История из детства
Топот, смех, скрип открывающейся двери. Я притаился за копировальной машиной.
Дверь закрылась и - тишина. Я подождал минутку, перевел дыхание, нащупал в темноте угол ксерокса, открыл крышку. Свет из копировальных недр зловеще подсветил отражение моего лица в стеклянной двери напротив - носатостью и намерениями лицо напоминало мудрецов с обложки протоколов. Прислушался - все тихо, поднял со рабочей поверхности ксерокса книжку, перевернул страницу, положил обратно и нажал на большую зеленую кнопку. Машина зажужжала, завздыхала и выплюнула листок бумаги поверх двадцати-трех своих собратьев.
Двадцать четыре. На каждом - по две страницы текста, значит сорок восемь за сегодня. Сделаю еще дюжину и хватит. Хорошего понемножку. Еще несколько дней - и «Мертвые души» будут мои!
Снова кто-то топает по коридору - прямо в мою сторону. Блин! Кто это тут шастает? Ни детей, ни учителей тут в это время почти не бывает - все на утренней молитве. Я рывком закрываю крышку копировальной машины, но спрятаться уже не успеваю - распахивается дверь, зажигается свет.
- Сдзе! - клацает челюстями физрук.
Беспомощно моргаю.
- Почему не на молитве?
- Я...
Подходит к ксероксу, поднимает крышку.
- Что это?
- «Мертвые души», - лепечу, - поэма...
- Стихи, ишь ты, - берет книгу двумя пальцами, - кто разрешил?
Рядом с его лицом, похожим на бейсбольную варежку, висит ламинированная надпись: «Unauthorized use strictly prohibited!» Я не знаю что значит большая часть этих слов, но догадываюсь, что они - про меня.
- Это... для домашнего задания, мистер Айван!
- По какому предмету?
- По русской литературе.
Физрук смеется. Я лихорадочно перебираю в уме расписание уроков восьмого класса йешивы «Сыны Израиля».
- По... талмуду!
Физрук вытирает слезы кулаком, похожим на боксерскую перчатку и крутит пальцем у виска:
- Без разрешения, балбес... Ладно, хоть книжку-то, а не порнографию, как эти дефективные из компьютерного класса... я бы их всех в полицию сдал...
С энтузиазмом киваю.
- Ладно, боец, - говорит физрук, - простю тебя в этот раз... но только если поможешь мне... поможешь?
- Так точно!
- Тогда шагай за мной.
Он впечатывает мне в грудную клетку «Мертвые души» и шагает в дальнюю кладовку.
Захожу следом, сразу чихаю от пыли.
- Будь здоров! - сопит в ухо из темноты физрук.
- Спасибо, мистер Айван! А можно свет зажечь?
- Сейчас... сейчас... - физрук тяжело дышал, - а свет-то... не работает свет... но ничего, ничего, мы руками нащупаем... Вот, держи!
В моих руках оказалось что-то, на ощупь напоминающее толстую шершавую колбасу.
- Держишь? Ну? Тяни! Сильнее!
Я задом выпятился из кладовки обратно на свет. В моих руках был спортивный канат для лазанья, грязные концы с обеих сторон исчезали в темноте.
- Тяни, я сказал! - рявкнуло оттуда.
Всего за десять минут, три пятиметровых каната были вытянуты, смотаны и сложены. Я безуспешно пытался отряхнуть пыль с белой рубашки.
- Молодец, Сдзе! - сказал физрук, - книжки - дело хорошее, но про физподготовку забывать тоже не нужно. И чтоб возле ксерокса я тебя больше не видел!
Дверь закрылась и - тишина.
Я подождал минутку, перевел дыхание. И снова принялся копировать книжку. Даже и не прячась особо: работа по вытягиванию каната требовала оплаты. Я и сам понял, насколько это была глупая мысль - как только увидел нашего раввина, стоявшего прямо у меня за спиной. Даже и не заметил, как он подошел. Все, точно отчислят.
- Новенький? - спросил рав Кац, - как зовут?
- Я...
Мой голос срывается, но Кац подхватывает:
- Я-аа-койвь!.. Праотец наш. С таким именем! И...
- И...
- И не стыдно тебе, Я-акойвь! С таким именем! Гадости писать!
- Простите... - пролепетал я, - я не понимаю...
- Чего непонятного-то? - сказал раввин, - вместо рассказа про то, как ты без спроса юзал дорогую технику, чернила, бумагу, чтобы копировать эти гойише майсы... Вместо милой хохмы из детства, мол какая прелесть! ребенок любил читать! - тебя конечно же понесло на «руками нащупаем шершавую колбасу»!
- Я...
- Ты, ты! А кто ж еще это пишет? Придумываешь черт знает что про нашего а-гройсе-мецие-физкультурника... Который виноват был только в том, чтом ты физически развивался!
