О книге Пелевина "Искусство легких касаний"
Прочитал "Искусство легких касаний", новую книжку Пелевина, состоящую из трех разных историй, не связанных между собой ни сюжетными линиями, ни героями, но исключительно концепцией.
Расскажу о своих впечатлениях без спойлеров, и начну с того, что заходит книжка легко, ее восприятие не потребовало от меня дополнительной настройки и адаптации к авторской манере изложения.
Я уже привык не ждать от пелевинских текстов затейливой игры интонациями и прочих радостей высокого стиля - эта суховатая прозрачная проза эпохи гаджетов существует в особом пространстве и решает стоящие перед ней задачи иными способами. Изобразительность вынуждена здесь потесниться, уступая место сжатой информативности, формирующей художественное пространство нового типа. Знаковые имена, цитаты, мемы и прочие культурные гиперссылки проносятся в иронической постмодернистской скороговорке с предельной скоростью, на которой их способно уловить внимание читателя. Здесь у Пелевина появляется и слово "дайджест", и образ "романа-мумии", предлагаемого "вниманию бизнес-лидеров, хай-экзекьютивов и высокообеспеченных домохозяек, которым надо войти в курс важнейших интеллектуальных прорывов эпохи в перерыве между косметическими процедурами".
В этой печальной самоиронии растворена характеристика одной из главных проблем сознания представителя поздней человеческой цивилизации, вынужденного постоянно сокращать и перескакивать в силу хронического недостатка времени.
Вступительная новелла "Иакинф" - своего рода пародийный неоготический триллер, действие которого происходит в горах Кавказа. Четверо молодых москвичей из тех людей, которых Достоевский называл "пустейшими", типичных представителей социальной страты, которую обобщенно называют "офисным планктоном", отправляются в многодневный горный поход по маршруту, предложенному очень странным инструктором. С самого начала становится ясно, что дед не простой. На стоянках этот сталкер подробно рассказывает им о драматических и невероятных поворотах своей судьбы, заставивших его на старости лет освоить ремесло гида.
Здесь появляются пронизывающие всю книгу мотивы времени как основного ресурса и жертвоприношения человека или животного как способа приобретения этого ресурса с целью продления своего призрачного существования.
Раньше подобные мысли я встречал в поздних романах Берроуза, который не скрывал своего саркастического презрения к этой холодной арифметике. Пелевин в характерной манере стороннего наблюдателя бесстрастно повествует о законах мира, в котором нам приходится жить. А дальше каждый сам, без авторской подсказки выбирает, "положить жизнь за други своя" или "умри ты сегодня, а я завтра". Знаю, дилемма выглядит слишком пафосной, однако вряд ли я сумею лучше объяснить различие между полной свободой и рабской зависимостью.
Впрочем, сама возможность такого выбора это привилегия, которая предоставляется далеко не всем. И целые поколения, канувшие в безвременье, не выбирали своего пути, как не выбирало его современное поколение "офисного планктона".
Основная, самая объемная история - вторая, она же заглавная - по форме представляет собой сжатый пересказ, а по сути рецензию на пафосный шпионский детектив с уклоном в мистическую конспирологию.
Автор детектива Голгофский - убежденный ватник и шовинист, не лишенный, однако, интеллектуального снобизма и европейского лоска, что нисколько не мешает ему быть конченым болваном. Пелевин точно обозначает проблему. Что правда, то правда - развелось у нас таких очумевших, однако неплохо упакованных патриотов, рыскающих по европам в оккультно-пропагандистских целях, а затем с телеэкранов заливающих говно в уши доверчивой публике.
Даже готовность Голгофского к самопожертвованию во имя зловещих государственных амбиций, не имеющих ни духовного, ни экзистенциального смысла, выглядит нелепым гротеском - наподобие знаменитых слов Путина "мы попадем в рай, а они просто сдохнут". Ожесточение шовиниста нельзя перепутать с настоящей героикой, источником которой всегда являются любовь и свобода. Всякие решительные действия, совершаемые без благословения духа, в любую секунду способны превратиться в абсурд. Видимо, химера и впрямь не может стать горгульей...
Мне подобные сомнения известны не понаслышке, поскольку я неоднократно использовал язык ненависти в своих политических текстах - как поэтических, так и прозаических. Можно даже сказать о том, что технология создания "боевых мемов", называемых в "Искусстве легких касаний" весьма остроумно - "химемами", а также их запуска посредством соответствующих триггеров была мне абсолютно понятна задолго до знакомства с этой книгой.
Правда, никакого отношения к лингвистическим, как и всяким прочим спецслужбам я никогда не имел, для меня это было личное оружие в борьбе за свободу, которое было обращено сначала против украинских националистов, пытавшихся вытеснить русский язык с территории Крыма, и поддерживающего их наглые притязания политического истеблишмента стран Запада, а затем против путинского режима, вознамерившегося оторвать нас от европейской цивилизации, загнать в средневековье и превратить в безмолвных рабов. Да, я не хочу выбирать между русским языком и свободой, мне нужны обе эти вещи, поэтому приходится вести войну на два фронта.
