воспоминания деда - 2
Здесь о войне
Наконец-то, хочу немного рассказать о себе. Как я в начале описал, что в 1936 году поступил учиться в Одесский еврейский машиностроительный техникум. При техникуме был небольшой завод, который выпускал токарные станки. Практические занятия проходили на этом заводе. Мы прошли все способы обработки металлов на токарных, строгальных и фрезерных станках, а также слесарную обработку металлов. Изготовляли гаечные ключи, молотки и др. слесарный инструмент. У нас были прекрасные мастера-наставники. Теоретические занятия велись исключительно на еврейском языке - идиш. Поименно помню всех педагогов и руководство. Директором техникума был культурный человек с приятной внешностью по фамилии Флисфедер. Зав. учебной частью - Теслер, Секретарь учебной части - Аксельбанд, преподаватель химии - Мойредин, препадаватель физики - Колбаснер, математик - Милявский, историк - Блат, чертежник - Карп, военрук - Шляхтер, физрук - Тульчинский, преподаватель технической механики - Шмунис, преподаватель по подъемным механизмам - Файнберг. К сожалению, не помню их имена, но все они были специалисты своего дела и вкладывали в нас всю душу. Но в 1938 году вышел приказ Министра машиностроения - тогда наркома Малышева, о преобразовании техникума в обычный - не еврейский. И преподавание начали вести на русском языке те же преподаватели. Иногда доходило до анекдота. Бывало преподаватель вызывал студента к доске, и он его спрашивал по-русски, а большинство студентов были провинциалы и мысли их были по-еврейски, и если студент не мог ответить по-русски, то преподаватель разрешал ему ответить на идиш. Таким образом, я в 1940 году окончил техникум с хорошими показателями и был направлен в г. Ленинград для работы в тресте «Союзпромеханизация», который находился в Апраксинском переулке рядом с Невским проспектом. Начальник треста Куликов направил меня в конструкторское бюро, где я прошел хорошую подготовку по черчению, что мне очень помогло в дальнейшем, когда я работал преподавателем по черчению в ПТУ в Москве.
Спустя три месяца, в начале декабря 1940 г., меня призвали в Армию и направили в г. Вапнярка Винницкой обл., в полковую пехотную школу, готовящую младших командиров. Окончив школу, получив звание сержанта, был направлен в г. Проскуров (ныне Хмельницкий) командиром отделения зенитных пулеметчиков. Вообще служба была нелегкая. Ежедневно уходили на полигон, таская на себе пулемет «Максим», весящий в сборе 64 кг. Его мы разбирали на коляску, ствол и щит и поочередно менялись, т.к. полигон находился в 3-х км от казармы. Очень много приходилось ползать по- пластунски в любую погоду.
В это же время стали набирать на курсы связистов. Я попал в школу радистов, так как обладал хорошим слухом. Я быстро освоил азбуку Морзе, и к началу войны я уже был неплохим радиотелеграфистом. Проходил службу на родных радиоприемниках, как, например, РБ - Батальонная радиостанция, 5АК - Автомобильная коротковолновая. Потом, окончивших 3-х месячные курсы, направили в ОБС - отдельный батальон связи при 240 Мотострелковой дивизии, которой командовал полковник Еорбенко, командир батальона был капитан Ковалев, очень строгий офицер, наказывал за малейшую провинность. Буквально перед войной наша дивизия перебазировалась в г. Каменец-Подольск, поближе к границе.
22-го июня нас подняли по тревоге, т.к. немецкая авиация уже разбомбила нефтебазу на окраине города. Нас всех собрали в старой крепости, вручили по 30 патронов и маршем пошли на фронт. Ночью перешли реку Збруч и направились на Черновицу. Там мы и встретили врага. Завязалась страшная схватка. После нескольких дней обороны начали отступать по южным степям Украины. Против нас воевали, в основном, солдаты Венгрии и Румынии. Сильные бои шли за город Умань. Там мы и захватили большую группу пленных солдат противника. Но там же мы попали в окружение. Мы были вооружены 3-х линейными винтовками с длинными штыками. С трудом части нашей дивизии удалось вырваться из окружения, а большая часть попала в плен. Всех пленных загнали в глиняный карьер, где большинство погибло. Из истории войны и из повести поэта Евгения Долматовского «Зеленая Брама» стало известно о судьбе военнопленных в Уманьской Яме.
