Ученик
Пока Хронос отсчитывает отмерянные и доверенные дни, случайные воспоминания вспыхивают и требуют осмысления. Не так уж они и важны, ведь лучшее высказывание, на которое ты способен в минуту прозрения, несёт ответственность за то, как это потом, в минуту ненависти (а она настанет с завидной регулярностью), превратится в приговор. И если великие смыслоносцы не имели возможности быть понятыми, каковы вообще шансы у тех, кто только карабкается?..
(Фоном в ушах «был у Христа-младенца сад» нашего всего.)
Был у меня ученик.
Ну, как ученик?.. это ведь так называется, должны же мы как-то называть явления. Списались заранее с его мамой, назначили день первого урока, я должна была забрать его с оркестрового класса и начать учить. Новый человек - это ведь всегда интересно? Первое впечатление - сидит поодаль от всех, нога на ногу, читает книжку. Бумажную. Тогда (несколько лет назад) это было не так уж и редко. Блондинистая шевелюра, пухлые подростковые губы, взгляд вверх, глаза узкие, но что-то в них прыгало. «Ты-Рикки?» - «Я - это он. А вы - это вы?»
Уважение и смешинки в глазах.
«Ну, пойдём в отдельный класс.»
О скрипке мы в тот день не очень говорили, даже не помню, играли ли что-то вообще. Каким-то удивительным образом мы стали говорить... о моей жизни. Он сразу же раскусил мой славянский акцент. Сказал, что много читал о Сталине (на минуточку! В 11 лет!). Редко, ох как редко видела я такое моментальное сканирование у детей или взрослых. Такую многоуровневую игру, от которой, даже понимая ходы, не хочется отказываться. Казалось бы, ничего необычного, если и лесть, то тонкая, если и манипулирование, то с выведением в корень. В тот же день он сказал, что стремится понять, зачем все. И ещё как.
Уроки с ним длились больше года. Я, конечно, узнала подробности: растёт в неполной семье, мать обожает, отца уважает и немного боится, во время их развода запустил стулом в какую-то училку, за что был приговорён к терапии, во время которой психологиня посоветовала ему держать чувства при себе. Говорил, что я сама должна была бы быть терапевтом, на что я смеялась и отвечала: «А ты думаешь, мы чем здесь занимается, на скрипке играть учимся, что ли?» Кстати, по всем законам жанра, при всей его силе и львиной грации, он должен был быть особо одаренным, но к скрипке он был совершенно не склонен. Часто на уроках мы просто беседовали: о северной Корее, о жизни отшельника, сбежавшего от общества на север штатов, о его видении мира. Иногда я показывала ему видео выдающихся артистов, он с его неуловимой бархатностью говорил, что должно было бы проложить путь к моему сердцу - например, что из всех интерпретаторов Баха больше всего ему запал Давид Ойстрах... (ну не подлец ли?!). Однажды отозвался о девочках: «Ну почему они все такие поверхностные?!»
После летних каникул, когда я снова договаривалась с его мамой об уроках, она сказала, что теперь он подрос и требует называть его не Рикки, а Ричард. Он знал о многомиллиардном долге США и о свободолюбивых настроениях советских диссидентов. Уроки были полны злых шуток и неполиткорректностей. Скучно не было никогда. А ещё через какое-то время, перед началом очередного нового учебного года, я узнала, что он перешёл в... престижную военную академию, и след его затерялся. Я думаю, ему хорошо промыли там мозги, в конце концов, это их работа, брать соответсвующий материал и строить из него угодные сущности. Вначале в это трудно было поверить, потому что никто, казалось, не любил свободу так, как он. Но потом куски пазла всё-таки сошлись. Надеюсь, он жив, не повесился от когнитивного диссонанса и не наделал других глупостей. У каждого свой путь. (В этой фразе и отпускание грехов, и слагание с себя ответственности).