У семи нянек дитя без глазу
Странные сны с ощущением присутствия в других реальностях. Чаще уютные, иногда скандальные, до крика в голос.
- Мама, мама, проснись!
Ну, разбудила! Я же ему ещё не все сказала!..
Хотя… вообще-то наяву мы не ссорились…
Во снах бабочки скоплениями, римское море (?) с гладкими морскими разноцветными стеклышками, пешие походы по скользким и опасным узким каменистым тропкам.
Во снах больше похожий на сказочный, увитый лианой с большими голубыми цветами, проволочный забор старого дома. В точности такой, как в моем южном детстве. И четкое осознание: «А ведь я тоже легко могла бы также увить».
- По-моему, я могу все.
Эти глупые мысли уже спросонья произнесены в голос, вслух. Но окончательно очнувшись ото сна, соображаю уже под душем, что самомнение спросонья уж сильно завышено - могу далеко не все. Есть вещи, выходящие далеко за пределы моих возможностей.
Опаздывала на поезд, потому что уснула за ночь минут на сорок и то под утро. В купе все попутчики заказали белье, расстелились и полегли, и только я после бессонной ночи не смогла сомкнуть глаз, упорно глядя в белую пустоту за окном.
Холодный, белый, с редкими серыми вкрапленьями, реальный мир перед глазами за окном моего вагона - и контрастом яркие, цветные, приятные, теплые воспоминания-сны в моей голове, проживаемые заново, будто наяву, долгой и нудной дорогой.
…живу в Японии, еду на море...
…живу в Сальвадоре, в домике с цветущим во дворе садом...
Почему сны о Японии, мне понятно - мысленно я теперь часто именно там. Там отогреваюсь сердцем и очищаюсь душой. А это, другое, откуда спрашивается? Где, интересно, я подхватила этот Сальвадор?..
Юный анальный мужчина со стихотворным именем Степан (и ростом он соответствующим - с дядю) последние минут двадцать тщательно и аккуратно стелит постель для своей любимой прямо над моей головой, разглаживая складку за складкой, складку за складкой - перфекционирует. А после требовательно укладывает её спать, как ребенка. Весь этот день он за неё уже распланировал, позаботился наперед, не глядя на то, что у неё явно другие планы.
- Какой ты заботливый, Степа…
- Кто-то же должен быть в доме заботливым.
- Может, ты будешь и наших детей растить, пока я буду деньги зарабатывать?
- Может. Хотя, может, я буду делать и то, и другое?
Она растеряна и, судя по виду, вроде как бы уже и не сильно рада его настойчивому давлению. Степан заботливый до безумия. До отвращения.
Она не выдерживает.
- Степа, хватит давить на меня!
Но спать послушно ложится. Засыпает так, что по прибытию всем купе разбудить не можем.
Лес по всей трассе чаще смешанный, а иногда исключительно ельник. Снега навалило столько, что лес непроходим. Ели опустили свои огромные еловые лапы под тяжелыми снежными шапками. Стоят неуклюжие, смешные, напоминают мне меня саму, когда я надеваю толстый самосвязанный голубой свитер под тонкое синтепоновое черное пальто. Толстый свитер в рукава упорно не лезет, но когда я ежедневно добиваюсь своего, то руки торчат в разные стороны как эти самые неуклюжие и тяжелые лапки елок. Не гнутся.
Потому что любимый колонковый полушубок я окончательно и бесповоротно распорола, планируя в свободное время отреставрировать потертые места, а закончить реставрацию никак не получается - конец семестра, сессия и начало нового, плюс неизменные заочники. Любимая оранжевая дубленка растянулась, и тоже ждет перешива.
Говорят же умные люди - готовь сани летом!
В другом городе заклинило входную дверь и массу сил, нервов и времени пришлось приложить к проникновению в теплое жилище. Ломать пришлось замок, а после восстанавливать. Не без помощи с виду анального соседского мужичка с ломиком, который, однако, не почурался дармовым вознаграждением. Кожник. Двадцать тысяч денежных единиц - это явно на выпивку, судя по виду. Велик соблазн, как же тут не помочь?
