(no subject)
Остаток историй Королевства игрушек пущу сразу. Тремя постами.
Лайонелл Ритц в унынии переводил взгляд с одной фарфоровой куклы на другую и пожимал плечами. Утомившись впустую сотрясать воздух словами «парусина», «брезент», «миткаль», которых, по-видимому, не было в лексиконе игрушечного народца, и вконец измучившись изображать требуемые ткани пантомимой, воздухоплаватель молча бродил вокруг сникшего, прохудившегося стратостата, заложив мозолистые руки за спину.
Недавняя страсть к покорению высот и расстояний десятикратно расширила кругозор путешественника, более не нуждавшегося в посредстве гулких медленных тепловозов, прожорливых конных экипажей и собственных ног. Газовая горелка, полотняная сфера, десяток строп, плетеная корзина, песок и попутный ветер - с тем Лайонелл Ритц и расширял границы своего обитаемого мира, доселе ограниченного пригородами Лондона и изредка - имением кузена под Карлсруэ. Что ж, на сорок седьмой полет коварный ост-зюйд-ост, несколько перемежающихся восходящих и нисходящих потоков воздуха и, в довершение, грозовой фронт на высоте полутора тысяч ярдов смяли воздушный шар как бумажный рекламный проспект, надежно опутав Лайонелла стропами под лопатками и за пояс, исключая малейшую возможность досрочной разлуки естествоиспытателя и его детища.
В целом, Лайонелл привык считать коренное население Англии людьми, генетически запрограммированными на легкое сумасшествие (включая жизнь от чая до чая, систему мер и весов и тип рифмовки в тексте гимна), чтобы забавный пряничный народец, населявший ту отдаленную землю, куда прибило останки стратостата, показался воздухоплавателю вполне контактным и настроенным к возведению межнациональных мостов дружбы. Что и говорить, если стайка оловянных солдатиков в мгновение ока выпутала его из давящих объятий бечевки, марципановые гномы с крашеными свекольным (чем бы еще?) соком колпачками и штанишками чистила его одежду, а тряпичные птахи из разноцветных лоскутков парили над головой, создавая тень и обеспечивая приток свежего воздуха.
На удивление, живые куколки прекрасно понимали его английский, хотя сами не произносили ни единого разумного слова, предпочитая невнятные щебет на высоких нотах. «Чай» - и перед ним являлась фарфоровая чашка ароматного вяжущего напитка, «орехи» - и спелые плоды сыпались как по мановению волшебной палочки. Но ткани, ткани для латания прорехи в разорванном штормом шаре не мог предоставить никто.
- Не понимают или прикидываются? - хмурил брови Лайонелл и попытался словить тряпичную птицу камбоджийского (?) шелка, намереваясь легонько потрепать ее за крылья, дабы продемонстрировать суетливому народцу, что требуется. Но та упархивала, чуть только путешественник поворачивал голову.
Итак, воздухоплаватель сидел под хлебным деревом, зажав голову руками, и шумно выдыхал. Вокруг толпились пластмассовые пупсы, плюшевые далматинцы, хрустальные гусики, карамельные петушки и роботы из пластин, винтов и гаек. На исходе шестого часа игрушечно-кондитерского отупения Лайонелл был готов заново возлюбить «5 o‘clock», королеву Викторию и жидкую унцию, равную восьми жидким же драхмам, и не иначе, - лишь бы заделать проклятую дырищу в аэростате, словить клятый вест-норд-вест и бурею ли, не бурей возвратиться домой к подаче бекона. Плящущие в отдалении разноцветные gummy bears лишь усугубляли его тоску по родине.
Каучук! Конечно же! Лайонелл вскочил с песка и радостно запрыгал, хлопая себя по плечам и коленкам. У этих милых тварей наверняка найдется гуттаперча. Из чего-то же они воспроизводят себе подобных? Не теряя времени, воздухоплаватель пустился в краткое повествование о природе естественных полимеров и их, скажем, «нетрадиционном» применении для здешних мест. Фарфоровые балерины испуганно зазвенели головками, а пряничные человечки кинулись рисовать на песке странную фигуру. Судя по колпаку и половнику, игрушки изображали кондитера.
- Кондитер может достать каучук? - уточнил Лайонелл, но куклы пали ниц на песок и затихли секунд на двадцать, а затем спешно стерли «портрет».
- Тьфу.
…
Воспарив на две тысячи ярдов, аэростат в потоке западных ветров несся выше нагромождений характерных слоистых облаков. Газовая горелка исправно нагнетала горячий воздух внутрь шара, и Лайонелл, стараясь не раскачиваться в корзине, сбрасывая один балласт за другим, пожалел об излишней тщательности своего труда по латанию сферы. Час, другой, третий, и на рассвете (а на высоте тот возникает раньше и выглядит чище) взору путешественника предстал Дувр. Из бездны фантиков, мишуры и оберточной бумаги, наполнявших корзину, ликуя, выскочил абсолютно голый Лайонелл Ритц, - первый естествоиспытатель, пустивший собственные штаны и рубаху на починку транспортного средства.
