Непрощенная
По чтению трех биографий Нэнси Митфорд и мемуаров ее сестры Дианы герцогини Девонширской. - Интенсивная, наполненная жизнь; романы переиздаются и суммарный тираж давно превысил миллион; биографии еще популярнее.
Странным образом биографов не интересует литературный труд и истоки мастерства НМ. Лишь по датам писем можно понять, она некоторое время - порой несколько лет - складывала книгу "в уме", потом садилась и месяца за три записывала идеально скомпонованный роман с живыми персонажами, человечески несовершенными, которые зачаровали уже несколько поколений. То же с биографиями: после многих лет чтения, копания документов и уточнения фактов, в считанные месяцы она писала биографию исторического лица, увлекательную, безупречную с фактической стороны, погружающую читателя в контекст времени, и все же очень салонную, с игнорированием "неудобного" и "некрасивого", что-то вроде развернутой светской колонки.
Все романы Митфорд биографичны, все персонажи ее родня, друзья или знакомые. События 20 века, разметавшие ее семью, еще не стерлись из памяти. Поэтому эту семью провинциального лорда-землевладельца по инерции рассматривают как персонажей английских романов столетней давности, попаданцев в исторический водоворот. Но Митфорды УЖЕ были людьми ХХ века: отец - участник англо-бурской и ПМВ, а мать провела много месяцев в путешествиях на отцовской яхте, а в 14 лет правила большим домом с десятком человек прислуги; крайне необычный человек большой силы духа, прилежно исполнявший роль жены мужа туповатого, зато любящего, и хозяйки Большого Дома и матери 7 детей (труд 24/7/365). Идеальное исполнение главной обязанности жены лорда: коммуникация с внешним миром, от арендаторов и прислуги до королевской семьи и высшей знати. Детям, правда, досталась от матери эмоциональная холодность и, что уж таить, нелюбовь.
Биографов Нэнси Митфорд решительно нельзя понять в следующем. Все они горюют над судьбой писательницы, "не узнавшей счастья семейной жизни". Если Харолд Актон и Дебора Девонширская в силу возраста просто повторяют то, чему их учили ("истинная карьера женщины - семья и дети", "семья - это счастье"), то современные исследователи биографии и творчество НМ игнорируют ее собственное мнение ("не создана для семьи"), мнение ее мужа ("вечно занята писательством") и обстоятельства, то есть двадцатилетнюю связь, любовную и дружескую, с Гастоном Палевски, видным французским политиком и одним из архитекторов объединенной Европы.
Политический ландшафт биографы игнорируют, приписывая НМ непроходящую влюбленность, настоящую обсессию Палевски. Похоже, они все (!) предпочитают видеть талантливую, знаменитую, светскую, богатую, высокородную, везде приглашенную и в любом обществе желанную Нэнси Митфорд несчастной, безнадежно влюбленной, преследующей. В поддержку этой версии они некритично цитируют отговорку НМ, высказанную Актону: мол, высокое положение Палевски не позволяет ему жениться на разведенной женщине.
Однако в годы разбирательств с коллабopaнтами для французского политика 1940-1950х гг., да еще близкого к де Голлю, жена из семьи Митфорд - лучший способ самоубийства. Удивительно, что в части пoлитико-исторического контекста биографы дружно слепнут.
Связь НМ с Палевски отражена в автобиографической прозе: в романе 1945 года это страстная любовь, в романе 1949 года он не появляется вовсе, а в Blessing (1951) его характер и взгляды разбираются с доброжелательной, насмешливой объективностью. В романе 1960 года, завершившем автобиографический цикл, он уже второстепенный персонаж, близкий друг, который произносит важные для НМ слова об "уходящей" Франции, которую сменяет страна иных ценностей и иных скоростей.
Нет и следа несчастия в сотнях длинных, подробных писем (они собраны, хранятся в Чатсуорте и опубликованы, библиографию см в книге Лизы Хилтон). Переписка НМ огромна, притом что она ведет активную светскую жизнь, много трудится, много ездит. В Париже ее нет по полгода, ведь с апреля она гостит у друзей и родных, уезжая в Иль-де-Франс, в Грецию, в Венецию и проч. В прочее же время они с Палевски часто видятся, и в "свете" их считают парой. Это та привязанность, которая возникает у супругов на месте отгоревшей страсти.
Палевски в старости женился и получил свою герцогиню и свое шато (грустная история о стремлении потомка польских евреев стать французом пуще Монморанси с Роганами), но постоянно появляется в версальском домике, где умирает его подруга и держит ее за руку за несколько часов до смерти. Бывают ли счастливые финалы, отличные от неизбежного?
Однако ж биографы и мемуаристы дудят в дуду: это, мол, привычка стоически держать фасад. "А на самом деле..." -
Похоже, я знаю, какой грех по сей день не прощают Нэнси Митфорд: уж очень ей все удалось: внешность, талант, богатство, злоязычие, дружбы, общество, любовь, книги, путешествия, привязанности, - всего этого простить решительно нельзя. (По отдельности - можно, но не все же сразу!)
(портрет матери НМ -
Portrait of Sydney Bowles, Lady Redesdale by Philip Alexius de Laszlo, 1916, Chatsworth)
