Любовь к родине оказалась сильнее классовой ненависти
Оригинал взят у karhu53 в Любовь к родине оказалась сильнее классовой ненависти
Оригинал взят у kstk71 в Любовь к родине оказалась сильнее классовой ненависти
Любовь к родине оказалась сильнее классовой ненависти (к вопросу о позиции белой эмиграции во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.)
Как русские белогвардейцы сражались на стороне СССР. Часть первая.
Автор: Решетников Леонид Петрович - директор Российского института стратегических исследований, кандидат исторических наук.
За последние десятилетия среди российской общественности, в публицистике и в исторических исследованиях сложилось мнение, что подавляющее большинство белых эмигрантов после нападения нацистской Германии на Советский Союз оказались на стороне Рейха. Вместе с тем ряд исследований российских и зарубежных авторов, анализ архивных документов и воспоминаний позволяют с уверенностью опровергнуть тезис о том, что русская белая эмиграция чуть ли не вся поддержала Гитлера.
Когда говорят о противниках такого выбора, то указывают лишь на отдельных «инакомыслящих» (А. Деникина, И. Бунина, С. Рахманинова и др.) да на некоторых участников движения Сопротивления во Франции. Данный подход сформировался благодаря многолетнему влиянию советской пропаганды, как правило, избегавшей серьёзного анализа такого явления, как эмиграция. После 1991 г. в пылу развенчания коммунистического прошлого нашей страны, возвращения незаслуженно забытых имён и событий большое внимание стало уделяться тем эмигрантам и организациям, которые последовательно вели активную борьбу со «сталинским режимом». А ведь именно из этой среды вышли те, кто в той или иной степени сотрудничал с нацистами в войне против СССР.
Вместе с тем ряд исследований российских и зарубежных авторов, анализ архивных документов и воспоминаний позволяют с уверенностью опровергнуть тезис о том, что русская белая эмиграция чуть ли не вся поддержала Гитлера.
Вопрос о выборе между СССР и Германией начал обсуждаться в эмигрантской среде с серединных 30-х гг., после прихода Гитлера к власти, когда стало крепнуть ощущение надвигающейся войны. Характерна в этом смысле дискуссия, возникшая в 1936 г. на страницах русской зарубежной прессы между военным историком А. Кернсновским и генерал-майором М. Скородумовым. Говоря о проблеме участия белых офицеров в вооружённых конфликтах в различных странах, Кернсновский восклицал: «Когда, наконец, мы поймём, что иностранные националисты - будь то испанские белогвардейцы, французские «огненные кресты», немецкие наци и итальянские фашисты - такие же враги для нас, русских эмигрантов, и нашей Родины, как и преследуемые ими коммунисты?» На это генерал отвечал: «Пускай сперва подохнут все большевики, а потом при первом же случае мы поговорим и всё припомним иностранцам...»
Надежды генерала Скородумова использовать Германию для освобождения России от гнёта большевизма выглядели, по меньшей мере, наивно. Выдающийся русский философ И. А. Ильин в письме крупному русскому писателю И. С. Шмелёву 10 октября 1938 г. писал: «Я покинул страну моего прежнего пребывания [Германию. - Прим. авт.] совсем... Больше не вернусь. Там такой нажим на русских честных патриотов! Там терпят только предателей и своих агентов». Скородумов, находясь во власти идеи беспощадной борьбы с большевиками как врагами России, не смог или не захотел понять то, что понял И. Ильин. В результате в сентябре 1941 г. организатор только что созданного на оккупированной фашистами территории Югославии Русского охранного корпуса (РОК) генерал-майор Скородумов за «вольные речи» о возрождении национальной России был отстранён немцами от командования и арестован гестапо. После нескольких недель, проведённых в тюрьме, он до середины 1944 г. зарабатывал себе на пропитание сапожницким ремеслом в Белграде. Только когда поражение Германии стало неизбежным, немцы отказались от своих претензий к генералу, и тот записался рядовым в Русский охранный корпус, чтобы разделить судьбу тех, кого он привёл под чужие знамёна. Ведь в 1941 г. определённая часть военной эмиграции, прежде всего в Югославии и Болгарии, разделяла иллюзии Скородумова.
