Умные мысли по поводу волн Кондратьева
Опубликовано на "Слоне"
Владислав ИноземцевДоктор экономических наук, директор Центра исследований постиндустриального общества
В России наступила эпоха импортозамещения. Сыр у нас замещается «сырным продуктом», современные лекарства - дженериками. Приблизительно то же самое происходит и в ментальной сфере: от фундированных экономических и социальных доктрин мы стремительно смещаемся в сторону умозрительных концепций, созданных на российской почве. Не важно, что часть из них выглядит полным бредом, но, утверждают многие, есть ведь и серьезные теории, нуждающиеся в развитии. Одна из самых популярных в последние годы - концепция «длинных волн», созданная в 1920-е годы Николаем Кондратьевым.
Кондратьев прошел типичный для Советского Союза жизненный путь. Ученик одного из самых выдающихся русских экономистов, Михаила Туган-Барановского, он в довольно молодом возрасте сделал впечатляющую карьеру в совучреждениях, но потом его объявили врагом, арестовали, восемь лет продержали в тюрьме, а затем за ненадобностью расстреляли. Через год после того, как прах ученого нашел пристанище на полигоне в Коммунарке, видный экономист Йозеф Шумпетер предложил называть длинные хозяйственные циклы именем советского теоретика (хотя о них же писали еще перед Первой мировой войной голландцы Ван Гельдерен и де Волф). В 1987 году Кондратьев был реабилитирован, а в 1992-м его именем названа медаль, которой Российская академия наук награждает экономистов (почему-то в основном придерживающихся социалистических взглядов).
Николай Кондратьев
wikipedia.org
Кондратьевская идея так называемых «длинных волн», или «кондратьевского цикла», основана на смене отдельных технологических укладов - по мнению автора, в среднем раз в полвека. Сам Кондратьев указал на три цикла: первый, по его мнению, пришелся на 1790-1849 годы, второй - на 1850-1896-е, а третий начался в 1896 году и должен был закончиться в середине 1940-х. Автор полагал, что основными критериями начала и конца цикла выступают динамика цен и процентных ставок, но впоследствии акцент был перенесен на изменения в технологическом базисе производства.
Одной из самых интересных черт дискуссии о «длинных волнах» является то, как она идет в двух частях мира - в России и за ее пределами. Отмечу, что хотя число сайтов на русском языке составляет во Всемирной сети менее 6%, а на английском - почти 55%, Google выдает приблизительно втрое больше ссылок на Кондратьева и его волны в русском сегменте интернета, чем во всех остальных его секторах. Удивительно также, что, например, русскоязычная статья в «Википедии» на эту тему вскользь упоминает Шумпетера, но связывает развитие теории Кондратьева с такими титанами мысли, как беглый киргизский президент Аскар Акаев, советник президента России Сергей Глазьев, а также профессора Дмитрий Львов и Юрий Яковец; в то время как, например, та же статья на английском или немецком языке русских авторов (кроме самого Кондратьева) не упоминает вовсе. В общем, теория длинных волн отражает идеологическую борьбу не хуже, чем советская политэкономия в целом.
Если не вдаваться в детали, значимость этой концепции в России обосновывается тем, что мир якобы находится на рубеже смены пятого «технологического уклада» шестым («Уже видны ключевые направления развития нового технологического уклада, - пишет Глазьев, - биотехнологии, основанные на достижениях молекулярной биологии и генной инженерии, нанотехнологии, системы искусственного интеллекта, глобальные информационные сети и интегрированные высокоскоростные транспортные системы»), и именно в этот момент Россия должна резким рывком преодолеть свое отставание, «оседлать новую длинную волну экономического развития и вырваться из сырьевой ловушки» (статьяГлазьева «О стратегии модернизации и развития экономики России в условиях глобальной депрессии»). Такого же мнения придерживаются многие «патриотически настроенные» экономисты, призывающие государство (предпочитающее пока жить за счет сырьевой ренты) использовать все возможности для того, чтобы Россия стала пионером этого нового технологического уклада.
Глазьева и его сторонников можно понять: смена технологического уклада всякий раз довольно радикально обесценивала ресурсы и активы, ценившиеся на предшествующих этапах. Достаточно вспомнить, что первые две длинные волны основывались соответственно на примитивном фабричном производстве (в основном текстильном) и на революции, произведенной паровой машиной (ни о первом, ни о второй уже никто не вспоминает). Однако построения отечественных авторов вызывают как минимум пять вопросов, относящихся непосредственно к теории волн.
Первый вопрос наиболее важен. История показывает, что всякий раз новая волна зарождалась и получала свое развитие либо там же, где и предшествующая, либо в тех странах, которые лучше всего воспользовались возможностями, открывавшимися предшествующей волной. Первая волна воплощается фабричным производством в Англии, вторая - революцией, связанной с паровой машиной, железными дорогами и химическим производством, распространившимся уже по большей части Европы, третья - новыми технологиями конвейерного производства и машиностроением, где особо отличилась Америка, четвертая - производством автомобилей и двигателем внутреннего сгорания, пятая - компьютерными и коммуникационными технологиями, снова почти всецело американскими. Это совершенно естественно: технологическое развитие требует огромной базы знаний, умений и, что самое важное, спроса на новую продукцию (до середины 1990-х почти 80% компьютеров и мобильных телефонов продавались в Северной Америке, Западной Европе и Японии). Иначе говоря, даже признавая, что за технологическими волнами хорошо было бы угнаться, непонятно, почему стоит поверить нашим «патриотам», считающим, что впервые в истории новая волна должна зародиться не там же, где и предшествующие, - то есть не стоит ли отнестись к предлагаемой цели как к недостижимой?