Впереди нас ждали новые кровопролитные бои, особенно за город Кировоград. Мне и моему другу по службе вручили станковый пулемет «Максим». Сотни выстрелов мы направили на голову врага, но силы были неравными. Враг превосходил нас в танках и самолетах, и пришлось снова отступать на Кривой Рог, а затем в сторону Днепра. Вблизи г. Запорожье наша дивизия сильно поредела, и оставшихся бойцов передали в состав 274 МСД, командиром которой был полковник Немерцалов. Нас, оставшихся в живых телеграфистов, передали в состав 575 отдельного батальона связи. Меня и нескольких моих друзей по службе, каких я помню - Игорь Петухов, Николай Довженко, Николай Шомшин посадили на радиостанцию РСБ - командиром станции был старшина Собьянин Степан - уроженец из Урала, очень внимательный человек. Мы расположились на острове Хортица, откуда передавали шифровки в штаб дивизии. Но в конце августа немцы предприняли штурм острова, и мы вынуждены были отступить в Запорожье. В сентябре месяце нам удалось вытеснить немцев с острова. Я и мой друг, сержант Козлов, участвовали в качестве радистов в десантной операции по освобождению острова Хортица. Мы корректировали огонь нашей артиллерии по немецким позициям. Нас представили к правительственной награде, которую не успели получить.
Так наша оборона города Запорожье продолжалась до октября месяца, когда фашисты обошли наши позиции и начали наступление. Мы начали отступать по степям Украины в сторону Большого Токмака и Донбасса. Однако, в районе станции Авросиевка немцам удалось нас окружить. Началась кровопролитная борьба по выходу из окружения. На сей раз немцам удалось нас охватить большим количеством танков. Большая часть оборонявшихся были убиты, остальные очутились в плену. Просто диву даешься, как я не погиб буквально в чистом поле, где нет никаких лесов. Видимо, кто-то меня оберегал. Но мои страдания только начались. Всех пленных согнали в бывшем колхозном дворе и построили. Была подана команда: «Юдеи ен коммунисте и Раус», т.е. «Евреи и коммунисты, выходите». Я был белобрысый с голубыми глазами, не очень походил на еврея. Немцы в сопровождении украинских полицаев обходили ряды и выволакивали всех подозрительных, похожих на евреев, даже некоторые кавказцы показались немцам, что они евреи. Я остался стоять в строю. Так прошел мой первый шок, и начались мои скитания по лагерям. Вначале отправили в лагерь в г. Большой Токмак, затем под Киев в г. Белая Церковь, и, наконец, нас отправили в Польшу в г. Ченстахов. Находясь в лагере в г. Белая Церковь, я случайно встретил моего сослуживца, который, также как и я, был призван Красносельским райвоенкоматом Ленинградской обл. и служил со мной все время до войны. Оказывается он попал в плен при первом нашем окружении под г. Уманем и выжил в той проклятой Яме. Звали моего друга Иван Волков, 1920 года рождения. Вначале я испугался нашей встрече, так как он знал, что я еврей. Но он меня успокоил, что мне нечего его бояться. И действительно, он оказался прекрасным другом, и мне с ним стало безопасней. В дальнейшем мы прошли с ним все лагеря.
