.
На секунду Он замер, обозревая невероятно сложную и кропотливую работу. Он знал, что это Ее работа. Только Она могла рисовать так, смешивая не первый взгляд безумные стили или шизофренически-яркие цвета, чтобы в конце все равно поймать восхищенный вздох зрителя. Он знал это, потому что Она сама расписала одну из стен в его доме, но такое вряд ли кому-то еще удавалось увидеть.
Она не была художником. Ни в жизни, ни в душе, но, имея совершенно скучную и нудную, по Ее мнению, профессию, Она начала рисовать.
Полюбовавшись несколько минут на великолепную фреску на потолке, Он почувствовал легкий ветерок, дующий откуда-то слева, от окна спальни.
За безумно оранжевой, чуть колышущейся занавеской, оказалась балконная дверь, а за ней - лестница, ведущая на крышу.
Она сидела спиной к нему на парапете, свесив ноги вниз, глядя на город, утопающий в закатных оранжевых солнечных лучах. Длинные светлые волосы слегка колыхались на ветру, руки лежали на коленях, точнее, только одна рука.
Он тихо подошел к ней и сел рядом на парапет. Она молчала, не обращая на него никакого внимания. Выглядела Она неважно.
Довольно крупный синяк под правм глазом, чуть поменьше под левым, пластырь на еще немного опухшем носу, левая загипсованная рука была согнута в локте и лежала в голубой с цветочным орнаментом косынке, завязанной на шее.
-Никак не заживаешь? - Тихо произнес Он, разглядывая ее лицо.
Она опустила голову, закрыла глаза, немного посидев так, а потом снова устремила свой взгляд разноцветных глаз в городскую даль.
-Это все, что ты хотел мне сказать? - Так же тихо произнесла Она.
Он смешался, устыдившись своего показного равнодушия.
-Я хотел сказать тебе многое, но не знал, с чего стоит начать.
-Начни с простого «привет». Просто «привет». Ты никогда не здороваешься. Каждая наша встреча - продолжение прошлого, оборвавшегося по случайности диалога. Даже уходя, ты не отпускаешь меня...Сегодня ушла я, сделав этот шаг, позволив тебе потерять меня, чтобы потом найти и поздороваться.
-Привет....Прости меня...Я волновался. Ты ушла и не вернулась. Я звонил, но ты не брала трубку.
-Я хотела побыть одна.
-Почему?
-Тебе никогда не приходило в голову, что бывают в жизни вещи, которые хочется пережить одному? Без посторонней помощи, поддержки и утешения. Что-то принять или отпустить, но самому. - Она повернула к нему израненное лицо.
Ей крепко досталось, но эти травмы Она могла затянуть за несколько часов, хотя предпочитала ходить с ними уже несколько дней. Он не мог спокойно смотреть на нее.
-Давай я помогу тебе. - Он протянул руку, но пальцы лишь слегка зацепили кончики волос.
-Нет.
-Но, почему? Тебе же больно, не говоря уже о том, как сильно эти синяки портят твое лицо...
-Оставь мне мою боль. А если тебе не нравится, как я выгляжу - можешь отсюда уйти. Я тебя не звала.
Она замолчала, отвернувшись от него. Ему было больно и горько от того, что Он не мог понять, что ее сейчас гнетет. Он не понимал ее резкого исчезновения, слов, того, что она не хотела исцеления.
-Прости меня...я...не хотел...
-Уходи отсюда.
-Я не могу.
-Уйди, я прошу тебя.
-Нет, прости...Я не уйду. Не могу.
-Чего? Чего ты не можешь? Ты можешь все, что ты хочешь. Уходи отсюда, оставь меня наконец-то в покое! Ты, что, не видишь? Я специально отключила телефон, чтобы Ты меня не трогал! Специально ушла сюда, чтобы побыть одной, но нет! Ты как всегда пришел! - В ее глазах блестели слезы.
-Я просто...
-Ты всегда просто! Все легко и несложно! Только так! А потом выясняется, что все на самом деле сложно! Ужасно, чертовски сложно, потому что есть целый список вещей, которые нельзя делать! Уйди отсюда! Дай мне побыть уже одной! Дай мне хоть сейчас, хоть сегодня, хоть на минуту почувствовать себя нормальным ЧЕЛОВЕКОМ! - Рука в косынке покачнулась и девушка чуть вскрикнула от боли, совершенно забыв про травму.
Секунда и Он придвинулся к ней, обняв и спрятав ее голову на своей груди.
Она плакала. Чисто по-человечески, по-женски плакала, выплескивая в слезах всю обиду, боль, ярость.
