Портреты и люди: "неизвестный" из Метрополитена
Разглядывать портреты римских императоров, перечитывая Тацита или Светония, очень увлекательно, но долго этим заниматься невозможно - уж очень много страшного и отвратительного в мире власти. К счастью, до нас дошли не только портреты императоров и их супруг, но и изображения обычных римлян. За исключением тех немногих случаев, когда сохранились какие-то надписи, большинство из них так навсегда и останутся портретами «неизвестных».
В нью-йоркском Метрополитене есть изумительный мужской портрет. Судя по прическе, отсутствию пластической проработки глаз, легкой идеальности образа, этот портрет создан во времена Августа или его ближайших преемников.
Я его фотографировала каждый раз, оказываясь в Метрополитене. Экспозиция искусства Древнего Рима и освещение в залах менялись. Если на первом снимке перед нами совсем молодой человек, который вот-вот приоткроет губы в легкой улыбке, то при более жестком освещении, он выглядит повзрослевшим и более суровым. Едва заметные усики и бородка, скорее всего, знак траура по кому-то из родственников.
Мне кажется, для того чтобы приблизиться к пониманию таких «неизвестных», стоит обратиться к поэзии. Например, к элегиям Секста Проперция, поэта жившего в эпоху Августа, но не в Риме, а в Перудже, отвергавшего богатство и военную славу, ради поэтической страсти и любви. Вчитаемся в пятую элегию из третьей книги Проперция:
Амур - бог мира, и мы, влюблённые, почитаем мир:
довольно мне жестоких сражений с моей девушкой.
Золоту завидуют другие, над моим сердцем оно не властно,
и моей жажде не нужно сосудов из дорогого самоцвета.
Бычьи упряжки не распахивают для меня тучные нивы Кампании,
и твоя гибель, Коринф, не обогатила меня, бедного, ценной бронзой.
О, как жестоко ошибся Прометей, когда лепил первую глину, -
создавая наше сердце, он был так неосторожен!
Занимаясь телом, он пренебрёг в своей искусной работе умом:
а прежде всего нужно было бы назначить прямой путь для нашей души.
Вот нас и швыряют ветры по морским просторам,
и, не закончив один бой, мы замышляем новые.
По водам Ахеронта не увезёшь с собой никаких богатств,
глупец, - на смертном челне ты поплывёшь нагим.
Среди теней бывший победитель ничем не отличается от побеждённого:
и ты, пленник Югурта, будешь сидеть рядом с консулом Марием.
Нет разницы между Иром из Дулихии и Лидийским Крёзом -
лучшая смерть - та, которая придёт в назначенный Паркой день.
В ранней юности мне отрада - гулять на Геликоне
и водить хороводы, держа за руки Муз;
мне отрада - сковывать ум обильным Лиэем,
не снимая с головы венок из весенних роз.
А когда преклонный возраст лишит нас утех Венеры,
когда седая старость окрасит белизной наши волосы,
я с удовольствием займусь изучением природы вещей,
узнаю, что за искусный бог правит мирозданьем,
где его восход, где закат, и почему луна,
соединив свои рога, ежемесячно вновь становится полной,
откуда прилетают ветры, господствующие над морем, и что
своим дуновением похищает Эвр, почему в тучах не иссякает вода
и придёт ли день, который сокрушит твердыню вселенной,
почему разноцветная радуга пьёт дождевую воду
и дрожат вершины Перребийского Пинда,
почему облекается в траур солнечный диск, зачем ему чёрные кони,
почему так неповоротлив Волопас со своей повозкой и быками,
а хоровод Плеяд сходится в плотном огне,
почему море остаётся в своей впадине и не выходит за берега,
а полный год состоит из четырёх частей.
Узнаю также, есть ли под землёй суд богов и мученья виновных,
вьются ли чёрные змеи на голове Тисифоны,
существуют ли Алкмеоновы фурии и голод Финея,
есть ли колесо, утёсы и жажда среди воды,
действительно ли сторожит подземные своды пёс с тремя гортанями,
Цербер, а простёртому Титию не хватает девяти югеров земли,
либо несчастные земные племена обмануты баснями,
и нечего нам бояться после погребального костра.