Из г. Ченстахова нас отправили в г. Вупперталь. Это промышленный город со сталелитейными заводами. Часто на Вупперталь налетали английские и американские самолеты и бомбили заводы, а нас, пленных, пригоняли, чтобы разобрать руины после бомбежки. По пути на работу и обратно в лагерь в наши головы летели камни от подростков 14-15-летних, и многие с разбитыми головами возвращались в лагерь. Охрана только посмеивалась. Но на наше «счастье» в один день нас погрузили в вагоны и привезли в Бельгию для работы на угольных шахтах. Это была провинция Лимбург, что на северо-востоке Бельгии, городок Айсден. Поместили нас в деревянные бараки по 100 человек в каждом. Через два дня погнали на работу. Разбили нас по 5 человек, и приставили к нам инструктора, чтобы нас обучить искусству добычи угля и крепления забоя. Это были, в основном, эмигранты 30-х годов, приехавшие из Польши, и могли с нами кое-как говорить. Через месяц мы стали заправскими шахтерами. Мой инструктор оказался хорошим человеком, но были и нехорошие, которые все время кричали и подгоняли «Приитко, приитко», что значит «быстро, быстро». Всем нам присвоили номера. Мой номер был 7282. Рядом со мной оказался Николай Коротунов из Бийска Алтайского края, его номер был 7283. С ним мы крепко подружились. Через несколько месяцев нас перевели на другую шахту в пос. Ватершей, что в 50 км от Айсдена. А ту шахту оставили как учебный центр. Нас сразу же погнали на работу и присвоили новые номера. Мне дали No 1473. На этой шахте были три глубины - 747 м, 807 м и 920 метров. Мне досталась глубина 807 метров. Работали уже без инструкторов. Была установлена норма, и кто не справлялся с ней, оставались на следующую смену. Однажды, при обвале породы мне поранило левую руку. Несколько дней не выходил на работу, а затем перевели в бригаду, которая прокладывала штреки. В эту бригаду входили, кроме нас двоих - русских пленных, еще бельгиец Морис и два эмигранта - югославы Франц и Антон. Нам было легко с ними общаться, а с Морисом объяснялись на ломаном фламандском языке. Мы с югославом бурили шпуры глубиной 2 м около 50 шт., а взрывник вставлял в эти шпуры взрывчатку и производил взрыв. После взрыва мы разбирали грунт, погружали в вагонетки и отправляли на гора. Затем устанавливали крепления из дугообразных тавровых балок. Это была тяжелая работа, но единственное удобство было то, что работали, стоя во весь рост, не то, что в забое, где высота была 80-90 см, и приходилось работать на коленях. Югославы и бельгиец нас с Петром очень жалели и приносили нам тоненькие бутерброды из черного хлеба и тонким слоем маргарина. Почему-то Морис по фамилии Жакке меня очень полюбил. Ему было 40 лет, имел троих детей - девочек. Он приезжал на шахту на автобусе, 35 км из города Сент-Тройден. Морис мне каждый день сообщал военные сводки, а когда немцы потерпели поражение под Сталинградом, был так рад этому и сказал мне: «Ришар, ди дойче капутен Сталинград». Ришар - это так меня звал Морис, ибо я тогда носил имя Григорий, а мой друг Петя меня звал Гриша. Это созвучно Ришар. Еще мы обрадовались, когда англо-американцы высадились в Нормандии 6-го июня 1944 г. Настроение стало повышенное, немцы стали меньше издеваться над нами и стали чуть-чуть лучше кормить. Раз в неделю давали по одной котлетке. Наш рацион составлял 375 граммов хлеба и два черпака баланды из брюквы, моркови и картошки и один черпак эрзац-кофе из ячменя.
В это время началось бегство из лагерей, кто из шахты, а кто из лагеря. У меня были в лагере надежные товарищи: Иван Волков - мой сослуживец, Василий Хорошун, Дмитрий Блохин, Николай Прокопенко (Гордон). Один из нашей группы был связан с бельгийским партизаном, и тот указал нам, куда скрываться при удачном побеге. Мы тщательно готовились к побегу. Принесли из шахты кусачки, чтобы перерезать проволоку. Для этого выбрали дождливую ночь, когда охрана не обходила лагерь, и один за другим поползли. Был сделан большой лаз в проволоке, и нам удалось всем незамеченными перелезть через колючую проволоку. Гуськом поползли, пересекли железную дорогу, и попали в небольшой лесок. Мы промокли до нитки, из веток сделали шалаш. А на второй день пришел связной от бельгийских партизан, и нас отвели в одну деревню под названием Аш. Там нас накормили и обсушили, постепенно обжились и стали добывать оружие. Мы, в основном, охраняли мосты через Альберт-канал, чтобы немцы их не взорвали при отступлении. Наши запасы оружия постоянно пополнялись за счет захвата в плен отступающих немцев.