Большинство эмигрантов все годы между двумя мировыми войнами жили с мыслью, что им ещё придётся с оружием в руках бороться с большевиками. Понимая, что самим с советской властью им не справиться, и помня, как англичане и французы предали Белое движение в годы Гражданской войны, эмиграция строила планы в расчёте на «возрождающуюся» после Версаля Германию. При этом, как вспоминал один из эмигрантов, «мало кто вдавался в «подробности» и пытался разобраться в сущности гитлеризма и его реальных устремлениях».
Предупреждения идейного вдохновителя Русского общевоинского союза (РОВС) И. Ильина из-за его бегства из Германии, запрета швейцарских властей заниматься политической деятельностью и начала Второй мировой войны доходили эпизодически и далеко не до всех. Многие в РОВС даже не знали о том, что нацисты преследовали Ильина за «христианскую» точку зрения, отказ от участия в подготовке похода на Россию и антисемитских выступлениях, за решительный отказ поддержать идею независимости Малороссии (Украины)» (из письма И. Шмелёву, 1938 г.).
Недооценка опасности немецкого национал-социализма в результате непонимания его глубинной сути, разочарование, утрата многолетних надежд на то, что западные демократии помогут белым в борьбе с советским социализмом, подтолкнули на первых порах к сотрудничеству с гитлеровской Германией и таких русских патриотов, как жёсткий «имперец» И. Л. Солоневич. Он почти два года сотрудничал с пропагандистским аппаратом Геббельса и лишь в июле 1941 г., насмотревшись на нацизм в действии и убедившись, что Гитлер не только не собирается освобождать Россию от коммунизма, но готовит её фактическое уничтожение, заговорил о бессмысленности прямого участия русских эмигрантов в походе немцев на Восток. В результате - одномесячная «профилактика в гестапо» и ссылка в деревню в Померании до конца войны.
В одной из своих статей 1945 г. И. Ильин восклицал: «Я никогда не мог понять, как русские люди могли сочувствовать национал-социалистам... Они враги России, презиравшие русских людей последним презрением... Коммунизм в России был для них только предлогом, чтобы оправдать перед другими народами и перед историей свою жажду завоевания. Германский империализм прикрывался антикоммунизмом. Боже мой! Чему тут можно сочувствовать? Как можно подобное одобрять или участвовать?»
Но часть эмиграции, хотя и меньшая, всё же сочувствовала. Ещё раз хотелось бы подчеркнуть, что нельзя забывать - это были изгнанники, горячо любившие свою Родину и ненавидевшие поработителей России - большевиков. Эта ненависть мешала разграничить интересы Отечества и интересы политического режима, понять, что в 1941 г. речь шла не о судьбе советской власти, а о судьбе России. Конечно, линия Сталина в предвоенные годы, сместившая акценты в пропаганде с советского, социалистического патриотизма на общерусский, была эмиграцией замечена и думающей её частью осмысливалась. Ещё в декабре 1939 г. в отчёте Дирекции полиции болгарского города Шумена указывалось, что в среде русских эмигрантов «всё более укрепляется убеждение, что СССР национализировался и его режим ощутимо двинулся вправо, перестав быть большевистским».
Нападение Германии на Советский Союз, призыв Сталина к защите Родины, а не только социализма, объявление начавшейся войны войной Отечественной способствовали тому, что, как отмечается в документах службы безопасности марионеточного профашистского режима в Сербии, «среди русских усилились настроения в пользу Советов». А в отчёте руководства болгарской полиции подчёркивается, что «те из эмигрантов, кто ещё вчера были самыми большими противниками коммунизма. сегодня стали самыми заклятыми врагами Германии и в глубине души молят Бога за успех русского оружия».
