Равнодушные
Антонио Грамши:
Я ненавижу равнодушных. Я полагаю, как и Фридрих Хеббель[1], что “жить значит быть партизаном”. Не могут существовать лишь люди, чужие для своего города. Тот, кто действительно живет, не может не быть гражданином, не может не принимать ту или иную сторону[2]. Равнодушие это патологическое безволие[3] - это паразитизм, это трусость[4], это не жизнь. Поэтому я ненавижу равнодушных.
Равнодушие это мертвый груз истории. Это свинцовая пуля для новатора, это инертная материя, в которой часто тонут самые яркие энтузиасты, это болото, которое окружает старый город и защищает его лучше самой прочной стены, лучше отряда воинов, потому что его илистые пучины проглатывают нападающих, рассеивают и обескураживают их, заставляя отказаться от героического предприятия.
Равнодушие со всей своей мощью действует в истории. Действует пассивно, но действует. Оно - фатальная случайность; на него никогда нельзя рассчитывать. Именно оно отменяет программы и расстраивает планы, лучше всех задуманные; это грубая материя, которая восстает против голоса разума. Все то, что происходит, зло, которое обрушивается на всех, возможное добро, которое героический акт (универсальная ценность) способен создать, происходит не столько по инициативе немногих, сколько из равнодушия и отсутствия многих. Что-либо случается или не случается не столько потому что некоторые этого хотят, сколько потому, что масса людей отказывается от своих желаний, позволяет делать, позволяет вязать узлы, которые потом только шпага может разрубить, позволяет провозглашать законы, которые только восстание способно отменить, позволяет забраться во власть людям, которых только мятеж может сбросить. Фатальная случайность, которая господствует над историей есть ни что иное как обманчивая видимость этого равнодушия, этого отсутствия. Факты созревают в тени, в немногих руках, без всякого контроля, они ткут полотно общественной жизни, и масса игнорирует, потому что не беспокоится об этом. Судьбами эпохи манипулируют, исходя из своих узколобых взглядов, честолюбия и личных страстей маленькие группы людей, и масса игнорирует, так как не беспокоится об этом. Факты, которые уже созрели, приводят к результату. Полотно, сотканное в тени, уже готово: и тогда кажется, что это роковая случайность, которая опрокинет все и вся, кажется, что история это огромное естественное явление, извержение, землетрясение, жертвами которого становятся все: кто хотел и кто не хотел, кто знал и кто не знал, кто был активным и кто был безразличным. И последние раздражаются, они хотят избавиться от последствий, хотят, чтобы оказалось сном то, чего они не хотели, то, за что они не ответственны. Некоторые сострадательно хнычут, другие непристойно ругаются. Но никто не спрашивает себя: если бы я выполнил свой долг, если бы я попытался утвердить свою волю, свое мнение, произошло ли бы то, что произошло? Никто или очень немногие делают это по вине своего равнодушия, своего скептицизма, потому что не подавали руки той активной группе граждан, которая борясь против этого зла, сражалась, стремились достичь добра как они его видели.
Остальные же, когда все закончилось, любят говорить о ложных идеалах, о крушении программ и тому подобные любезности. Снова пытаясь избежать всякой ответственности. Нельзя сказать, что они не видят явных вещей, иногда они в состоянии излагать самые красивые решения самых срочных проблем, или тех проблем, которые, требуя широкой подготовки, все же остаются срочными. Это изящнейшие решения, но бесплодные, этот вклад в коллективную жизнь не освещен никаким моральным светом; это продукт интеллектуального любопытства, не резкого чувства исторической ответственности, которое хочет всей активности от жизни, которое не допускает равнодушия и агностицизма ни в каком виде.
Я ненавижу равнодушных еще и потому, что на меня нагоняет тоску их вечное невинное нытье. Я призываю каждого из них к ответственности, я спрашиваю, как выполняют они задачи, которые жизнь поставила пред ними и продолжает ставить и спрашивает ежедневно, что он сделал, и, особенно, что не сделал. И чувствую, что могу быть беспощадным, не тратя мою жалость, не делясь с ними своими слезами. Я партизан[5], я живу, я слышу в мужественном сознании моих товарищей, как пульсирует деятельность города будущего, который они строят. И в нем социальные цепи не давят на угнетенных, в нем каждая вещь, которая происходит, не является делом случая, роковой случайностью, но умным произведением граждан. В нем нет никого, кто смотрел бы в окно в то время как немногие жертвуют собой, отдавая жизни в этом жертвоприношении. И путь тот , кто, скрываясь у окна, захочет воспользоваться тем немногим, что принесло ему бездействие, пусть изливает другим свое разочарование, пусть ругает погибших героев: - он вскроет себе вены, потому что его планы потерпели крушение. Жить, - значит быть партизаном[6]. Я ненавижу тех, кто не принимает ту или иную сторону. Я ненавижу равнодушных.
[1] Запись из дневника Фридриха Хеббеля, изданного на итальянском языке в 1912 году. Грамши ссылается на фразу из записи «культура души» (“Cultura dell’anima”): «жить - значит быть партизанами» (“vivere significa esser partigiani”). Прим. А.К.
[2] Parteggia - означает находиться на чьей-либо стороне. Прим. А.К.
[3] è abulia - в оригинале. То есть «абулия» (греч. abule - безволие, нерешительность) - психопатологический синдром, характеризующийся потерей инициативы, побуждений к деятельности, ослаблением воли. См. статью об абулии в словаре клинической психологии. Прим. А.К.
[4] è vigliaccheria - в оригинале. Прим. А.К.
[5] sono partigano - в оригинале. Прим. А.К.
[6] vivo, sono partigiano - в оригинале. Прим. А.К.