Зато за время опробования методов доступа к теплу смогла выпить лучший в мире кофе. На ходу, правда. И накупить подарков за просто так, от сердца.
Малышке Викусе - резиночку для волос, всю в блестящих пайетках, розовую. Шестилетняя Викуся - кожно-зрительная нежность, не смогла пройти мимо, не купив этой девочке блестящее розовое.:)
Себе трусики голубые, дорого, но в качестве образца для моих, надеюсь, будущих творений такие потребуются обязательно. Теперь трусики шью. Только начала. Какая-то новая у меня странная и смешная причуда. Отдохновение - трусики, тонкие, ручные, под старину.
Себе ещё розовый вязаный трикотаж - итальянский мягкий кашемир на зимнее платье. Тут есть алиби - темно-грязно-розовый.
Зато Алусе - прекрасный браслет с голубыми каменьями. Голубой - её любимый цвет.
Когда я носила этого звуковичка в утробе, то ела не пищу - поедала поэзию большими порциями без переедания, днями, ночами, неделями, девятью месяцами. Мыслимо ли, но раньше я эти две вещи неверно связывала в своем сознании. То, что девять месяцев я была ненасытной пожирательницей поэзии, и то, что родила девочку, которая в девять лет уже опорожнила все немалые домашние поэтические библиотечные закрома и жила звуками поэзии, вычитывая их наизусть во всех их аллегориях. Захлебывалась стихотворными звуками, как музыкой. Это казалось аномалией для столь юного возраста на общем окружающем простом фоне, особенно когда другие малыши орущими ватагами носились по двору. Засыпала, обложившись томиками стихов и мягкими игрушками.
А я раздумывала, что это за странное Чудо-Юдо я родила?..
Вечно недовольные насупленные бровки и взгляд в себя. Рассеянное внимание и разговор поэтическими цитатами. На каждое слово у неё заготовленная памятью строфа.
Все не так как раньше думалось. Её увлечение поэзией не из-за моего увлечения тем же во время беременности, а с точностью до наоборот. Едва зачатый во мне звуковой организм поглощал через меня, своего проводника, поэзию тоннами, точно так же, как другие тянут из матери кальций. Уже в утробе этому ненастному звуку было мало смыслов. Что я могла ей дать после, заглотившей все мои заготовленные ответы уже до?..
Сейчас могу. Но одной ей полегчает не так чтобы сильно, когда кругом полно таких же голодных. Голодных на эмоции, на близость, на чувства, голодных на реализацию, на деньги и на любовь, включая самых ненасытных, таких же как она - голодных до смыслов. Голод надо утолять во избежание гибели. Любой голод, даже смысловой. Нет, не так, иначе - тем более смысловой...
И все же странно... Снова, словно не было четырехмесячного молчания. Этот низкий мужской голос я смертельно любила и вот, надо же, не узнала с ходу.
- Здравствуй... Как твои дела? Что у тебя нового?.. Друг мой разбил и эту машину…
…что же у меня нового? У меня все новое. Я сама новая. Полностью. Со своим старым грузом переосмысляемой памяти за плечами. И с новым легким оптимистичным взглядом в будущее.
Искренне посочувствовала его потере. А новое?.. О новом я ему не сказала. Сказала искренне:
- Обнимаю тебя.
А её? Кто обнимет её? И что для неё изменят чужие объятия?..
Ну, вот, опять медленно и вяло раскачиваюсь…
Девятнадцатого было Крещение. И, как и положено быть, морозно. Двадцать два года тому назад тоже был крещенский мороз, но мне было даже жарко. Потому что накануне мы отмечали веселую свадьбу у теперь уже чужих и бывших и даже в ту пору не моих друзей. После была приятная усталость от куража и спокойный размеренный сон. А в шесть утра девятнадцатого звонок с известием о её смерти.