Вместе с тем результаты первых месяцев боев (Красная армия стремительно отступала, солдаты и офицеры десятками тысяч без серьёзного сопротивления сдавались в плен, население оккупированных территорий в немалой своей части чуть ли не приветствовало немцев) мешали закрепиться вышеуказанным настроениям, давали аргументы тем, кто утверждал, что Германия несёт освобождение русскому народу.
Сколько же эмигрантов и их взрослых детей пошли в формируемые гитлеровцами «русские части»? Анализ разрозненных данных позволяет с определённой долей уверенности говорить, что речь идёт примерно о 30 % способных носить оружие эмигрантов в возрасте от 18 до 60 лет, проживавших в оккупированных немцами или союзных им странах.
Одним из наиболее массовых формирований был Русский охранный корпус, созданный к 12 сентября 1941 г. на территории Югославии. Успех мобилизации эмигрантов в РОК объяснялся прежде всего надеждой, подогреваемой его организатором генералом Скородумовым, что корпус двинется в освободительный поход и станет основой будущей русской национальной армии. Свою роль сыграло и увольнение марионеточным режимом генерала Недича всех русских эмигрантов с государственной службы. В некоторых исследованиях и в мемуарах корпусников утверждается, что через РОК прошло свыше 16 тыс. белых эмигрантов. Скорее всего, эта цифра завышена за счёт добровольцев из Молдавии, Буковины и советских военнопленных. По-видимому, можно говорить о 12-13 тыс. человек. До сентября 1944 г., т.е. в течение трёх лет, корпус нёс в основном сторожевую службу, охраняя железные и автомобильные дороги, склады и т.п., освобождая немецкие войска для боёв на Восточном фронте. Столкновения с партизанами Тито хотя и носили ожесточённый характер, но, как правило, были кратковременными и не масштабными. За три года РОК потерял 282 человека убитыми и 494 ранеными. Значительно больше было дезертиров (468) и уволенных по болезни и рапортам (1870). Сведений о массовых эпидемиях в корпусе в этот период нет. Очевидно, многие из указанных категорий корпусников переосмыслили происходящее и под различными предлогами или совсем без них покинули РОК. Ведь настроения, которые всё более охватывали русскую эмиграцию, не могли обойти и служивших в корпусе. О существовании таких настроений говорится в докладе директора Варненской областной полиции за февраль 1943 г.: «После Сталинграда русские во вверенной мне области всё более начинают отождествлять большевистские войска с русской армией».
К сентябрю 1944 г., т.е. к моменту выхода Советской армии к границам Югославии, число не желающих воевать на стороне немцев значительно возросло. За 6 месяцев из РОК дезертировали 480 человек, уволены по болезни и рапортам 1587, пропали без вести 2002 (это при 734 убитых и 2478 раненых). Если на 12 сентября 1944 г. в корпусе состояло 11197 человек, то на 12 мая 1945 г., т.е. к моменту капитуляции страны, осталось около 4500 человек. Все эти данные опровергают утверждения, что те, кто решился на сотрудничество с немцами, были якобы совершенно уверены в правоте своего выбора. Это неправда, многие сомневались и уходили из РОК. В большинстве своём это были офицеры царской и белой армий, известные деятели эмиграции (князь Д. Мещерский, П. Павчинский, С. Чернорубашкин и др.). Многие из них вернулись домой в освобождённые Советской армией Югославию и Болгарию, полагая, что ни в чём не провинились перед Родиной, так как не участвовали в боях с советскими войсками.
Другая заметная группа русских эмигрантов (из казачества) находилась в составе так называемого «Казачьего стана», сформированного Красновым и Шкуро под контролем немцев. Часть из них побывала на Восточном фронте, однако в 1943 г. «Казачий стан» в полном составе был переброшен в Италию для несения охранной службы. Гитлер не хотел, чтобы русские части воевали на советско-германском фронте под лозунгом освобождения России от господства большевизма. У него в отношении нашей страны были совсем другие планы: речь шла не об освобождении, а об уничтожении России как самостоятельного государства. Поэтому и Русскому охранному корпусу, и «Казачьему стану» отводилась роль обыкновенных пособников немецких нацистов на оккупированных территориях европейских стран, несмотря на по меньшей мере наивное желание эмигрантов, находясь на немецкой стороне, быть полезными Родине.
