Навеки восемнадцать.
Мой родной дед Александр Иванович не воевал. В том смысле, что не был на фронте. Его война была в железнодорожном депо города Тихвина, когда они под бомбами чинили подвижной состав и спасали эшелоны с ранеными и боеприпасами. Впрочем, я об этой его войне уже рассказывала.
У деда было три младших брата: Василий, Алексей и Иван. Двое из них служили на флоте, прошли всю войну и прожили потом долгую жизнь, оставив детей и внуков. Четвёртому из братьев, когда началась война, не было ещё и восемнадцати. Мама моя помнит, как бабушка причитала, что, мол, куда ж его, такого молоденького, ведь семнадцать лет всего... А потом пришла не похоронка, нет - сообщение, что пропал солдат без вести. Родные всю жизнь искали, посылали запросы, надеялись хоть что-то узнать... Не стало никого из братьев, взялись за поиски дети и внуки, сестрёнка моя куда только не обращалась. А ко Дню Победы в этом году нашелся наш Ваня! Низкий поклон всем тем хорошим людям, что делают ОБД "Мемориал"! Не без вести пропал, а убит в бою 17 февраля 1942 года у деревни Виняголово юго-западнее маленькой железнодорожной станции Погостье на перегоне Мга - Кириши. Совсем недалеко от Тихвина.
Бои за Погостье начались в сентябре сорок первого и продолжались до октября сорок третьего. Два с лишним года маленькая железнодорожная станция и примыкающая к ней деревушка из нескольких домов на низменной равнине посреди болот была местом непрерывных яростных кровопролитных боёв.
Десятки тысяч наших бойцов остались лежать в этих глухих лесах и болотах, до сих пор поисковые отряды каждый год продолжают находить останки погибших.
"Огромным погостом отважной пехоты
в безвестных болотах случилось Погостье..."
Особенно тяжёлыми были попытки наступления на хорошо укрепленные позиции врага зимой 1942-го.
"Фашисты располагали здесь прекрасно оборудованными опорными пунктами, состоявшими из блиндажей, дзотов, траншей, проволочных заграждений, минных полей. Атаковать, хорошо не зная системы огня и заграждений, значило посылать людей на верную гибель..." (А.Г. Голубицкий, в 1942 году командир отделения саперного батальона).
В воспоминаниях бывшего красноармейца М. Воробьева записано: " Не знаю, как воспринимается слово "Погостье" сейчас, но тогда оно именовалось "мясорубкой". Здесь мы и вели бои... Мои товарищи совершали подвиги, но я не знаю их имен. Мы не успевали, а скорее - было не до того, чтобы знакомиться друг с другом в снежных окопах. Не успеешь оглянуться, а около тебя уже новые лица...".
Так и наш Ваня, который попал в специальный лыжный полк, переброшенный в прорыв в ходе очередного наступления 16 февраля, уже 17 февраля остался на поле боя.
Фото из книги Н.Н.Никулина
Приведу ещё несколько отрывков из книги ветерана Волховского фронта Николая Николаевича Никулина "Воспоминания о войне":
"В армейской жизни под Погостьем сложился между тем своеобразный ритм. Ночью подходило пополнение: пятьсот - тысяча - две-три тысячи человек. То моряки, то маршевые роты из Сибири, то блокадники (их переправляли по замерзшему Ладожскому озеру). Утром, после редкой артподготовки, они шли в атаку и оставались лежать перед железнодорожной насыпью. Двигались в атаку черепашьим шагом, пробивая в глубоком снегу траншею, да и сил было мало, особенно у ленинградцев. Снег стоял выше пояса, убитые не падали, застревали в сугробах. Трупы засыпало свежим снежком, а на другой день была новая атака, новые трупы, и за зиму образовались наслоения мертвецов, которые только весною обнажились от снега, - скрюченные, перекореженные, разорванные, раздавленные тела. Целые штабеля."