14-го сентября 1944 г. пришел в Бельгию день освобождения от немецких оккупантов. Это было всеобщее торжество. В последствии русские военнопленные, бежавшие из лагерей, образовали свой отряд, который насчитывал более 200 человек, и назвали его Русская партизанская бригада «За Родину». Во главе стал подполковник Шукшин Константин, а его заместителем стал лейтенант Дьядькин Иван. Это был исключительно храбрый человек. Он в одном кафе застрелил 2-х немецких офицеров. Наше партизанское командование вошло в контакт с американским командованием, и нас отправили во Францию, вблизи г. Лиль, департамент Нор. Там мы проходили военную подготовку, затем, с согласия нашей военной миссии во Франции, американское командование нам предложило охрану большого лагеря - 70 тыс. немецких военнопленных. Лагерь находился в 180 км восточнее Парижа, вблизи города Шалон-Сюр Марне, рядом с деревушкой Камп-Маи. Сам лагерь был на месте французского военного городка, который немцы использовали как военный городок при оккупации Франции в 1944 году. Американская авиация разбомбила этот городок и похоронила под обломками весь немецкий гарнизон. Кроме охраны лагеря, мы конвоировали пленных для разборки руин. Нас одели в американскую военную форму, хорошо кормили и даже по 50 долларов давали ежемесячно. Вот так продолжалось до 20 апреля 1945 года, когда все наши ребята стремились обратно вернуться на Родину, не зная о том, что попадем из огня в полымя.
25-го апреля из Марселя отчалил английский пароход в сопровождении крейсера, и мы все, около 300 человек, отплыли в СССР. 30- го апреля мы прибыли в г. Одессу, надеясь, что нас отправят на фронт, поскольку война еще продолжалась. Но вместо этого нас отправили на госпроверку в г. Коростень Житомирской области. Там впервые мне пришлось столкнуться со старшим лейтенантом «СМЕРШ» - Тяжченко, который узнал, что я - еврей, стал допытываться, почему, как еврей, я остался живой, вероятно служил немцам. Это была бредовая антисемитская выдумка, и это послужило причиной, чтобы меня отправить на проверку в «ПФЛ» - проверочно-фильтрационный лагерь, который находился в Киргизии, в пос. Майлису, где находился урановый рудник.
Не буду описывать лагерную жизнь. На мое счастье меня определили в отдел Главного механика по монтажу дизельных электростанций. Те, которые непосредственно работали в руднике, в скором времени стали болеть и потихоньку умирать. Нас в лагере оказалось 10 евреев, бывших военнопленных, помню их поименно: Богомольный Саша, Домниц Арон, Хапчик Семен, Потешман Борис, Вайншельбойм Арон, Бандель Иосиф, Видерман Дима, Сендерук Яков, Рохлин Яков. Мы жили единой семьей, и друг другу помогали. Прошло много лет, и я не знаю их судьбу.
После госпроверки в 1947 году, я уехал к сестрам и братьям в Москву. Меня не брали на работу, потому что не разрешали прописку. С трудом моему родственнику удалось меня прописать временно у себя в пригороде Москвы, г. Раменское. Работать мне пришлось тяжело, и волочильщиком, и слесарем, и на стройке. Так продолжалось до 1953 года, когда умер Сталин. Нас, бывших военнопленных приравнивали к участникам войны и стали награждать орденами и медалями.
Последние 30 лет, с 1961 года до ухода на пенсию, работал мастером и преподавателем в ПТУ. В 1956 году женился. Моя жена Рейзина. Эра мне родила хорошего сына Михаила, который окончил Московский университет и защитил диссертацию. Стал кандидатом биохимических наук. У нас имеется хорошая внучка Юлечка, которая не так давно вышла замуж, а также
15-летний внук Арсений. Сын живет также в Москве. Ему скоро исполнится 47 лет, очень преданный и заботливый.
На этом заканчиваю свою 1-ую часть моей повести. П-ая и Ш-ая части будут посвящены братьям отца, их детям, а также маминой родне.