«Многие наивные русские эмигранты, - писал И. Ильин, - ждали от Гитлера быстрого разгрома коммунистов и освобождения России. Они рассуждали так: враг моего врага - мой естественный единомышленник и союзник. На самом же деле враг моего врага может быть моим беспощадным врагом. Поэтому трезвые русские патриоты не должны были делать себе иллюзий».
Иллюзии эмигрантов, ставших на путь сотрудничества с Гитлером, во многом объяснимы. В большинстве случаев это были офицеры-службисты, выпускники кадетских корпусов, станичники. Для них слово отцов-командиров значило очень много. А те - генералы Краснов, Шкуро, Абрамов, Вдовенко и другие - за долгие годы эмиграции «заигрались» в политику, запутались в связях с иностранными спецслужбами, в своих собственных амбициях и подтолкнули часть эмиграции к ошибочному шагу.
Основная часть эмигрантов, способных носить оружие, заняла позицию неучастия в войне (примерно 60 %). Как подчёркивал И. Ильин, «есть общее правило международной политики: когда два врага моей родины начинают борьбу друг с другом, то мне следует расценивать эту борьбу не с точки зрения международного права или справедливости, или сентиментальных настроений, но с точки зрения интереса моей родины и экономии её сил. В таких случаях показуется нейтралитет».
Безусловно, такая позиция означала отказ от поддержки воюющих сторон какими-либо действиями, но симпатии выражались по нарастающей только в отношении одной из них - Советского Союза. Как отмечалось в отчёте Дирекции полиции Болгарии за август 1943 г., это объяснялось во многом тем, что «эмигранты помнили о своём русском происхождении, русские радуются победам Красной армии даже тогда, когда искренне не любят большевизм».
Оригинал взят у kstk71 в Любовь к родине оказалась сильнее классовой ненависти
Любовь к родине оказалась сильнее классовой ненависти (к вопросу о позиции белой эмиграции во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.)
Как русские белогвардейцы сражались на стороне СССР. Часть первая.
Автор: Решетников Леонид Петрович - директор Российского института стратегических исследований, кандидат исторических наук.
За последние десятилетия среди российской общественности, в публицистике и в исторических исследованиях сложилось мнение, что подавляющее большинство белых эмигрантов после нападения нацистской Германии на Советский Союз оказались на стороне Рейха. Вместе с тем ряд исследований российских и зарубежных авторов, анализ архивных документов и воспоминаний позволяют с уверенностью опровергнуть тезис о том, что русская белая эмиграция чуть ли не вся поддержала Гитлера.
Когда говорят о противниках такого выбора, то указывают лишь на отдельных «инакомыслящих» (А. Деникина, И. Бунина, С. Рахманинова и др.) да на некоторых участников движения Сопротивления во Франции. Данный подход сформировался благодаря многолетнему влиянию советской пропаганды, как правило, избегавшей серьёзного анализа такого явления, как эмиграция. После 1991 г. в пылу развенчания коммунистического прошлого нашей страны, возвращения незаслуженно забытых имён и событий большое внимание стало уделяться тем эмигрантам и организациям, которые последовательно вели активную борьбу со «сталинским режимом». А ведь именно из этой среды вышли те, кто в той или иной степени сотрудничал с нацистами в войне против СССР.
Вместе с тем ряд исследований российских и зарубежных авторов, анализ архивных документов и воспоминаний позволяют с уверенностью опровергнуть тезис о том, что русская белая эмиграция чуть ли не вся поддержала Гитлера.