Так вот, я считаю, что в данном вопросе мне особо не в чем себя упрекнуть. Но есть другое обстоятельство. Я не люблю понятия литература, хотя по привычке им пользуюсь. Для меня творчество это священнодействие, это момент непосредственной связи с духом. И это кайф. Мысль о том, что я задействовал все это, преследуя конкретные цели, меня совсем не радует. В общем, я не люблю свои тексты на политические темы, хотя понимаю, что иначе быть не могло.
Но вернемся к обсуждаемому роману Голгофского, который предлагается нам в пересказе еще одного типичного персонажа. Невнимательный читатель его и не заметит, хотя он совсем не прячется и настойчиво несет миру свою версию правды.
Автор изложения-рецензии - обыкновенный российский либерал, достаточно косный и ограниченный, то пытающийся неуклюже иронизировать, то пылающий политкорректным возмущением и не сомневающийся в абсолютной благодатности любой истерии по гендерному поводу. И вновь точное попадание в цель. Насмотрелся я на таких либералов, услужливо расшаркивающихся перед озверелой украинской фашней.
Две стороны одной монеты, два лика пошлости российской образованщины, параллельные и перпендикулярные прутья решетки нашей тюрьмы.
Сюжет можно определить как пародийную вариацию на темы "Кода да Винчи" и прочих постмодернистских литературных игрищ с участием культурологов, масонов, агентов спецслужб и разнообразных экзотических фриков. Секретная магическая подоплека "гибридных" войн, "фабрик троллей", загадочных девиаций общественного сознания по мере ее раскрытия способна вызвать ужас или смех - в зависимости от уровня читательского скептицизма и распущенности. Кто-то решит, что объектом иронии в данном случае стал сам жанр конспирологического расследования и, возможно, окажется прав.
Своих карт, Пелевин, как обычно, не раскрывает - думайте сами. Но предметов обдумывания и обсуждения он подбрасывает достаточно, а развязка у него выходит отменно стебной.
Книгу завершает новелла "Столыпин" (здесь этим словом обозначен "вагонзак", "столыпинский вагон", используемый для перевозки заключенных, а не исторический деятель "подаривший" ему название). Это блестящий анекдот и одновременно развернутая метафора нынешнего российского общества, но важнее тут другое. Перед нами, пожалуй, первая предпринятая в современной русской литературе серьезная попытка посягнуть на одну из самых позорных "святынь" нашего несчастного народа - уголовные "понятия", архаичный комплекс вполне звериных житейских правил, широко популярный в самых разных слоях общества независимо от наличия у них судимости.
Понятно, что укреплению этих "понятий" способствует огромное количество людей, отбывающих реальные сроки за смехотворные или вымышленные преступления. Поддерживает "понятия" и сама российская власть, насквозь криминальная и давно принадлежащая диалектическому единству мусоров и уркаганов.
Жесткая иерархия и волчьи законы в среде обездоленных выгодны только их угнетателям, которые, пресытившись всеми житейскими благами, обязательно будут устраивать шоу трансвеститов на своих роскошных яхтах, пока зеки в "столыпине" подставляют друг друга и как огня боятся "зашквара".
Герои Пелевина никогда не вызывали у меня симпатии. В лучшем случае мне удается относиться к ним нейтрально, а большей частью они схематичны, и при этом довольно-таки отвратительны. Наверное, это нормально для героев сатиры, а Пелевина при всей стилистической неоднозначности его творчества, я считаю прежде всего сатириком.
Следует понимать, что сегодня сатирику, пишущему романы, приходится нелегко, поскольку в условиях прогрессирующего маразма, в который впал правящий в России режим, свежие новости всегда окажутся ярче, ужаснее, смешнее и безумнее самых смелых и ядовитых писательских интерпретаций вчерашнего дня. В общем, сатирический заряд "Искусства тонких касаний" я воспринял с пониманием, но без восторга.
Однако Пелевин еще наблюдательный и умный философ. В своей новой книге он между делом фиксирует целый ряд важных моментов, касающихся взаимодействия индивидуального и общественного сознания, обожествления человеком собственного разума и понимания того, чем этот разум является.
Пелевин развивает некоторые мысли, содержащиеся в последних книгах Кастанеды, и периодически вплотную подходит к той проблематике, которая занимает мои мысли в настоящее время. Разумеется, я читал с неослабевающим интересом, рассчитывая обнаружить ответы на волнующие меня вопросы, но в полном соответствии с названием книги и законами жанра, дело ограничилось легкими касаниями - беллетристика одержала верх над философией. Тем не менее, я нисколько не чувствую себя разочарованным. Напротив, новая книга Пелевина вдохновила меня на продолжение исследований. Так и должно быть.
Напоследок несколько слов уделю собственной интерпретации названия книги. Занятия любым искусством неизбежно отнимают у человека немало драгоценного времени, которое он мог бы потратить на что-то другое, поэтому некоторые серьезные люди считают искусство блажью. Другие серьезные люди используют эту блажь в своих интересах. Воздействие искусства бывает разным, оно может окрылять или вызывать депрессию, сводить с ума или заставлять задуматься. Его нельзя назвать панацеей от общественных хворей. Однако это противоречивое явление и есть те самые легкие касания, без которых человечество никогда не выбралось бы из пещер.