Москва, январь 2005 г. Пустыльник Геннадий Абрамович
Наконец-то, хочу немного рассказать о себе. Как я в начале описал, что в 1936 году поступил учиться в Одесский еврейский машиностроительный техникум. При техникуме был небольшой завод, который выпускал токарные станки. Практические занятия проходили на этом заводе. Мы прошли все способы обработки металлов на токарных, строгальных и фрезерных станках, а также слесарную обработку металлов. Изготовляли гаечные ключи, молотки и др. слесарный инструмент. У нас были прекрасные мастера-наставники. Теоретические занятия велись исключительно на еврейском языке - идиш. Поименно помню всех педагогов и руководство. Директором техникума был культурный человек с приятной внешностью по фамилии Флисфедер. Зав. учебной частью - Теслер, Секретарь учебной части - Аксельбанд, преподаватель химии - Мойредин, препадаватель физики - Колбаснер, математик - Милявский, историк - Блат, чертежник - Карп, военрук - Шляхтер, физрук - Тульчинский, преподаватель технической механики - Шмунис, преподаватель по подъемным механизмам - Файнберг. К сожалению, не помню их имена, но все они были специалисты своего дела и вкладывали в нас всю душу. Но в 1938 году вышел приказ Министра машиностроения - тогда наркома Малышева, о преобразовании техникума в обычный - не еврейский. И преподавание начали вести на русском языке те же преподаватели. Иногда доходило до анекдота. Бывало преподаватель вызывал студента к доске, и он его спрашивал по-русски, а большинство студентов были провинциалы и мысли их были по-еврейски, и если студент не мог ответить по-русски, то преподаватель разрешал ему ответить на идиш. Таким образом, я в 1940 году окончил техникум с хорошими показателями и был направлен в г. Ленинград для работы в тресте «Союзпромеханизация», который находился в Апраксинском переулке рядом с Невским проспектом. Начальник треста Куликов направил меня в конструкторское бюро, где я прошел хорошую подготовку по черчению, что мне очень помогло в дальнейшем, когда я работал преподавателем по черчению в ПТУ в Москве.
Спустя три месяца, в начале декабря 1940 г., меня призвали в Армию и направили в г. Вапнярка Винницкой обл., в полковую пехотную школу, готовящую младших командиров. Окончив школу, получив звание сержанта, был направлен в г. Проскуров (ныне Хмельницкий) командиром отделения зенитных пулеметчиков. Вообще служба была нелегкая. Ежедневно уходили на полигон, таская на себе пулемет «Максим», весящий в сборе 64 кг. Его мы разбирали на коляску, ствол и щит и поочередно менялись, т.к. полигон находился в 3-х км от казармы. Очень много приходилось ползать по- пластунски в любую погоду.
В это же время стали набирать на курсы связистов. Я попал в школу радистов, так как обладал хорошим слухом. Я быстро освоил азбуку Морзе, и к началу войны я уже был неплохим радиотелеграфистом. Проходил службу на родных радиоприемниках, как, например, РБ - Батальонная радиостанция, 5АК - Автомобильная коротковолновая. Потом, окончивших 3-х месячные курсы, направили в ОБС - отдельный батальон связи при 240 Мотострелковой дивизии, которой командовал полковник Еорбенко, командир батальона был капитан Ковалев, очень строгий офицер, наказывал за малейшую провинность. Буквально перед войной наша дивизия перебазировалась в г. Каменец-Подольск, поближе к границе.
22-го июня нас подняли по тревоге, т.к. немецкая авиация уже разбомбила нефтебазу на окраине города. Нас всех собрали в старой крепости, вручили по 30 патронов и маршем пошли на фронт. Ночью перешли реку Збруч и направились на Черновицу. Там мы и встретили врага. Завязалась страшная схватка. После нескольких дней обороны начали отступать по южным степям Украины. Против нас воевали, в основном, солдаты Венгрии и Румынии. Сильные бои шли за город Умань. Там мы и захватили большую группу пленных солдат противника. Но там же мы попали в окружение. Мы были вооружены 3-х линейными винтовками с длинными штыками. С трудом части нашей дивизии удалось вырваться из окружения, а большая часть попала в плен. Всех пленных загнали в глиняный карьер, где большинство погибло. Из истории войны и из повести поэта Евгения Долматовского «Зеленая Брама» стало известно о судьбе военнопленных в Уманьской Яме.
