24 июня, но 1941 года...
...ему исполнилось 14 лет.
Дня за три до того приехал он на каникулы в родное село, на Смоленщину, закончив в Москве шестой класс.
А тут война, и железнодорожное сообщение - всё, хана, исключительно для военных нужд. Обратно никак. Оставалось только оставаться. Фронт прошёл мимо села. Не было там боевых действий. Лишь бежали наши, бросая лошадей. Даже не распрягая.
Однажды, в октябре, в их избу вошли немцы. А на стенах - листочки с карикатурами на фашистских вождей. Как в газетах.
Он хорошо рисовал портреты. Директор школы даже официально разрешил ему изображать товарища Сталина. В то время не каждому дозволялось.
Ну, немцы увидели карикатуры и заржали.
Листочки, конечно, отправили в печь, но ничего за этим не последовало. Вероятно, потому, что солдатня, пехотная часть, а не полевая жандармерия (вот с теми шутки были плохи).
Пришла зима, и дед родной смастерил ему дубовые лыжи.
Из-за них и взяли. В селе маленький гарнизончик стоял, буквально отделение. Увидели: с горки на лыжах кто-то едет. Значит, партизан. А кто же ещё, раз на лыжах? Повели показательно расстреливать. Партизан же.
Но бабы не дали, отобрали. Принесли немцам яиц, картошки, уверяли: не партизан, а здешний, подросток, наш! Те отстали.
А лыжи дед-изготовитель разбил.
Весной сорок третьего, отступая, угнали его. Он был рослый, словно взрослый. Ничего не помогло. Забрали.
Копал немцам оборонительные рвы где-то в восточной Белоруссии, вместе с такими же бедолагами.
Потом перевезли в Югославию.
Там отряд угнанных пытались использовать вот как: нарядили в хорватскую форму и отправили прочёсывать лес. Партизан местных искать.
Шли, но никого находить не собирались. Нет, был один, который решил добросовестно выполнить приказ. Доложить о следах партизан. Тихо его задушили, в том же лесу, голыми руками.
Потом Италия. Есть там город Пезаро. А в центре его - крепость. В сорок четвёртом была тюрьмой. И задолго до того. И ещё долго после.
Пришлось ему в той тюрьме посидеть. Заправляли в этих местах тогда уже не итальянцы, а опять-таки немцы. Отряжали на разные работы.
Приказали ребятам: заливать бетоном корпус бункера.
Так они что придумали... вытащили из заброшенного дома шкаф (там пустых домов много было). Тоненько так и забетонировали. Пустой шкаф, а снаружи - видимость укреплённой точки, получается.
Только всё это было на краю дороги. Стал там разворачиваться грузовик - да и провалился. Измена! Всех причастных, конечно, в кутузку. Сидели они в старой крепости, слушали, как город бомбят союзники, и думали: вот накроют тюрьму - мы и разбежимся.
Но бомбы в тюрьму не попали. А с арестантами уже разбираться было некогда. Начиналось отступление.
Его перебросили в концлагерь, в Альпы. То не был лагерь смерти. Там сидели, в основном, пленные союзные лётчики. Их ещё и "Красный Крест" кормил. А лётчики потихоньку делились.
Освободили американцы. И предложили выбор: либо в Штаты, либо в Россию. Он решил: домой.
Последний пароход тогда уходил, Венеция - Одесса. Выдали им в дорогу хорошие одеяла. Одеяло - нужная вещь на палубе, даже в начале лета.
А Одесса... она в тот период была особенно одесской: по прибытии мужички с шустрыми глазами всем предложили обменять импортные одеяла прямо на водку. Хорошо, что он не пил, не умел. Водка, обменнянная на одеяла, оказалась водою.
Ему исполнилось восемнадцать.
Дальше проверка. Побывавшим в плену он не считался, так как не служил в армии (у военнопленных другой статус, к ним другие требования). Но - всё же.
Сибирь. Церковь в Иркутске расписывал, под руководством местного художника, лёжа под потолком на лесах. Умел ведь рисовать. В те годы великий вождь и учитель был благодарен церкви за содействие. Некоторые храмы открывались.
Ещё сотню пленных японцев на разгрузку брёвен водил. Без оружия. Там если кто убежит - просто сдохнет.
В итоге - домой (прошёл проверку). Летом сорок седьмого. Уехал на каникулы в четырнадцать лет, вернулся в двадцать.
- Папа, мама, сестрёнка... здравствуйте.
Дальше уж другая история. Гораздо веселее и в то же время спокойнее.
Было ему где-то 75, было мне когда-то 30. Случалось, сиживали c бутылочкой, он и рассказывал. Много рассказывал, я тут в сильно укороченном виде привожу. Он - это мой дедушка. Дед Саша, 1927-2004.