Для меня это был настоящий шок, потому что это оказалось полной неожиданностью спросонья. С тех пор я жутко боюсь ранних телефонных звонков.
Она не перенесла повторную экстренную операцию из-за вскрывшихся послеоперационных швов - характер имела строптивый, встала в туалет, вместо того, чтобы, как и положено больному в опасный послеоперационный период, сходить на утку.
Долгие годы потом мне было стыдно за хорошо проведенное время в те самые часы, когда она умирала. Сестре в ту крещенскую ночь снилась белая овечка, которая ела свежую травку, нежно касаясь влажными мягкими губами ладоней её рук. В зрительном подсознании сестры эта овца стойко ассоциировалась с её смертью.
Мне же ничего такого не снилось. Я просто спала, убитая долгими танцами, сытной праздничной едой, алкоголем и страстной ночью с любимым мужчиной. Мне и сейчас немного стыдно за ту ночь, так до конца в душе и не рассосалось.
Она любила моего сына также как когда-то своего, давным-давно покинувшего этот мир, видела в правнуке его продолжение, его копию. Имя я дала ребенку в честь её сына. Она радовалась. Не могла правнуком налюбоваться.
В эту субботу девятнадцатого было Крещение.
В шесть утра звонок.
У семи нянек дитя без глазу. На десяток взрослых один ребенок. Не уберегли.
Предположительно, у неё была неизвестная быстротекущая легочная инфекция. Вскрытие показало, что легкие у ребенка черного цвета. Один год и девять месяцев - закончилась короткая маленькая хрупкая человеческая жизнь.
Боже, дай сил её остающейся жить юной матери, которая не держится за жизнь даже сидя, отключается и валится на сторону будто сноп.
Смерти нет, как в унисон моим мыслям сказала мой друг shingata… Но эта юная мама об этом не знает. Да и для матери это слабое утешение. Для неё пока и, похоже, ещё надолго вперед, не будет легкой и простой жизни.
Статья написана по результатам тренинга по системно-векторной психологии Юрия Бурлана.
- Мама, мама, проснись!
Ну, разбудила! Я же ему ещё не все сказала!..
Хотя… вообще-то наяву мы не ссорились…
Во снах бабочки скоплениями, римское море (?) с гладкими морскими разноцветными стеклышками, пешие походы по скользким и опасным узким каменистым тропкам.
Во снах больше похожий на сказочный, увитый лианой с большими голубыми цветами, проволочный забор старого дома. В точности такой, как в моем южном детстве. И четкое осознание: «А ведь я тоже легко могла бы также увить».
- По-моему, я могу все.
Эти глупые мысли уже спросонья произнесены в голос, вслух. Но окончательно очнувшись ото сна, соображаю уже под душем, что самомнение спросонья уж сильно завышено - могу далеко не все. Есть вещи, выходящие далеко за пределы моих возможностей.
Опаздывала на поезд, потому что уснула за ночь минут на сорок и то под утро. В купе все попутчики заказали белье, расстелились и полегли, и только я после бессонной ночи не смогла сомкнуть глаз, упорно глядя в белую пустоту за окном.
Холодный, белый, с редкими серыми вкрапленьями, реальный мир перед глазами за окном моего вагона - и контрастом яркие, цветные, приятные, теплые воспоминания-сны в моей голове, проживаемые заново, будто наяву, долгой и нудной дорогой.
…живу в Японии, еду на море...
…живу в Сальвадоре, в домике с цветущим во дворе садом...
Почему сны о Японии, мне понятно - мысленно я теперь часто именно там. Там отогреваюсь сердцем и очищаюсь душой. А это, другое, откуда спрашивается? Где, интересно, я подхватила этот Сальвадор?..
Юный анальный мужчина со стихотворным именем Степан (и ростом он соответствующим - с дядю) последние минут двадцать тщательно и аккуратно стелит постель для своей любимой прямо над моей головой, разглаживая складку за складкой, складку за складкой - перфекционирует. А после требовательно укладывает её спать, как ребенка. Весь этот день он за неё уже распланировал, позаботился наперед, не глядя на то, что у неё явно другие планы.