Вопрос о выборе между СССР и Германией начал обсуждаться в эмигрантской среде с серединных 30-х гг., после прихода Гитлера к власти, когда стало крепнуть ощущение надвигающейся войны. Характерна в этом смысле дискуссия, возникшая в 1936 г. на страницах русской зарубежной прессы между военным историком А. Кернсновским и генерал-майором М. Скородумовым. Говоря о проблеме участия белых офицеров в вооружённых конфликтах в различных странах, Кернсновский восклицал: «Когда, наконец, мы поймём, что иностранные националисты - будь то испанские белогвардейцы, французские «огненные кресты», немецкие наци и итальянские фашисты - такие же враги для нас, русских эмигрантов, и нашей Родины, как и преследуемые ими коммунисты?» На это генерал отвечал: «Пускай сперва подохнут все большевики, а потом при первом же случае мы поговорим и всё припомним иностранцам...»
Надежды генерала Скородумова использовать Германию для освобождения России от гнёта большевизма выглядели, по меньшей мере, наивно. Выдающийся русский философ И. А. Ильин в письме крупному русскому писателю И. С. Шмелёву 10 октября 1938 г. писал: «Я покинул страну моего прежнего пребывания [Германию. - Прим. авт.] совсем... Больше не вернусь. Там такой нажим на русских честных патриотов! Там терпят только предателей и своих агентов». Скородумов, находясь во власти идеи беспощадной борьбы с большевиками как врагами России, не смог или не захотел понять то, что понял И. Ильин. В результате в сентябре 1941 г. организатор только что созданного на оккупированной фашистами территории Югославии Русского охранного корпуса (РОК) генерал-майор Скородумов за «вольные речи» о возрождении национальной России был отстранён немцами от командования и арестован гестапо. После нескольких недель, проведённых в тюрьме, он до середины 1944 г. зарабатывал себе на пропитание сапожницким ремеслом в Белграде. Только когда поражение Германии стало неизбежным, немцы отказались от своих претензий к генералу, и тот записался рядовым в Русский охранный корпус, чтобы разделить судьбу тех, кого он привёл под чужие знамёна. Ведь в 1941 г. определённая часть военной эмиграции, прежде всего в Югославии и Болгарии, разделяла иллюзии Скородумова.
Большинство эмигрантов все годы между двумя мировыми войнами жили с мыслью, что им ещё придётся с оружием в руках бороться с большевиками. Понимая, что самим с советской властью им не справиться, и помня, как англичане и французы предали Белое движение в годы Гражданской войны, эмиграция строила планы в расчёте на «возрождающуюся» после Версаля Германию. При этом, как вспоминал один из эмигрантов, «мало кто вдавался в «подробности» и пытался разобраться в сущности гитлеризма и его реальных устремлениях».
Предупреждения идейного вдохновителя Русского общевоинского союза (РОВС) И. Ильина из-за его бегства из Германии, запрета швейцарских властей заниматься политической деятельностью и начала Второй мировой войны доходили эпизодически и далеко не до всех. Многие в РОВС даже не знали о том, что нацисты преследовали Ильина за «христианскую» точку зрения, отказ от участия в подготовке похода на Россию и антисемитских выступлениях, за решительный отказ поддержать идею независимости Малороссии (Украины)» (из письма И. Шмелёву, 1938 г.).
Недооценка опасности немецкого национал-социализма в результате непонимания его глубинной сути, разочарование, утрата многолетних надежд на то, что западные демократии помогут белым в борьбе с советским социализмом, подтолкнули на первых порах к сотрудничеству с гитлеровской Германией и таких русских патриотов, как жёсткий «имперец» И. Л. Солоневич. Он почти два года сотрудничал с пропагандистским аппаратом Геббельса и лишь в июле 1941 г., насмотревшись на нацизм в действии и убедившись, что Гитлер не только не собирается освобождать Россию от коммунизма, но готовит её фактическое уничтожение, заговорил о бессмысленности прямого участия русских эмигрантов в походе немцев на Восток. В результате - одномесячная «профилактика в гестапо» и ссылка в деревню в Померании до конца войны.