"...Много убитых видел я на войне, но такого зрелища, как в Погостье зимой 1942 года, видеть больше не довелось. Мертвыми телами был забит не только переезд, они валялись повсюду. Морской пехотинец был сражен в момент броска гранаты - так и замерз... Потом, как памятник, возвышался со вскинутой рукой над заснеженным полем боя. Другой боец, уже раненый, стал перевязывать себе ногу и был убит. Так и застыл навсегда. Бинт в его руках всю зиму трепетал на ветру..."
"Штабеля трупов у железной дороги выглядели зимой как заснеженные холмы, и были видны лишь тела, лежащие сверху. Позже, весной, когда снег стаял, открылось все, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем обмундировании, в гимнастерках и ботинках. Это были жертвы осенних боев 1941 года. На них рядами лежали морские пехотинцы в бушлатах и широких брюках "клеш". Еще выше - сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в январе-феврале 1942-го. Потом - политбойцы в ватниках и тряпичных шапках (такие шапки давали в блокадном Ленинграде). Здесь смешались трупы солдат многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в первые месяцы сорок второго года. "Диаграмма наших успехов". Это картины отпечатались в моем сознании навсегда. Всю жизнь меня преследует один сон : горы трупов у той железнодорожной насыпи. Самое страшное, что сон этот продолжает оставаться явью..."
"Легко писать это, когда прошли годы и затянулись воронки на местах боев. И почти все забыли эту маленькую станцию. Уже притупились тоска и отчаяние, которые пришлось тогда пережить. Представить это отчаяние сейчас невозможно. И поймет его лишь тот, кто на себе испытал необходимость вот так просто встать и идти умирать. Погибать, когда у тебя вся жизнь впереди и тебе всего семнадцать. И умереть придется без оркестра и речей, в грязи и смраде. Смерти твоей никто и не заметит. Ляжешь в груду тел у железной дороги и сгинешь, забытый всеми в липкой жиже погостинских болот..."
Ровно семьдесят лет понадобилось, чтобы вернуть ещё одно имя в скорбный список Погостья.
Семёнов Иван Иванович (1923-1942)
Навеки - восемнадцать.
У деда было три младших брата: Василий, Алексей и Иван. Двое из них служили на флоте, прошли всю войну и прожили потом долгую жизнь, оставив детей и внуков. Четвёртому из братьев, когда началась война, не было ещё и восемнадцати. Мама моя помнит, как бабушка причитала, что, мол, куда ж его, такого молоденького, ведь семнадцать лет всего... А потом пришла не похоронка, нет - сообщение, что пропал солдат без вести. Родные всю жизнь искали, посылали запросы, надеялись хоть что-то узнать... Не стало никого из братьев, взялись за поиски дети и внуки, сестрёнка моя куда только не обращалась. А ко Дню Победы в этом году нашелся наш Ваня! Низкий поклон всем тем хорошим людям, что делают ОБД "Мемориал"! Не без вести пропал, а убит в бою 17 февраля 1942 года у деревни Виняголово юго-западнее маленькой железнодорожной станции Погостье на перегоне Мга - Кириши. Совсем недалеко от Тихвина.
Бои за Погостье начались в сентябре сорок первого и продолжались до октября сорок третьего. Два с лишним года маленькая железнодорожная станция и примыкающая к ней деревушка из нескольких домов на низменной равнине посреди болот была местом непрерывных яростных кровопролитных боёв.
Десятки тысяч наших бойцов остались лежать в этих глухих лесах и болотах, до сих пор поисковые отряды каждый год продолжают находить останки погибших.
"Огромным погостом отважной пехоты
в безвестных болотах случилось Погостье..."
Особенно тяжёлыми были попытки наступления на хорошо укрепленные позиции врага зимой 1942-го.
"Фашисты располагали здесь прекрасно оборудованными опорными пунктами, состоявшими из блиндажей, дзотов, траншей, проволочных заграждений, минных полей. Атаковать, хорошо не зная системы огня и заграждений, значило посылать людей на верную гибель..." (А.Г. Голубицкий, в 1942 году командир отделения саперного батальона).