- Какой ты заботливый, Степа…
- Кто-то же должен быть в доме заботливым.
- Может, ты будешь и наших детей растить, пока я буду деньги зарабатывать?
- Может. Хотя, может, я буду делать и то, и другое?
Она растеряна и, судя по виду, вроде как бы уже и не сильно рада его настойчивому давлению. Степан заботливый до безумия. До отвращения.
Она не выдерживает.
- Степа, хватит давить на меня!
Но спать послушно ложится. Засыпает так, что по прибытию всем купе разбудить не можем.
Лес по всей трассе чаще смешанный, а иногда исключительно ельник. Снега навалило столько, что лес непроходим. Ели опустили свои огромные еловые лапы под тяжелыми снежными шапками. Стоят неуклюжие, смешные, напоминают мне меня саму, когда я надеваю толстый самосвязанный голубой свитер под тонкое синтепоновое черное пальто. Толстый свитер в рукава упорно не лезет, но когда я ежедневно добиваюсь своего, то руки торчат в разные стороны как эти самые неуклюжие и тяжелые лапки елок. Не гнутся.
Потому что любимый колонковый полушубок я окончательно и бесповоротно распорола, планируя в свободное время отреставрировать потертые места, а закончить реставрацию никак не получается - конец семестра, сессия и начало нового, плюс неизменные заочники. Любимая оранжевая дубленка растянулась, и тоже ждет перешива.
Говорят же умные люди - готовь сани летом!
В другом городе заклинило входную дверь и массу сил, нервов и времени пришлось приложить к проникновению в теплое жилище. Ломать пришлось замок, а после восстанавливать. Не без помощи с виду анального соседского мужичка с ломиком, который, однако, не почурался дармовым вознаграждением. Кожник. Двадцать тысяч денежных единиц - это явно на выпивку, судя по виду. Велик соблазн, как же тут не помочь?
Зато за время опробования методов доступа к теплу смогла выпить лучший в мире кофе. На ходу, правда. И накупить подарков за просто так, от сердца.
Малышке Викусе - резиночку для волос, всю в блестящих пайетках, розовую. Шестилетняя Викуся - кожно-зрительная нежность, не смогла пройти мимо, не купив этой девочке блестящее розовое.:)
Себе трусики голубые, дорого, но в качестве образца для моих, надеюсь, будущих творений такие потребуются обязательно. Теперь трусики шью. Только начала. Какая-то новая у меня странная и смешная причуда. Отдохновение - трусики, тонкие, ручные, под старину.
Себе ещё розовый вязаный трикотаж - итальянский мягкий кашемир на зимнее платье. Тут есть алиби - темно-грязно-розовый.
Зато Алусе - прекрасный браслет с голубыми каменьями. Голубой - её любимый цвет.
Когда я носила этого звуковичка в утробе, то ела не пищу - поедала поэзию большими порциями без переедания, днями, ночами, неделями, девятью месяцами. Мыслимо ли, но раньше я эти две вещи неверно связывала в своем сознании. То, что девять месяцев я была ненасытной пожирательницей поэзии, и то, что родила девочку, которая в девять лет уже опорожнила все немалые домашние поэтические библиотечные закрома и жила звуками поэзии, вычитывая их наизусть во всех их аллегориях. Захлебывалась стихотворными звуками, как музыкой. Это казалось аномалией для столь юного возраста на общем окружающем простом фоне, особенно когда другие малыши орущими ватагами носились по двору. Засыпала, обложившись томиками стихов и мягкими игрушками.
А я раздумывала, что это за странное Чудо-Юдо я родила?..
Вечно недовольные насупленные бровки и взгляд в себя. Рассеянное внимание и разговор поэтическими цитатами. На каждое слово у неё заготовленная памятью строфа.