В одной из своих статей 1945 г. И. Ильин восклицал: «Я никогда не мог понять, как русские люди могли сочувствовать национал-социалистам... Они враги России, презиравшие русских людей последним презрением... Коммунизм в России был для них только предлогом, чтобы оправдать перед другими народами и перед историей свою жажду завоевания. Германский империализм прикрывался антикоммунизмом. Боже мой! Чему тут можно сочувствовать? Как можно подобное одобрять или участвовать?»
Но часть эмиграции, хотя и меньшая, всё же сочувствовала. Ещё раз хотелось бы подчеркнуть, что нельзя забывать - это были изгнанники, горячо любившие свою Родину и ненавидевшие поработителей России - большевиков. Эта ненависть мешала разграничить интересы Отечества и интересы политического режима, понять, что в 1941 г. речь шла не о судьбе советской власти, а о судьбе России. Конечно, линия Сталина в предвоенные годы, сместившая акценты в пропаганде с советского, социалистического патриотизма на общерусский, была эмиграцией замечена и думающей её частью осмысливалась. Ещё в декабре 1939 г. в отчёте Дирекции полиции болгарского города Шумена указывалось, что в среде русских эмигрантов «всё более укрепляется убеждение, что СССР национализировался и его режим ощутимо двинулся вправо, перестав быть большевистским».
Нападение Германии на Советский Союз, призыв Сталина к защите Родины, а не только социализма, объявление начавшейся войны войной Отечественной способствовали тому, что, как отмечается в документах службы безопасности марионеточного профашистского режима в Сербии, «среди русских усилились настроения в пользу Советов». А в отчёте руководства болгарской полиции подчёркивается, что «те из эмигрантов, кто ещё вчера были самыми большими противниками коммунизма. сегодня стали самыми заклятыми врагами Германии и в глубине души молят Бога за успех русского оружия».
Вместе с тем результаты первых месяцев боев (Красная армия стремительно отступала, солдаты и офицеры десятками тысяч без серьёзного сопротивления сдавались в плен, население оккупированных территорий в немалой своей части чуть ли не приветствовало немцев) мешали закрепиться вышеуказанным настроениям, давали аргументы тем, кто утверждал, что Германия несёт освобождение русскому народу.
Сколько же эмигрантов и их взрослых детей пошли в формируемые гитлеровцами «русские части»? Анализ разрозненных данных позволяет с определённой долей уверенности говорить, что речь идёт примерно о 30 % способных носить оружие эмигрантов в возрасте от 18 до 60 лет, проживавших в оккупированных немцами или союзных им странах.
Одним из наиболее массовых формирований был Русский охранный корпус, созданный к 12 сентября 1941 г. на территории Югославии. Успех мобилизации эмигрантов в РОК объяснялся прежде всего надеждой, подогреваемой его организатором генералом Скородумовым, что корпус двинется в освободительный поход и станет основой будущей русской национальной армии. Свою роль сыграло и увольнение марионеточным режимом генерала Недича всех русских эмигрантов с государственной службы. В некоторых исследованиях и в мемуарах корпусников утверждается, что через РОК прошло свыше 16 тыс. белых эмигрантов. Скорее всего, эта цифра завышена за счёт добровольцев из Молдавии, Буковины и советских военнопленных. По-видимому, можно говорить о 12-13 тыс. человек. До сентября 1944 г., т.е. в течение трёх лет, корпус нёс в основном сторожевую службу, охраняя железные и автомобильные дороги, склады и т.п., освобождая немецкие войска для боёв на Восточном фронте. Столкновения с партизанами Тито хотя и носили ожесточённый характер, но, как правило, были кратковременными и не масштабными. За три года РОК потерял 282 человека убитыми и 494 ранеными. Значительно больше было дезертиров (468) и уволенных по болезни и рапортам (1870). Сведений о массовых эпидемиях в корпусе в этот период нет. Очевидно, многие из указанных категорий корпусников переосмыслили происходящее и под различными предлогами или совсем без них покинули РОК. Ведь настроения, которые всё более охватывали русскую эмиграцию, не могли обойти и служивших в корпусе. О существовании таких настроений говорится в докладе директора Варненской областной полиции за февраль 1943 г.: «После Сталинграда русские во вверенной мне области всё более начинают отождествлять большевистские войска с русской армией».