-За что они так со мной? Что я им сделала такого?
-Ничего, просто ты оказалась чуть лучше них.
-Нет! Нет, не лучше! Я...мы-не лучше! Никогда не были, не есть и не будем! Мы такие же как они, только другие! Почему они этого не понимают?! Я хожу, живу, дышу, говорю! Зачем обязательно так делать?!
-Они люди...
-И это все их оправдание? Только то, что они люди, они могут бить себеподобных ради забавы, спорта, крови?!
-Послушай... - Он поднял ее лицо к своему, стирая пальцами бегущие по Ее щекам слезы, - люди всегда будут бояться тех, кто на них хоть немного непохож. А страх рождает ненависть, потому что то, что доставляет дискомфорт легче сразу убрать, нежели с ним пробовать подружиться. Это нужно понимать, знать и опираться на это. Нужно уметь давать сдачи...
-Но тогда почему ты запрещал это делать?!
Он вздохнул.
-Потому что я дурак. Полный и окончательный. Я так боялся, что ты превратишься во что-то подобное Аниме, что решил наложить на тебя эти оковы обещаний...И я сам не понял, что тем самым обрек тебя на то, что случилось, взяв с тебя слово чести.
-Это все, что ты можешь мне сказать?! Все, чем можешь утешить? Мне больно! У меня сломана рука, нос, трещина в ребрах! Да плевать на физическую боль! Ты, представляешь, каково мне внутри? Как я себя чувствую?! Как ты думаешь, что мне сейчас хочется с тобой сделать?
-Я знаю...прекрасно знаю...Потому что знаю, на что был способен я, сжигаемый яростью, но, послушай, я понял это слишком поздно, потому, прошу тебя, поверь...месть ненасытна. Даже если ты сейчас будешь несколько дней пытать меня и тех, кто с тобой это сделал - твое чувство мести никогда не будет удовлетворено, как бы больно им и мне ни было, потому что каждый раз ты будешь вспоминать об этом и холодная, обжигающая ярость будет невольно душить тебя изнутри, напоминая обо всем случившимся, разрушая тебя.
Девушка отстранилась от молодого человека, смахнув слезы с глаз.
-Как ты с этим живешь? Как ты можешь вообще жить с тем, что внутри тебя?
Он задумался, а потом тихо произнес:
-Мне не для кого умирать.
-В каком смысле?
-Боюсь, что в прямом. У меня нет никого, кого тронет моя смерть, кто заплачет по моему уходу, потому я и живу...хотя, это трудно. Необходимо постоянно контролировать себя, договариватся, перешагивать. Порой мне бывает очень больно. Почти на физическом уровне. Я стараюсь не подавать вида, чтобы не пугать тебя или окружающих, но это не всегда получается. Иногда у меня сдают нервы, я сажусь ночью в машину и гоню по трассе с максимальной скоростью, ища смерти. И каждый раз она проходит мимо меня криво усмехнувшись. Я понимаю, каково тебе. Когда-то давно я сам через это проходил и не могу сказать, что прошел до сих пор. Это такое испытание длиной во всю твою жизнь.
-Почему мы такие? Почему мы не можем жить нормально?
-Наверное, потому что мы сильные. А сильным весгда дается крест тяжелее.
Они замолчали, глядя в постепенно опускающиеся на город весенние сумерки.
-Ты хотел когда-нибудь все это изменить? Отказаться от всего?
-Я не хотел. Я отказывался. И каждый раз все равно возвращался к тому, от чего, как мне казалось, убежал. От «Кодекса» нельзя отказаться, потому что это означает отказу от себя самого, от своей природы, что невозможно. Человек ведь никогда не станет собакой, даже если встанет на четвереньки и залает?
-Лучше бы некоторые становились собаками. Они добрее.
-Послушай....Я не обещаю, что будет легко, но можно постараться сделать все чуть проще.
-Как же?
-Для начала - срастить травмы. Если ты сейчас начнешь это делать - я сниму с тебя обещание чести, но, ты должна учиться контролировать то, что у тебя есть.
- Я понимаю это...
-Понимать и делать - разные вещи. Иногда, что называется «крышу рвет», не можешь совладать с эмоциями - это надо уметь обуздывать.
-Я обещаю стараться...
-Вот и хорошо. А теперь, убери эти синяки со своего лица и пойдем выпьем по чашке кофе.
Они сидели на кухне Ее квартиры и пили сладкий капуччино. Голубая косынка, аккуратно сложенная, лежала на подоконнике. Ее руке она была больше не нужна...