Это случается не так часто, но иногда новая интерпретация бывает интересней оригинала. «Картинки с выставки» в оркестровке Равеля образней и насыщенней, чем фортепианный оригинал Мусоргского. И хотя фортепиано - само как оркестр, Равель нашёл правильный инструментальный характер каждой пьесы, и можно ещё долго сражаться за мнение о его гениальности.
Но такая монументальная вещь, как Wintereise Шуберта началась для меня тоже с оркестра. Вернее, с версии Ханса Цендера (Hans Zender, 1936-2019), переписанной и подаренной одним немцем «для долгих поездок в немецких поездах». Запомнилось, как долго топталось вступление, прерываемое то звуками вьюги, то шагами, и когда тенор, наконец, вывел первые знаменитые слова: „Fremd bin ich eingezogen, fremd zieh’ ich wieder aus“ («Чужим пришёл, чужим уйду назад»), я попала навсегда.
Дальше, конечно, было и вхождение в мелодизм немецкого, и Weltschmerz, и Фишер-Дискау, и - кто бы мог подумать? - Ин Бостридж с его мальчишеской, слегка неуклюжей грацией и вполне себе осязаемой мужественностью голоса (не королевского вырожденца с исчезающим подбородком, а слегка чудаковатого и длиннопалого типа английского юноши благородных кровей, который вырастет в академическом мире, сам станет профессором, напишет пару книг, и не потеряет свой проникновенный тенор даже тогда, когда будет, немного смущаясь вопросу журналиста о старомодном галстуке, говорить о пятилетней дочери, которая попросила надеть именно этот галстук потому что собиралась смотреть его по телевизору...)
И вот теперь, ещё один виток, на это раз в танце. Цюрихский балет, год-? -до-ковидный, много молодости, жизни и, как водится, ее другой стороны. Смотрите и наслаждайтесь симбиозом.
Click to view