Я ущипнул себя за штанину.
- Наверняка ведь еще напишешь какую-то мерзопакостность и о своем раввине... который не покладая рук, лепил из тебя настоящего еврея...
Кац осекся, мотнул головой.
- Кстати, Янкель, - он плотоядно сверкнул глазами, - а не обрезан ли ты?
- Я все верну! Чернила! Бумагу! Простите меня, я больше не буду!
- Ага! Значит, не обрезан!
- Обрезан, честное слово!
Кац оглядел меня с ног до головы и обратно.
- Что-то я тебе не верю, Я-акойвь, - пропел он, - но не волнуйся - мы твой маленький... ээ... грешок... в огромную мицву переоборудуем. Сразу после занятий, чтоб был в моем кабинете. Как штык! С собой иметь бинты и молитвенник.
- Но у меня нет бинтов!
- Ничего страшного, бинты - необязательно.
Стекла его очков затуманились на минутку. Дверь закрылась и - тишина.
Я ожесточенно копировал страницу за страницей - хуже уже не будет. Видела бы моя бабуля, заслуженный учитель русских языка и литературы, какой ценой я расплачиваюсь за свою любовь к этому предмету. Снова хлопает дверь, я вздрагиваю, оборачиваюсь.
- Уф-ф, это ты...
- Что это ты тут делаешь? - Лева тянется к стопке свеженапечатанных страниц.
- Листовки печатаю, - угрюмо шлепаю его по рукам, - пролетариям всех стран.
- Небось без разрешения?
- А тебе-то что?
- Мне? А вот что! - вдруг рявкает Лева, - Доставай хуй!
Я шарахнулся от него прямо в ксерокс:
- Чего??
- Сейчас мы его тебе... - Лева рубящим ударом ладони рассек перед собой воздух, - ки-я-ааа!.. койвь!
Я перевел дух.
- Подслушивал, скотина! Хватит ржать!
Лева отдышался, вытер слезы.
- Тебе смешно, а мне к Кацу после уроков, - говорю, - да и книжку я наверняка не закончу.
- А ты чего, правда не обрезан?
- Хоть ты не начинай, ладно? А то я щас такое про тебя напишу, твоим родителям будет стыдно.
- Подумаешь! - фыркнул Лева, - Это я про тебя такое напишу. Читателей-то у меня уж побольше будет. И вообще, что это за фокусы - каждый раз когда тебе неохота возиться с сюжетом, заставлять персонажей дурака валять. Кац был прав: начал писать милую историю из детства, имей совесть закончить.
Дверь закрылась и - тишина.
Я подождал минутку, вздохнул, закрыл крышку ксерокса, нажал на зеленую кнопку.
Чего больше всего хочется обычному мужскому подростку тринадцати лет? Особенно, когда его недавно перевезли в новую американскую страну, а затем определили в ортодоксальную еврейскую школу, только для мальчиков.
Правильно: читать.
Книги в максимум два эмигрантских чемодана на рыло совершенно не помещались. Ничего, вышлем бандеролями.
Не помню, что было в тех двух чемоданах, а книги в бандеролях помню - каждую, отчетливо, будто предчувствовал, что никогда их больше не увижу.
В отсутствие бандеролей, предлагалось читать несвежие страницы «Нового Русского Слова», которыми были выстелены кухонные полки в нашей квартире. А в школьные дни - молитвенник, где специально для беженцев из северного Египта, каждая страница сопровождалась русским переводом.
«Во многих высказываниях наших соотечественников в печати русского Зарубежья... на реках Вавилонских... о кончине на 91 году унтер-лейтенанта лейб-гвардейского полка ея Величества... еще в чреве, закон установив на его плоть... за то, что не сделал меня женщиной...»
Я думал, что это будут последние слова, прочитанные мною на родном языке, но случилось чудо: наш сосед согласился одолжить мне книжку на русском. Всего на несколько дней... ты ведь быстро читаешь? Грязными руками не мацать!.. Оставлю за скобками как полузнакомый подросток уговорил одинокого соседа дать почитать Набоковскую «Лолиту». Главное - у меня было всего несколько дней, чтобы успеть её скопировать в мое вечное владение и ныне и присно, и во веки веков, аминь.
- «Мертвые души», - сказала Лолита.
- Чего-чего?
- Ты там копировал «Мертвые души».
- Уж я-то лучше тебя знаю... Хмм... Блин, действительно.
- Всегда можно на тебя положиться в отношении ошибок в прозе. Вперед, переписывать.
Я перевернул страницу, еще одну, заглянул в начало, вздохнул.
Закрыл крышку ксерокса, нажал на зеленую кнопку. Тот завизжал, щелкнул пару раз и затих.
- Ну вот, - сказал я, обращаясь непонятно к кому, - финита. Бумага закончилась.