Я ненавижу равнодушных. Я полагаю, как и Фридрих Хеббель[1], что “жить значит быть партизаном”. Не могут существовать лишь люди, чужие для своего города. Тот, кто действительно живет, не может не быть гражданином, не может не принимать ту или иную сторону[2]. Равнодушие это патологическое безволие[3] - это паразитизм, это трусость[4], это не жизнь. Поэтому я ненавижу равнодушных.
Равнодушие это мертвый груз истории. Это свинцовая пуля для новатора, это инертная материя, в которой часто тонут самые яркие энтузиасты, это болото, которое окружает старый город и защищает его лучше самой прочной стены, лучше отряда воинов, потому что его илистые пучины проглатывают нападающих, рассеивают и обескураживают их, заставляя отказаться от героического предприятия.
Равнодушие со всей своей мощью действует в истории. Действует пассивно, но действует. Оно - фатальная случайность; на него никогда нельзя рассчитывать. Именно оно отменяет программы и расстраивает планы, лучше всех задуманные; это грубая материя, которая восстает против голоса разума. Все то, что происходит, зло, которое обрушивается на всех, возможное добро, которое героический акт (универсальная ценность) способен создать, происходит не столько по инициативе немногих, сколько из равнодушия и отсутствия многих. Что-либо случается или не случается не столько потому что некоторые этого хотят, сколько потому, что масса людей отказывается от своих желаний, позволяет делать, позволяет вязать узлы, которые потом только шпага может разрубить, позволяет провозглашать законы, которые только восстание способно отменить, позволяет забраться во власть людям, которых только мятеж может сбросить. Фатальная случайность, которая господствует над историей есть ни что иное как обманчивая видимость этого равнодушия, этого отсутствия. Факты созревают в тени, в немногих руках, без всякого контроля, они ткут полотно общественной жизни, и масса игнорирует, потому что не беспокоится об этом. Судьбами эпохи манипулируют, исходя из своих узколобых взглядов, честолюбия и личных страстей маленькие группы людей, и масса игнорирует, так как не беспокоится об этом. Факты, которые уже созрели, приводят к результату. Полотно, сотканное в тени, уже готово: и тогда кажется, что это роковая случайность, которая опрокинет все и вся, кажется, что история это огромное естественное явление, извержение, землетрясение, жертвами которого становятся все: кто хотел и кто не хотел, кто знал и кто не знал, кто был активным и кто был безразличным. И последние раздражаются, они хотят избавиться от последствий, хотят, чтобы оказалось сном то, чего они не хотели, то, за что они не ответственны. Некоторые сострадательно хнычут, другие непристойно ругаются. Но никто не спрашивает себя: если бы я выполнил свой долг, если бы я попытался утвердить свою волю, свое мнение, произошло ли бы то, что произошло? Никто или очень немногие делают это по вине своего равнодушия, своего скептицизма, потому что не подавали руки той активной группе граждан, которая борясь против этого зла, сражалась, стремились достичь добра как они его видели.
Остальные же, когда все закончилось, любят говорить о ложных идеалах, о крушении программ и тому подобные любезности. Снова пытаясь избежать всякой ответственности. Нельзя сказать, что они не видят явных вещей, иногда они в состоянии излагать самые красивые решения самых срочных проблем, или тех проблем, которые, требуя широкой подготовки, все же остаются срочными. Это изящнейшие решения, но бесплодные, этот вклад в коллективную жизнь не освещен никаким моральным светом; это продукт интеллектуального любопытства, не резкого чувства исторической ответственности, которое хочет всей активности от жизни, которое не допускает равнодушия и агностицизма ни в каком виде.
Я ненавижу равнодушных еще и потому, что на меня нагоняет тоску их вечное невинное нытье. Я призываю каждого из них к ответственности, я спрашиваю, как выполняют они задачи, которые жизнь поставила пред ними и продолжает ставить и спрашивает ежедневно, что он сделал, и, особенно, что не сделал. И чувствую, что могу быть беспощадным, не тратя мою жалость, не делясь с ними своими слезами. Я партизан[5], я живу, я слышу в мужественном сознании моих товарищей, как пульсирует деятельность города будущего, который они строят. И в нем социальные цепи не давят на угнетенных, в нем каждая вещь, которая происходит, не является делом случая, роковой случайностью, но умным произведением граждан. В нем нет никого, кто смотрел бы в окно в то время как немногие жертвуют собой, отдавая жизни в этом жертвоприношении. И путь тот , кто, скрываясь у окна, захочет воспользоваться тем немногим, что принесло ему бездействие, пусть изливает другим свое разочарование, пусть ругает погибших героев: - он вскроет себе вены, потому что его планы потерпели крушение. Жить, - значит быть партизаном[6]. Я ненавижу тех, кто не принимает ту или иную сторону. Я ненавижу равнодушных.
[1] Запись из дневника Фридриха Хеббеля, изданного на итальянском языке в 1912 году. Грамши ссылается на фразу из записи «культура души» (“Cultura dell’anima”): «жить - значит быть партизанами» (“vivere significa esser partigiani”). Прим. А.К.
[2] Parteggia - означает находиться на чьей-либо стороне. Прим. А.К.
[3] è abulia - в оригинале. То есть «абулия» (греч. abule - безволие, нерешительность) - психопатологический синдром, характеризующийся потерей инициативы, побуждений к деятельности, ослаблением воли. См. статью об абулии в словаре клинической психологии. Прим. А.К.
[4] è vigliaccheria - в оригинале. Прим. А.К.
[5] sono partigano - в оригинале. Прим. А.К.
[6] vivo, sono partigiano - в оригинале. Прим. А.К.