(c) РШ
Лайонелл Ритц в унынии переводил взгляд с одной фарфоровой куклы на другую и пожимал плечами. Утомившись впустую сотрясать воздух словами «парусина», «брезент», «миткаль», которых, по-видимому, не было в лексиконе игрушечного народца, и вконец измучившись изображать требуемые ткани пантомимой, воздухоплаватель молча бродил вокруг сникшего, прохудившегося стратостата, заложив мозолистые руки за спину.
Недавняя страсть к покорению высот и расстояний десятикратно расширила кругозор путешественника, более не нуждавшегося в посредстве гулких медленных тепловозов, прожорливых конных экипажей и собственных ног. Газовая горелка, полотняная сфера, десяток строп, плетеная корзина, песок и попутный ветер - с тем Лайонелл Ритц и расширял границы своего обитаемого мира, доселе ограниченного пригородами Лондона и изредка - имением кузена под Карлсруэ. Что ж, на сорок седьмой полет коварный ост-зюйд-ост, несколько перемежающихся восходящих и нисходящих потоков воздуха и, в довершение, грозовой фронт на высоте полутора тысяч ярдов смяли воздушный шар как бумажный рекламный проспект, надежно опутав Лайонелла стропами под лопатками и за пояс, исключая малейшую возможность досрочной разлуки естествоиспытателя и его детища.
В целом, Лайонелл привык считать коренное население Англии людьми, генетически запрограммированными на легкое сумасшествие (включая жизнь от чая до чая, систему мер и весов и тип рифмовки в тексте гимна), чтобы забавный пряничный народец, населявший ту отдаленную землю, куда прибило останки стратостата, показался воздухоплавателю вполне контактным и настроенным к возведению межнациональных мостов дружбы. Что и говорить, если стайка оловянных солдатиков в мгновение ока выпутала его из давящих объятий бечевки, марципановые гномы с крашеными свекольным (чем бы еще?) соком колпачками и штанишками чистила его одежду, а тряпичные птахи из разноцветных лоскутков парили над головой, создавая тень и обеспечивая приток свежего воздуха.
На удивление, живые куколки прекрасно понимали его английский, хотя сами не произносили ни единого разумного слова, предпочитая невнятные щебет на высоких нотах. «Чай» - и перед ним являлась фарфоровая чашка ароматного вяжущего напитка, «орехи» - и спелые плоды сыпались как по мановению волшебной палочки. Но ткани, ткани для латания прорехи в разорванном штормом шаре не мог предоставить никто.
- Не понимают или прикидываются? - хмурил брови Лайонелл и попытался словить тряпичную птицу камбоджийского (?) шелка, намереваясь легонько потрепать ее за крылья, дабы продемонстрировать суетливому народцу, что требуется. Но та упархивала, чуть только путешественник поворачивал голову.
Итак, воздухоплаватель сидел под хлебным деревом, зажав голову руками, и шумно выдыхал. Вокруг толпились пластмассовые пупсы, плюшевые далматинцы, хрустальные гусики, карамельные петушки и роботы из пластин, винтов и гаек. На исходе шестого часа игрушечно-кондитерского отупения Лайонелл был готов заново возлюбить «5 o‘clock», королеву Викторию и жидкую унцию, равную восьми жидким же драхмам, и не иначе, - лишь бы заделать проклятую дырищу в аэростате, словить клятый вест-норд-вест и бурею ли, не бурей возвратиться домой к подаче бекона. Плящущие в отдалении разноцветные gummy bears лишь усугубляли его тоску по родине.
Каучук! Конечно же! Лайонелл вскочил с песка и радостно запрыгал, хлопая себя по плечам и коленкам. У этих милых тварей наверняка найдется гуттаперча. Из чего-то же они воспроизводят себе подобных? Не теряя времени, воздухоплаватель пустился в краткое повествование о природе естественных полимеров и их, скажем, «нетрадиционном» применении для здешних мест. Фарфоровые балерины испуганно зазвенели головками, а пряничные человечки кинулись рисовать на песке странную фигуру. Судя по колпаку и половнику, игрушки изображали кондитера.
- Кондитер может достать каучук? - уточнил Лайонелл, но куклы пали ниц на песок и затихли секунд на двадцать, а затем спешно стерли «портрет».
- Тьфу.
…
Воспарив на две тысячи ярдов, аэростат в потоке западных ветров несся выше нагромождений характерных слоистых облаков. Газовая горелка исправно нагнетала горячий воздух внутрь шара, и Лайонелл, стараясь не раскачиваться в корзине, сбрасывая один балласт за другим, пожалел об излишней тщательности своего труда по латанию сферы. Час, другой, третий, и на рассвете (а на высоте тот возникает раньше и выглядит чище) взору путешественника предстал Дувр. Из бездны фантиков, мишуры и оберточной бумаги, наполнявших корзину, ликуя, выскочил абсолютно голый Лайонелл Ритц, - первый естествоиспытатель, пустивший собственные штаны и рубаху на починку транспортного средства.
(c) РШ