Дверь закрылась и - тишина. Я подождал минутку, перевел дыхание, нащупал в темноте угол ксерокса, открыл крышку. Свет из копировальных недр зловеще подсветил отражение моего лица в стеклянной двери напротив - носатостью и намерениями лицо напоминало мудрецов с обложки протоколов. Прислушался - все тихо, поднял со рабочей поверхности ксерокса книжку, перевернул страницу, положил обратно и нажал на большую зеленую кнопку. Машина зажужжала, завздыхала и выплюнула листок бумаги поверх двадцати-трех своих собратьев.
Двадцать четыре. На каждом - по две страницы текста, значит сорок восемь за сегодня. Сделаю еще дюжину и хватит. Хорошего понемножку. Еще несколько дней - и «Мертвые души» будут мои!
Снова кто-то топает по коридору - прямо в мою сторону. Блин! Кто это тут шастает? Ни детей, ни учителей тут в это время почти не бывает - все на утренней молитве. Я рывком закрываю крышку копировальной машины, но спрятаться уже не успеваю - распахивается дверь, зажигается свет.
- Сдзе! - клацает челюстями физрук.
Беспомощно моргаю.
- Почему не на молитве?
- Я...
Подходит к ксероксу, поднимает крышку.
- Что это?
- «Мертвые души», - лепечу, - поэма...
- Стихи, ишь ты, - берет книгу двумя пальцами, - кто разрешил?
Рядом с его лицом, похожим на бейсбольную варежку, висит ламинированная надпись: «Unauthorized use strictly prohibited!» Я не знаю что значит большая часть этих слов, но догадываюсь, что они - про меня.
- Это... для домашнего задания, мистер Айван!
- По какому предмету?
- По русской литературе.
Физрук смеется. Я лихорадочно перебираю в уме расписание уроков восьмого класса йешивы «Сыны Израиля».
- По... талмуду!
Физрук вытирает слезы кулаком, похожим на боксерскую перчатку и крутит пальцем у виска:
- Без разрешения, балбес... Ладно, хоть книжку-то, а не порнографию, как эти дефективные из компьютерного класса... я бы их всех в полицию сдал...
С энтузиазмом киваю.
- Ладно, боец, - говорит физрук, - простю тебя в этот раз... но только если поможешь мне... поможешь?
- Так точно!
- Тогда шагай за мной.
Он впечатывает мне в грудную клетку «Мертвые души» и шагает в дальнюю кладовку.
Захожу следом, сразу чихаю от пыли.
- Будь здоров! - сопит в ухо из темноты физрук.
- Спасибо, мистер Айван! А можно свет зажечь?
- Сейчас... сейчас... - физрук тяжело дышал, - а свет-то... не работает свет... но ничего, ничего, мы руками нащупаем... Вот, держи!
В моих руках оказалось что-то, на ощупь напоминающее толстую шершавую колбасу.
- Держишь? Ну? Тяни! Сильнее!
Я задом выпятился из кладовки обратно на свет. В моих руках был спортивный канат для лазанья, грязные концы с обеих сторон исчезали в темноте.
- Тяни, я сказал! - рявкнуло оттуда.
Всего за десять минут, три пятиметровых каната были вытянуты, смотаны и сложены. Я безуспешно пытался отряхнуть пыль с белой рубашки.
- Молодец, Сдзе! - сказал физрук, - книжки - дело хорошее, но про физподготовку забывать тоже не нужно. И чтоб возле ксерокса я тебя больше не видел!
Дверь закрылась и - тишина.
Я подождал минутку, перевел дыхание. И снова принялся копировать книжку. Даже и не прячась особо: работа по вытягиванию каната требовала оплаты. Я и сам понял, насколько это была глупая мысль - как только увидел нашего раввина, стоявшего прямо у меня за спиной. Даже и не заметил, как он подошел. Все, точно отчислят.
- Новенький? - спросил рав Кац, - как зовут?
- Я...
Мой голос срывается, но Кац подхватывает:
- Я-аа-койвь!.. Праотец наш. С таким именем! И...
- И...
- И не стыдно тебе, Я-акойвь! С таким именем! Гадости писать!
- Простите... - пролепетал я, - я не понимаю...
- Чего непонятного-то? - сказал раввин, - вместо рассказа про то, как ты без спроса юзал дорогую технику, чернила, бумагу, чтобы копировать эти гойише майсы... Вместо милой хохмы из детства, мол какая прелесть! ребенок любил читать! - тебя конечно же понесло на «руками нащупаем шершавую колбасу»!
- Я...
- Ты, ты! А кто ж еще это пишет? Придумываешь черт знает что про нашего а-гройсе-мецие-физкультурника... Который виноват был только в том, чтом ты физически развивался!