К сентябрю 1944 г., т.е. к моменту выхода Советской армии к границам Югославии, число не желающих воевать на стороне немцев значительно возросло. За 6 месяцев из РОК дезертировали 480 человек, уволены по болезни и рапортам 1587, пропали без вести 2002 (это при 734 убитых и 2478 раненых). Если на 12 сентября 1944 г. в корпусе состояло 11197 человек, то на 12 мая 1945 г., т.е. к моменту капитуляции страны, осталось около 4500 человек. Все эти данные опровергают утверждения, что те, кто решился на сотрудничество с немцами, были якобы совершенно уверены в правоте своего выбора. Это неправда, многие сомневались и уходили из РОК. В большинстве своём это были офицеры царской и белой армий, известные деятели эмиграции (князь Д. Мещерский, П. Павчинский, С. Чернорубашкин и др.). Многие из них вернулись домой в освобождённые Советской армией Югославию и Болгарию, полагая, что ни в чём не провинились перед Родиной, так как не участвовали в боях с советскими войсками.
Другая заметная группа русских эмигрантов (из казачества) находилась в составе так называемого «Казачьего стана», сформированного Красновым и Шкуро под контролем немцев. Часть из них побывала на Восточном фронте, однако в 1943 г. «Казачий стан» в полном составе был переброшен в Италию для несения охранной службы. Гитлер не хотел, чтобы русские части воевали на советско-германском фронте под лозунгом освобождения России от господства большевизма. У него в отношении нашей страны были совсем другие планы: речь шла не об освобождении, а об уничтожении России как самостоятельного государства. Поэтому и Русскому охранному корпусу, и «Казачьему стану» отводилась роль обыкновенных пособников немецких нацистов на оккупированных территориях европейских стран, несмотря на по меньшей мере наивное желание эмигрантов, находясь на немецкой стороне, быть полезными Родине.
«Многие наивные русские эмигранты, - писал И. Ильин, - ждали от Гитлера быстрого разгрома коммунистов и освобождения России. Они рассуждали так: враг моего врага - мой естественный единомышленник и союзник. На самом же деле враг моего врага может быть моим беспощадным врагом. Поэтому трезвые русские патриоты не должны были делать себе иллюзий».
Иллюзии эмигрантов, ставших на путь сотрудничества с Гитлером, во многом объяснимы. В большинстве случаев это были офицеры-службисты, выпускники кадетских корпусов, станичники. Для них слово отцов-командиров значило очень много. А те - генералы Краснов, Шкуро, Абрамов, Вдовенко и другие - за долгие годы эмиграции «заигрались» в политику, запутались в связях с иностранными спецслужбами, в своих собственных амбициях и подтолкнули часть эмиграции к ошибочному шагу.
Основная часть эмигрантов, способных носить оружие, заняла позицию неучастия в войне (примерно 60 %). Как подчёркивал И. Ильин, «есть общее правило международной политики: когда два врага моей родины начинают борьбу друг с другом, то мне следует расценивать эту борьбу не с точки зрения международного права или справедливости, или сентиментальных настроений, но с точки зрения интереса моей родины и экономии её сил. В таких случаях показуется нейтралитет».
Безусловно, такая позиция означала отказ от поддержки воюющих сторон какими-либо действиями, но симпатии выражались по нарастающей только в отношении одной из них - Советского Союза. Как отмечалось в отчёте Дирекции полиции Болгарии за август 1943 г., это объяснялось во многом тем, что «эмигранты помнили о своём русском происхождении, русские радуются победам Красной армии даже тогда, когда искренне не любят большевизм».