Дня за три до того приехал он на каникулы в родное село, на Смоленщину, закончив в Москве шестой класс.
А тут война, и железнодорожное сообщение - всё, хана, исключительно для военных нужд. Обратно никак. Оставалось только оставаться. Фронт прошёл мимо села. Не было там боевых действий. Лишь бежали наши, бросая лошадей. Даже не распрягая.
Однажды, в октябре, в их избу вошли немцы. А на стенах - листочки с карикатурами на фашистских вождей. Как в газетах.
Он хорошо рисовал портреты. Директор школы даже официально разрешил ему изображать товарища Сталина. В то время не каждому дозволялось.
Ну, немцы увидели карикатуры и заржали.
Листочки, конечно, отправили в печь, но ничего за этим не последовало. Вероятно, потому, что солдатня, пехотная часть, а не полевая жандармерия (вот с теми шутки были плохи).
Пришла зима, и дед родной смастерил ему дубовые лыжи.
Из-за них и взяли. В селе маленький гарнизончик стоял, буквально отделение. Увидели: с горки на лыжах кто-то едет. Значит, партизан. А кто же ещё, раз на лыжах? Повели показательно расстреливать. Партизан же.
Но бабы не дали, отобрали. Принесли немцам яиц, картошки, уверяли: не партизан, а здешний, подросток, наш! Те отстали.
А лыжи дед-изготовитель разбил.
Весной сорок третьего, отступая, угнали его. Он был рослый, словно взрослый. Ничего не помогло. Забрали.
Копал немцам оборонительные рвы где-то в восточной Белоруссии, вместе с такими же бедолагами.
Потом перевезли в Югославию.
Там отряд угнанных пытались использовать вот как: нарядили в хорватскую форму и отправили прочёсывать лес. Партизан местных искать.
Шли, но никого находить не собирались. Нет, был один, который решил добросовестно выполнить приказ. Доложить о следах партизан. Тихо его задушили, в том же лесу, голыми руками.
Потом Италия. Есть там город Пезаро. А в центре его - крепость. В сорок четвёртом была тюрьмой. И задолго до того. И ещё долго после.
Пришлось ему в той тюрьме посидеть. Заправляли в этих местах тогда уже не итальянцы, а опять-таки немцы. Отряжали на разные работы.
Приказали ребятам: заливать бетоном корпус бункера.
Так они что придумали... вытащили из заброшенного дома шкаф (там пустых домов много было). Тоненько так и забетонировали. Пустой шкаф, а снаружи - видимость укреплённой точки, получается.
Только всё это было на краю дороги. Стал там разворачиваться грузовик - да и провалился. Измена! Всех причастных, конечно, в кутузку. Сидели они в старой крепости, слушали, как город бомбят союзники, и думали: вот накроют тюрьму - мы и разбежимся.
Но бомбы в тюрьму не попали. А с арестантами уже разбираться было некогда. Начиналось отступление.
Его перебросили в концлагерь, в Альпы. То не был лагерь смерти. Там сидели, в основном, пленные союзные лётчики. Их ещё и "Красный Крест" кормил. А лётчики потихоньку делились.
Освободили американцы. И предложили выбор: либо в Штаты, либо в Россию. Он решил: домой.
Последний пароход тогда уходил, Венеция - Одесса. Выдали им в дорогу хорошие одеяла. Одеяло - нужная вещь на палубе, даже в начале лета.
А Одесса... она в тот период была особенно одесской: по прибытии мужички с шустрыми глазами всем предложили обменять импортные одеяла прямо на водку. Хорошо, что он не пил, не умел. Водка, обменнянная на одеяла, оказалась водою.
Ему исполнилось восемнадцать.
Дальше проверка. Побывавшим в плену он не считался, так как не служил в армии (у военнопленных другой статус, к ним другие требования). Но - всё же.
Сибирь. Церковь в Иркутске расписывал, под руководством местного художника, лёжа под потолком на лесах. Умел ведь рисовать. В те годы великий вождь и учитель был благодарен церкви за содействие. Некоторые храмы открывались.
Ещё сотню пленных японцев на разгрузку брёвен водил. Без оружия. Там если кто убежит - просто сдохнет.
В итоге - домой (прошёл проверку). Летом сорок седьмого. Уехал на каникулы в четырнадцать лет, вернулся в двадцать.
- Папа, мама, сестрёнка... здравствуйте.
Дальше уж другая история. Гораздо веселее и в то же время спокойнее.
Было ему где-то 75, было мне когда-то 30. Случалось, сиживали c бутылочкой, он и рассказывал. Много рассказывал, я тут в сильно укороченном виде привожу. Он - это мой дедушка. Дед Саша, 1927-2004.