Впереди нас ждали новые кровопролитные бои, особенно за город Кировоград. Мне и моему другу по службе вручили станковый пулемет «Максим». Сотни выстрелов мы направили на голову врага, но силы были неравными. Враг превосходил нас в танках и самолетах, и пришлось снова отступать на Кривой Рог, а затем в сторону Днепра. Вблизи г. Запорожье наша дивизия сильно поредела, и оставшихся бойцов передали в состав 274 МСД, командиром которой был полковник Немерцалов. Нас, оставшихся в живых телеграфистов, передали в состав 575 отдельного батальона связи. Меня и нескольких моих друзей по службе, каких я помню - Игорь Петухов, Николай Довженко, Николай Шомшин посадили на радиостанцию РСБ - командиром станции был старшина Собьянин Степан - уроженец из Урала, очень внимательный человек. Мы расположились на острове Хортица, откуда передавали шифровки в штаб дивизии. Но в конце августа немцы предприняли штурм острова, и мы вынуждены были отступить в Запорожье. В сентябре месяце нам удалось вытеснить немцев с острова. Я и мой друг, сержант Козлов, участвовали в качестве радистов в десантной операции по освобождению острова Хортица. Мы корректировали огонь нашей артиллерии по немецким позициям. Нас представили к правительственной награде, которую не успели получить.
Так наша оборона города Запорожье продолжалась до октября месяца, когда фашисты обошли наши позиции и начали наступление. Мы начали отступать по степям Украины в сторону Большого Токмака и Донбасса. Однако, в районе станции Авросиевка немцам удалось нас окружить. Началась кровопролитная борьба по выходу из окружения. На сей раз немцам удалось нас охватить большим количеством танков. Большая часть оборонявшихся были убиты, остальные очутились в плену. Просто диву даешься, как я не погиб буквально в чистом поле, где нет никаких лесов. Видимо, кто-то меня оберегал. Но мои страдания только начались. Всех пленных согнали в бывшем колхозном дворе и построили. Была подана команда: «Юдеи ен коммунисте и Раус», т.е. «Евреи и коммунисты, выходите». Я был белобрысый с голубыми глазами, не очень походил на еврея. Немцы в сопровождении украинских полицаев обходили ряды и выволакивали всех подозрительных, похожих на евреев, даже некоторые кавказцы показались немцам, что они евреи. Я остался стоять в строю. Так прошел мой первый шок, и начались мои скитания по лагерям. Вначале отправили в лагерь в г. Большой Токмак, затем под Киев в г. Белая Церковь, и, наконец, нас отправили в Польшу в г. Ченстахов. Находясь в лагере в г. Белая Церковь, я случайно встретил моего сослуживца, который, также как и я, был призван Красносельским райвоенкоматом Ленинградской обл. и служил со мной все время до войны. Оказывается он попал в плен при первом нашем окружении под г. Уманем и выжил в той проклятой Яме. Звали моего друга Иван Волков, 1920 года рождения. Вначале я испугался нашей встрече, так как он знал, что я еврей. Но он меня успокоил, что мне нечего его бояться. И действительно, он оказался прекрасным другом, и мне с ним стало безопасней. В дальнейшем мы прошли с ним все лагеря.