В воспоминаниях бывшего красноармейца М. Воробьева записано: " Не знаю, как воспринимается слово "Погостье" сейчас, но тогда оно именовалось "мясорубкой". Здесь мы и вели бои... Мои товарищи совершали подвиги, но я не знаю их имен. Мы не успевали, а скорее - было не до того, чтобы знакомиться друг с другом в снежных окопах. Не успеешь оглянуться, а около тебя уже новые лица...".
Так и наш Ваня, который попал в специальный лыжный полк, переброшенный в прорыв в ходе очередного наступления 16 февраля, уже 17 февраля остался на поле боя.
Фото из книги Н.Н.Никулина
Приведу ещё несколько отрывков из книги ветерана Волховского фронта Николая Николаевича Никулина "Воспоминания о войне":
"В армейской жизни под Погостьем сложился между тем своеобразный ритм. Ночью подходило пополнение: пятьсот - тысяча - две-три тысячи человек. То моряки, то маршевые роты из Сибири, то блокадники (их переправляли по замерзшему Ладожскому озеру). Утром, после редкой артподготовки, они шли в атаку и оставались лежать перед железнодорожной насыпью. Двигались в атаку черепашьим шагом, пробивая в глубоком снегу траншею, да и сил было мало, особенно у ленинградцев. Снег стоял выше пояса, убитые не падали, застревали в сугробах. Трупы засыпало свежим снежком, а на другой день была новая атака, новые трупы, и за зиму образовались наслоения мертвецов, которые только весною обнажились от снега, - скрюченные, перекореженные, разорванные, раздавленные тела. Целые штабеля."
"...Много убитых видел я на войне, но такого зрелища, как в Погостье зимой 1942 года, видеть больше не довелось. Мертвыми телами был забит не только переезд, они валялись повсюду. Морской пехотинец был сражен в момент броска гранаты - так и замерз... Потом, как памятник, возвышался со вскинутой рукой над заснеженным полем боя. Другой боец, уже раненый, стал перевязывать себе ногу и был убит. Так и застыл навсегда. Бинт в его руках всю зиму трепетал на ветру..."
"Штабеля трупов у железной дороги выглядели зимой как заснеженные холмы, и были видны лишь тела, лежащие сверху. Позже, весной, когда снег стаял, открылось все, что было внизу. У самой земли лежали убитые в летнем обмундировании, в гимнастерках и ботинках. Это были жертвы осенних боев 1941 года. На них рядами лежали морские пехотинцы в бушлатах и широких брюках "клеш". Еще выше - сибиряки в полушубках и валенках, шедшие в атаку в январе-феврале 1942-го. Потом - политбойцы в ватниках и тряпичных шапках (такие шапки давали в блокадном Ленинграде). Здесь смешались трупы солдат многих дивизий, атаковавших железнодорожное полотно в первые месяцы сорок второго года. "Диаграмма наших успехов". Это картины отпечатались в моем сознании навсегда. Всю жизнь меня преследует один сон : горы трупов у той железнодорожной насыпи. Самое страшное, что сон этот продолжает оставаться явью..."
"Легко писать это, когда прошли годы и затянулись воронки на местах боев. И почти все забыли эту маленькую станцию. Уже притупились тоска и отчаяние, которые пришлось тогда пережить. Представить это отчаяние сейчас невозможно. И поймет его лишь тот, кто на себе испытал необходимость вот так просто встать и идти умирать. Погибать, когда у тебя вся жизнь впереди и тебе всего семнадцать. И умереть придется без оркестра и речей, в грязи и смраде. Смерти твоей никто и не заметит. Ляжешь в груду тел у железной дороги и сгинешь, забытый всеми в липкой жиже погостинских болот..."
Ровно семьдесят лет понадобилось, чтобы вернуть ещё одно имя в скорбный список Погостья.
Семёнов Иван Иванович (1923-1942)
Навеки - восемнадцать.