Я ущипнул себя за штанину.
- Наверняка ведь еще напишешь какую-то мерзопакостность и о своем раввине... который не покладая рук, лепил из тебя настоящего еврея...
Кац осекся, мотнул головой.
- Кстати, Янкель, - он плотоядно сверкнул глазами, - а не обрезан ли ты?
- Я все верну! Чернила! Бумагу! Простите меня, я больше не буду!
- Ага! Значит, не обрезан!
- Обрезан, честное слово!
Кац оглядел меня с ног до головы и обратно.
- Что-то я тебе не верю, Я-акойвь, - пропел он, - но не волнуйся - мы твой маленький... ээ... грешок... в огромную мицву переоборудуем. Сразу после занятий, чтоб был в моем кабинете. Как штык! С собой иметь бинты и молитвенник.
- Но у меня нет бинтов!
- Ничего страшного, бинты - необязательно.
Стекла его очков затуманились на минутку. Дверь закрылась и - тишина.
Я ожесточенно копировал страницу за страницей - хуже уже не будет. Видела бы моя бабуля, заслуженный учитель русских языка и литературы, какой ценой я расплачиваюсь за свою любовь к этому предмету. Снова хлопает дверь, я вздрагиваю, оборачиваюсь.
- Уф-ф, это ты...
- Что это ты тут делаешь? - Лева тянется к стопке свеженапечатанных страниц.
- Листовки печатаю, - угрюмо шлепаю его по рукам, - пролетариям всех стран.
- Небось без разрешения?
- А тебе-то что?
- Мне? А вот что! - вдруг рявкает Лева, - Доставай хуй!
Я шарахнулся от него прямо в ксерокс:
- Чего??
- Сейчас мы его тебе... - Лева рубящим ударом ладони рассек перед собой воздух, - ки-я-ааа!.. койвь!
Я перевел дух.
- Подслушивал, скотина! Хватит ржать!
Лева отдышался, вытер слезы.
- Тебе смешно, а мне к Кацу после уроков, - говорю, - да и книжку я наверняка не закончу.
- А ты чего, правда не обрезан?
- Хоть ты не начинай, ладно? А то я щас такое про тебя напишу, твоим родителям будет стыдно.
- Подумаешь! - фыркнул Лева, - Это я про тебя такое напишу. Читателей-то у меня уж побольше будет. И вообще, что это за фокусы - каждый раз когда тебе неохота возиться с сюжетом, заставлять персонажей дурака валять. Кац был прав: начал писать милую историю из детства, имей совесть закончить.
Дверь закрылась и - тишина.
Я подождал минутку, вздохнул, закрыл крышку ксерокса, нажал на зеленую кнопку.
Чего больше всего хочется обычному мужскому подростку тринадцати лет? Особенно, когда его недавно перевезли в новую американскую страну, а затем определили в ортодоксальную еврейскую школу, только для мальчиков.
Правильно: читать.
Книги в максимум два эмигрантских чемодана на рыло совершенно не помещались. Ничего, вышлем бандеролями.
Не помню, что было в тех двух чемоданах, а книги в бандеролях помню - каждую, отчетливо, будто предчувствовал, что никогда их больше не увижу.
В отсутствие бандеролей, предлагалось читать несвежие страницы «Нового Русского Слова», которыми были выстелены кухонные полки в нашей квартире. А в школьные дни - молитвенник, где специально для беженцев из северного Египта, каждая страница сопровождалась русским переводом.
«Во многих высказываниях наших соотечественников в печати русского Зарубежья... на реках Вавилонских... о кончине на 91 году унтер-лейтенанта лейб-гвардейского полка ея Величества... еще в чреве, закон установив на его плоть... за то, что не сделал меня женщиной...»
Я думал, что это будут последние слова, прочитанные мною на родном языке, но случилось чудо: наш сосед согласился одолжить мне книжку на русском. Всего на несколько дней... ты ведь быстро читаешь? Грязными руками не мацать!.. Оставлю за скобками как полузнакомый подросток уговорил одинокого соседа дать почитать Набоковскую «Лолиту». Главное - у меня было всего несколько дней, чтобы успеть её скопировать в мое вечное владение и ныне и присно, и во веки веков, аминь.
- «Мертвые души», - сказала Лолита.
- Чего-чего?
- Ты там копировал «Мертвые души».
- Уж я-то лучше тебя знаю... Хмм... Блин, действительно.
- Всегда можно на тебя положиться в отношении ошибок в прозе. Вперед, переписывать.
Я перевернул страницу, еще одну, заглянул в начало, вздохнул.
Закрыл крышку ксерокса, нажал на зеленую кнопку. Тот завизжал, щелкнул пару раз и затих.
- Ну вот, - сказал я, обращаясь непонятно к кому, - финита. Бумага закончилась.