Из г. Ченстахова нас отправили в г. Вупперталь. Это промышленный город со сталелитейными заводами. Часто на Вупперталь налетали английские и американские самолеты и бомбили заводы, а нас, пленных, пригоняли, чтобы разобрать руины после бомбежки. По пути на работу и обратно в лагерь в наши головы летели камни от подростков 14-15-летних, и многие с разбитыми головами возвращались в лагерь. Охрана только посмеивалась. Но на наше «счастье» в один день нас погрузили в вагоны и привезли в Бельгию для работы на угольных шахтах. Это была провинция Лимбург, что на северо-востоке Бельгии, городок Айсден. Поместили нас в деревянные бараки по 100 человек в каждом. Через два дня погнали на работу. Разбили нас по 5 человек, и приставили к нам инструктора, чтобы нас обучить искусству добычи угля и крепления забоя. Это были, в основном, эмигранты 30-х годов, приехавшие из Польши, и могли с нами кое-как говорить. Через месяц мы стали заправскими шахтерами. Мой инструктор оказался хорошим человеком, но были и нехорошие, которые все время кричали и подгоняли «Приитко, приитко», что значит «быстро, быстро». Всем нам присвоили номера. Мой номер был 7282. Рядом со мной оказался Николай Коротунов из Бийска Алтайского края, его номер был 7283. С ним мы крепко подружились. Через несколько месяцев нас перевели на другую шахту в пос. Ватершей, что в 50 км от Айсдена. А ту шахту оставили как учебный центр. Нас сразу же погнали на работу и присвоили новые номера. Мне дали No 1473. На этой шахте были три глубины - 747 м, 807 м и 920 метров. Мне досталась глубина 807 метров. Работали уже без инструкторов. Была установлена норма, и кто не справлялся с ней, оставались на следующую смену. Однажды, при обвале породы мне поранило левую руку. Несколько дней не выходил на работу, а затем перевели в бригаду, которая прокладывала штреки. В эту бригаду входили, кроме нас двоих - русских пленных, еще бельгиец Морис и два эмигранта - югославы Франц и Антон. Нам было легко с ними общаться, а с Морисом объяснялись на ломаном фламандском языке. Мы с югославом бурили шпуры глубиной 2 м около 50 шт., а взрывник вставлял в эти шпуры взрывчатку и производил взрыв. После взрыва мы разбирали грунт, погружали в вагонетки и отправляли на гора. Затем устанавливали крепления из дугообразных тавровых балок. Это была тяжелая работа, но единственное удобство было то, что работали, стоя во весь рост, не то, что в забое, где высота была 80-90 см, и приходилось работать на коленях. Югославы и бельгиец нас с Петром очень жалели и приносили нам тоненькие бутерброды из черного хлеба и тонким слоем маргарина. Почему-то Морис по фамилии Жакке меня очень полюбил. Ему было 40 лет, имел троих детей - девочек. Он приезжал на шахту на автобусе, 35 км из города Сент-Тройден. Морис мне каждый день сообщал военные сводки, а когда немцы потерпели поражение под Сталинградом, был так рад этому и сказал мне: «Ришар, ди дойче капутен Сталинград». Ришар - это так меня звал Морис, ибо я тогда носил имя Григорий, а мой друг Петя меня звал Гриша. Это созвучно Ришар. Еще мы обрадовались, когда англо-американцы высадились в Нормандии 6-го июня 1944 г. Настроение стало повышенное, немцы стали меньше издеваться над нами и стали чуть-чуть лучше кормить. Раз в неделю давали по одной котлетке. Наш рацион составлял 375 граммов хлеба и два черпака баланды из брюквы, моркови и картошки и один черпак эрзац-кофе из ячменя.
В это время началось бегство из лагерей, кто из шахты, а кто из лагеря. У меня были в лагере надежные товарищи: Иван Волков - мой сослуживец, Василий Хорошун, Дмитрий Блохин, Николай Прокопенко (Гордон). Один из нашей группы был связан с бельгийским партизаном, и тот указал нам, куда скрываться при удачном побеге. Мы тщательно готовились к побегу. Принесли из шахты кусачки, чтобы перерезать проволоку. Для этого выбрали дождливую ночь, когда охрана не обходила лагерь, и один за другим поползли. Был сделан большой лаз в проволоке, и нам удалось всем незамеченными перелезть через колючую проволоку. Гуськом поползли, пересекли железную дорогу, и попали в небольшой лесок. Мы промокли до нитки, из веток сделали шалаш. А на второй день пришел связной от бельгийских партизан, и нас отвели в одну деревню под названием Аш. Там нас накормили и обсушили, постепенно обжились и стали добывать оружие. Мы, в основном, охраняли мосты через Альберт-канал, чтобы немцы их не взорвали при отступлении. Наши запасы оружия постоянно пополнялись за счет захвата в плен отступающих немцев.