Закат моей жизни да будет таков - а вы,
кому милее брани, верните домой Крассовы знамёна!
Секст Проперций. Элегии в четырех книгах. Перевод и примечания А.И.Любжина. М., 2004, с.131, 133.
В нью-йоркском Метрополитене есть изумительный мужской портрет. Судя по прическе, отсутствию пластической проработки глаз, легкой идеальности образа, этот портрет создан во времена Августа или его ближайших преемников.
Я его фотографировала каждый раз, оказываясь в Метрополитене. Экспозиция искусства Древнего Рима и освещение в залах менялись. Если на первом снимке перед нами совсем молодой человек, который вот-вот приоткроет губы в легкой улыбке, то при более жестком освещении, он выглядит повзрослевшим и более суровым. Едва заметные усики и бородка, скорее всего, знак траура по кому-то из родственников.
Мне кажется, для того чтобы приблизиться к пониманию таких «неизвестных», стоит обратиться к поэзии. Например, к элегиям Секста Проперция, поэта жившего в эпоху Августа, но не в Риме, а в Перудже, отвергавшего богатство и военную славу, ради поэтической страсти и любви. Вчитаемся в пятую элегию из третьей книги Проперция:
Амур - бог мира, и мы, влюблённые, почитаем мир:
довольно мне жестоких сражений с моей девушкой.
Золоту завидуют другие, над моим сердцем оно не властно,
и моей жажде не нужно сосудов из дорогого самоцвета.
Бычьи упряжки не распахивают для меня тучные нивы Кампании,
и твоя гибель, Коринф, не обогатила меня, бедного, ценной бронзой.
О, как жестоко ошибся Прометей, когда лепил первую глину, -
создавая наше сердце, он был так неосторожен!
Занимаясь телом, он пренебрёг в своей искусной работе умом:
а прежде всего нужно было бы назначить прямой путь для нашей души.
Вот нас и швыряют ветры по морским просторам,
и, не закончив один бой, мы замышляем новые.
По водам Ахеронта не увезёшь с собой никаких богатств,
глупец, - на смертном челне ты поплывёшь нагим.
Среди теней бывший победитель ничем не отличается от побеждённого:
и ты, пленник Югурта, будешь сидеть рядом с консулом Марием.
Нет разницы между Иром из Дулихии и Лидийским Крёзом -
лучшая смерть - та, которая придёт в назначенный Паркой день.
В ранней юности мне отрада - гулять на Геликоне
и водить хороводы, держа за руки Муз;
мне отрада - сковывать ум обильным Лиэем,
не снимая с головы венок из весенних роз.
А когда преклонный возраст лишит нас утех Венеры,
когда седая старость окрасит белизной наши волосы,
я с удовольствием займусь изучением природы вещей,
узнаю, что за искусный бог правит мирозданьем,
где его восход, где закат, и почему луна,
соединив свои рога, ежемесячно вновь становится полной,
откуда прилетают ветры, господствующие над морем, и что
своим дуновением похищает Эвр, почему в тучах не иссякает вода
и придёт ли день, который сокрушит твердыню вселенной,
почему разноцветная радуга пьёт дождевую воду
и дрожат вершины Перребийского Пинда,
почему облекается в траур солнечный диск, зачем ему чёрные кони,
почему так неповоротлив Волопас со своей повозкой и быками,
а хоровод Плеяд сходится в плотном огне,
почему море остаётся в своей впадине и не выходит за берега,
а полный год состоит из четырёх частей.
Узнаю также, есть ли под землёй суд богов и мученья виновных,
вьются ли чёрные змеи на голове Тисифоны,
существуют ли Алкмеоновы фурии и голод Финея,
есть ли колесо, утёсы и жажда среди воды,
действительно ли сторожит подземные своды пёс с тремя гортанями,
Цербер, а простёртому Титию не хватает девяти югеров земли,
либо несчастные земные племена обмануты баснями,
и нечего нам бояться после погребального костра.
Закат моей жизни да будет таков - а вы,
кому милее брани, верните домой Крассовы знамёна!
Секст Проперций. Элегии в четырех книгах. Перевод и примечания А.И.Любжина. М., 2004, с.131, 133.