Все не так как раньше думалось. Её увлечение поэзией не из-за моего увлечения тем же во время беременности, а с точностью до наоборот. Едва зачатый во мне звуковой организм поглощал через меня, своего проводника, поэзию тоннами, точно так же, как другие тянут из матери кальций. Уже в утробе этому ненастному звуку было мало смыслов. Что я могла ей дать после, заглотившей все мои заготовленные ответы уже до?..
Сейчас могу. Но одной ей полегчает не так чтобы сильно, когда кругом полно таких же голодных. Голодных на эмоции, на близость, на чувства, голодных на реализацию, на деньги и на любовь, включая самых ненасытных, таких же как она - голодных до смыслов. Голод надо утолять во избежание гибели. Любой голод, даже смысловой. Нет, не так, иначе - тем более смысловой...
И все же странно... Снова, словно не было четырехмесячного молчания. Этот низкий мужской голос я смертельно любила и вот, надо же, не узнала с ходу.
- Здравствуй... Как твои дела? Что у тебя нового?.. Друг мой разбил и эту машину…
…что же у меня нового? У меня все новое. Я сама новая. Полностью. Со своим старым грузом переосмысляемой памяти за плечами. И с новым легким оптимистичным взглядом в будущее.
Искренне посочувствовала его потере. А новое?.. О новом я ему не сказала. Сказала искренне:
- Обнимаю тебя.
А её? Кто обнимет её? И что для неё изменят чужие объятия?..
Ну, вот, опять медленно и вяло раскачиваюсь…
Девятнадцатого было Крещение. И, как и положено быть, морозно. Двадцать два года тому назад тоже был крещенский мороз, но мне было даже жарко. Потому что накануне мы отмечали веселую свадьбу у теперь уже чужих и бывших и даже в ту пору не моих друзей. После была приятная усталость от куража и спокойный размеренный сон. А в шесть утра девятнадцатого звонок с известием о её смерти.
Для меня это был настоящий шок, потому что это оказалось полной неожиданностью спросонья. С тех пор я жутко боюсь ранних телефонных звонков.
Она не перенесла повторную экстренную операцию из-за вскрывшихся послеоперационных швов - характер имела строптивый, встала в туалет, вместо того, чтобы, как и положено больному в опасный послеоперационный период, сходить на утку.
Долгие годы потом мне было стыдно за хорошо проведенное время в те самые часы, когда она умирала. Сестре в ту крещенскую ночь снилась белая овечка, которая ела свежую травку, нежно касаясь влажными мягкими губами ладоней её рук. В зрительном подсознании сестры эта овца стойко ассоциировалась с её смертью.
Мне же ничего такого не снилось. Я просто спала, убитая долгими танцами, сытной праздничной едой, алкоголем и страстной ночью с любимым мужчиной. Мне и сейчас немного стыдно за ту ночь, так до конца в душе и не рассосалось.
Она любила моего сына также как когда-то своего, давным-давно покинувшего этот мир, видела в правнуке его продолжение, его копию. Имя я дала ребенку в честь её сына. Она радовалась. Не могла правнуком налюбоваться.
В эту субботу девятнадцатого было Крещение.
В шесть утра звонок.
У семи нянек дитя без глазу. На десяток взрослых один ребенок. Не уберегли.
Предположительно, у неё была неизвестная быстротекущая легочная инфекция. Вскрытие показало, что легкие у ребенка черного цвета. Один год и девять месяцев - закончилась короткая маленькая хрупкая человеческая жизнь.
Боже, дай сил её остающейся жить юной матери, которая не держится за жизнь даже сидя, отключается и валится на сторону будто сноп.
Смерти нет, как в унисон моим мыслям сказала мой друг shingata… Но эта юная мама об этом не знает. Да и для матери это слабое утешение. Для неё пока и, похоже, ещё надолго вперед, не будет легкой и простой жизни.
Статья написана по результатам тренинга по системно-векторной психологии Юрия Бурлана.