Люди меняются до неузнаваемости
Бывает такое, ага...
Прихожу вчера домой и сразу на мужа давай наезжать: то не так, это не эдак, а тут чего, а там точно это? Нарезаю с мрачной мордой сыры на вечер Божоле в отдельно взятой семье, и... как рассмеюсь!
- Представляешь, я же вылитый папа! Папа всю жизнь такой был. Он с работы приходил - а мы с братом уже каждый хованулись в свою комнату, только чтобы на глаза ему не попадаться, а то Ору не оберешься. Потому как он точно, как я сейчас, - всем недоволен, всему не рад! Даже если и не попадаемся ему на глаза, все равно слышно, как он наши кроссовки на пороге распинывает и под нос грязно ругается.
- Папа? Пётр Иванович?! - уточняет зачем-то муж, знакомый с папой.
- Да.
- Да ну, поверить не могу, - тянет муж.
- Представь себе. То ли на работе его все подбешивало, то ли что. Меня вот что проняло по приходу выступать? Меня то сегодня ничего не подбешивало и прошлась я вечером душевно так. Дурной селивановский характер, точняк.
- Но Пётр Иваныч... - опять качает недоверчиво головой муж.
- Да не говори! Я сама уже в это не верю. Он стал таким дУшкой.
- А мама что?
- В нашем детстве мама молчала, не перечила ему, зато на старости лет потом оторвалась. Теперь она все время орала на него, наверное, успела компенсировать годы обид.
- Да уж, - крякает муж.
Тема иссякает, а я вспоминаю злющего молодого папу с желтыми глазами. Как он орет. Вспоминается умозрительно. Фигура сухого дедушки с доброй улыбкой, обнимающего меня и постукивающего по спине при этом кулачком - пересиливает. Также как и молчащая мама вспоминается плохо...
Внуки уже вообще злющего деда и молчащую бабушку не застали.
Прихожу вчера домой и сразу на мужа давай наезжать: то не так, это не эдак, а тут чего, а там точно это? Нарезаю с мрачной мордой сыры на вечер Божоле в отдельно взятой семье, и... как рассмеюсь!
- Представляешь, я же вылитый папа! Папа всю жизнь такой был. Он с работы приходил - а мы с братом уже каждый хованулись в свою комнату, только чтобы на глаза ему не попадаться, а то Ору не оберешься. Потому как он точно, как я сейчас, - всем недоволен, всему не рад! Даже если и не попадаемся ему на глаза, все равно слышно, как он наши кроссовки на пороге распинывает и под нос грязно ругается.
- Папа? Пётр Иванович?! - уточняет зачем-то муж, знакомый с папой.
- Да.
- Да ну, поверить не могу, - тянет муж.
- Представь себе. То ли на работе его все подбешивало, то ли что. Меня вот что проняло по приходу выступать? Меня то сегодня ничего не подбешивало и прошлась я вечером душевно так. Дурной селивановский характер, точняк.
- Но Пётр Иваныч... - опять качает недоверчиво головой муж.
- Да не говори! Я сама уже в это не верю. Он стал таким дУшкой.
- А мама что?
- В нашем детстве мама молчала, не перечила ему, зато на старости лет потом оторвалась. Теперь она все время орала на него, наверное, успела компенсировать годы обид.
- Да уж, - крякает муж.
Тема иссякает, а я вспоминаю злющего молодого папу с желтыми глазами. Как он орет. Вспоминается умозрительно. Фигура сухого дедушки с доброй улыбкой, обнимающего меня и постукивающего по спине при этом кулачком - пересиливает. Также как и молчащая мама вспоминается плохо...
Внуки уже вообще злющего деда и молчащую бабушку не застали.