14-го сентября 1944 г. пришел в Бельгию день освобождения от немецких оккупантов. Это было всеобщее торжество. В последствии русские военнопленные, бежавшие из лагерей, образовали свой отряд, который насчитывал более 200 человек, и назвали его Русская партизанская бригада «За Родину». Во главе стал подполковник Шукшин Константин, а его заместителем стал лейтенант Дьядькин Иван. Это был исключительно храбрый человек. Он в одном кафе застрелил 2-х немецких офицеров. Наше партизанское командование вошло в контакт с американским командованием, и нас отправили во Францию, вблизи г. Лиль, департамент Нор. Там мы проходили военную подготовку, затем, с согласия нашей военной миссии во Франции, американское командование нам предложило охрану большого лагеря - 70 тыс. немецких военнопленных. Лагерь находился в 180 км восточнее Парижа, вблизи города Шалон-Сюр Марне, рядом с деревушкой Камп-Маи. Сам лагерь был на месте французского военного городка, который немцы использовали как военный городок при оккупации Франции в 1944 году. Американская авиация разбомбила этот городок и похоронила под обломками весь немецкий гарнизон. Кроме охраны лагеря, мы конвоировали пленных для разборки руин. Нас одели в американскую военную форму, хорошо кормили и даже по 50 долларов давали ежемесячно. Вот так продолжалось до 20 апреля 1945 года, когда все наши ребята стремились обратно вернуться на Родину, не зная о том, что попадем из огня в полымя.
25-го апреля из Марселя отчалил английский пароход в сопровождении крейсера, и мы все, около 300 человек, отплыли в СССР. 30- го апреля мы прибыли в г. Одессу, надеясь, что нас отправят на фронт, поскольку война еще продолжалась. Но вместо этого нас отправили на госпроверку в г. Коростень Житомирской области. Там впервые мне пришлось столкнуться со старшим лейтенантом «СМЕРШ» - Тяжченко, который узнал, что я - еврей, стал допытываться, почему, как еврей, я остался живой, вероятно служил немцам. Это была бредовая антисемитская выдумка, и это послужило причиной, чтобы меня отправить на проверку в «ПФЛ» - проверочно-фильтрационный лагерь, который находился в Киргизии, в пос. Майлису, где находился урановый рудник.
Не буду описывать лагерную жизнь. На мое счастье меня определили в отдел Главного механика по монтажу дизельных электростанций. Те, которые непосредственно работали в руднике, в скором времени стали болеть и потихоньку умирать. Нас в лагере оказалось 10 евреев, бывших военнопленных, помню их поименно: Богомольный Саша, Домниц Арон, Хапчик Семен, Потешман Борис, Вайншельбойм Арон, Бандель Иосиф, Видерман Дима, Сендерук Яков, Рохлин Яков. Мы жили единой семьей, и друг другу помогали. Прошло много лет, и я не знаю их судьбу.
После госпроверки в 1947 году, я уехал к сестрам и братьям в Москву. Меня не брали на работу, потому что не разрешали прописку. С трудом моему родственнику удалось меня прописать временно у себя в пригороде Москвы, г. Раменское. Работать мне пришлось тяжело, и волочильщиком, и слесарем, и на стройке. Так продолжалось до 1953 года, когда умер Сталин. Нас, бывших военнопленных приравнивали к участникам войны и стали награждать орденами и медалями.
Последние 30 лет, с 1961 года до ухода на пенсию, работал мастером и преподавателем в ПТУ. В 1956 году женился. Моя жена Рейзина. Эра мне родила хорошего сына Михаила, который окончил Московский университет и защитил диссертацию. Стал кандидатом биохимических наук. У нас имеется хорошая внучка Юлечка, которая не так давно вышла замуж, а также
15-летний внук Арсений. Сын живет также в Москве. Ему скоро исполнится 47 лет, очень преданный и заботливый.
На этом заканчиваю свою 1-ую часть моей повести. П-ая и Ш-ая части будут посвящены братьям отца, их детям, а также маминой родне.
Москва, январь 2005 г. Пустыльник Геннадий Абрамович