Второй вопрос - продолжение первого. Если признать, что сейчас мы видим зарождение шестого уклада, самым правильным будет как раз не торопиться. Хорошо известны примеры «догоняющего» развития - это Германия в 1880-е и 1890-е годы; США в 1910-1920-е; Советский Союз в 1930-е; Япония и Корея в 1960-е; Китай в 1980-е и 1990-е - все эти случаи попадают вовсе не на начальную фазу кондратьевских циклов, а скорее на их середину. Причина легко объяснима: гораздо проще перенять уже существующую технологию, чем вложиться в создание некой новой с нуля и коммерциализировать ее. Поэтому можно сказать, что пространственное расширение кондратьевских волн происходит именно в период наивысшего подъема волны, но не ее зарождения. Страны, приобщавшиеся к волнам, мало что изобретали (причем, я бы сказал, с каждой новой волной все меньше): это касается и СССР 1930-х годов, и Японии 1970-х, и уж тем более Китая и других индустриальных стран Азии. Поэтому более правильной задачей я бы назвал сейчас оседлание не малоизвестной шестой, а хорошо понятной пятой волны.
Третий вопрос - вопрос о средствах. Российские авторы, рассуждающие о технологических волнах и длинных циклах, постоянно твердят о том, что с этой целью необходимо задействовать все ресурсы государства. Однако на примере прошлых волн можно легко заметить, что государство играло далеко не основную роль в зарождении новых укладов. Промышленная революция в Британии вообще прошла мимо государства; США индустриализировались во многом до того, как была создана адекватная современному государству налоговая система; про появление первых компьютеров и компаний, производящих программное обеспечение, я вообще не говорю. Единственными примерами усилий государства были ядерная и космическая программы - но ни ядерная энергия, ни космос производственными технологиями в собственном смысле слова не стали (а когда космос оказался коммерчески интересен, то появился Илон Маск). Мне кажется, что роль государства крайне велика именно тогда, когда задачей является масштабное технологическое заимствование (как в СССР в 1930-е годы, в Японии в 1960-е или в странах Азии в 1980-2000-е), а не появление ростков нового уклада. Финансирование новых технологий по-глазьевски невозможно даже в условиях нормальной экономики, которая их ежечасно востребует, не то что в нефтяно-полицейском государстве типа современной России. Чтобы новый уклад успешно стартанул, нужна частная экономика.
Четвертый вопрос - тайминг. Российские авторы бьют в набат потому, что считают: новый уклад формируется на наших глазах, в соответствии с длинными полувековыми циклами. Однако если, в отличие от циклов Жюгляра, эти циклы задаются технологическими переменами, они должны подчиняться их логике - а важнейшим законом развития технологий выступает его постоянное ускорение. Среди европейских сторонников идей Кондратьева этот момент прекрасно уловлен Даниэлем Шмихулой (cм.: Šmihula, Daniel. The waves of the technological innovations of the modern age and the present crisis as the end of the wave of the informational technological revolution - in: Studia politica Slovaca (Bratislava), 2009, №1, p. 32-47), который считает, что ныне циклы данного типа сократились по времени с 60 до 30 или даже 20 лет. Если это так - а данная гипотеза, никем в России не обсуждаемая, крайне похожа на правду, - то все рассуждения о том, что нам «нужно спешить», не стоят и выеденного яйца; кроме того, тогда могут оказаться ошибочными и определения новых перспективных технологических направлений. То есть прежде чем рассуждать о прогностической роли теории длинных волн, нужно доказать, что они не стали короткими (в то время как традиционные кризисы повторяются по-прежнему приблизительно с той же частотой, как и ранее).
Наконец, пятый вопрос касается общей применимости модели. Классические циклы, отражающие процесс инвестирования, накопления, развития производства и образования неминуемого в рыночной системе пузыря, действуют в условиях относительно развитой капиталистической экономики (первый зафиксирован в 1804-1810 годах). С тех пор экономика не перестала быть капиталистической - наоборот, она распространилась на весь мир. В то же время циклы Кондратьева относятся к индустриальной эпохе - в период доминирования аграрного сектора никакие технологии не менялись не то что раз в пятьдесят, а и раз в двести лет. Между тем в последнее время многие авторы говорят о становлении «экономики услуг», которая, вероятно, может иметь совершенно иные тренды технологического развития, чем индустриальная экономика, - и потому вообще остается открытым вопрос о том, способна ли объяснить что-либо теория, созданная на базе анализа индустриальной динамики XIX столетия.
Какие выводы можно сделать из сказанного? Очевидно только одно: страны, которые стоят на месте, через непродолжительное время ожидает крах их экономических и политических претензий, а уделом их становится отбрасывание на периферию глобальной экономики. Однако это не означает, что решением является попытка собственными силами оседлать волну и перегнать других; такая задача, на мой взгляд, нерешаема в принципе, а затраченные на ее воплощение средства будут просто потеряны. Максимум, что может стоять на повестке дня, - это масштабные технологические заимствования и встраивание в глобальные производственные цепочки в совокупности с расширением пространства частной инициативы: соединение этих моментов может создать благоприятные условия для того, чтобы вписаться в следующую волну. Однако все то, что предлагает Глазьев и его воодушевленные коллеги: огосударствление экономики; искусственное выделение «направлений главного удара»; кустарщина ради создания «закрывающих» технологий и, конечно, отказ от ответственной финансовой политики для достижения иллюзорных целей «оседлания волны», - полная чушь. Просто потому, что ни одна волна ни одной страной не была пока оседлана подобным способом. И то, что ни у кого не получилось пять раз, не получится в шестой у «отдельно взятой страны». Как говорится: пробовали, знаем.