Проклятое место и беспощадное время
Всякий разумный человек, прочитавший этот текст, наверняка придет к выводу о том, что речь в нем идет о вещах совершенно надуманных. Так и есть. Но какой просвещенный читатель возьмется отыскать ту границу, которую мы переступаем, когда надуманное становится для нас жизненно важным?
В любом случае, истинное и надуманное сливаются воедино в каждом ощущении, которое мы испытываем. И кто скажет, почему в последнее время и вино, и чай, и вода, и сигаретный дым, и даже сам воздух, которым я дышу, имеют для меня один привкус - привкус прощания?
Место называется Таш-Джарган. Это небольшая гора Внутренней гряды на юго-западной окраине Симферополя. Типичная куэста, то есть косогор - пологий северный склон обрывается к югу отвесными скалами, сложенными мшанковым известняком. Местами работа сил выветривания придала этим скалам причудливые очертания.
Мне претит выспренний пафос восторженного натуралиста, но информация о месте должна быть сообщена. Необходимо хорошо представлять себе объект, воспоминания о котором собираешься уничтожить.
Первоначального имени этого места я, к сожалению, не знаю. Таш-Джарган - название позднее, крымскотатарское. Меня поражает примитивизм подобных названий, свидетельствующих о полном отсутствии воображения у позднесредневековых обитателей этих мест - "каменный обрыв" или "обрывистый камень". Предельно конкретно. Проще не скажешь. Типовые русские названия советской послевоенной эпохи столь же бездушны, хотя и куда более умозрительны - все эти Урожайные, Радостные, Счастливые.
Название, конечно, условное.
Две-три тысячи лет назад здесь кипела жизнь, процветали поселения тавроскифов, в пещерных святилищах не прекращались жертвоприношения загадочным божествам. Теперь симферопольские обыватели по выходным и праздникам приезжают сюда жарить шашлыки и пьянствовать. Еще тут проводятся какие-то туристские слеты, конкурсы самодеятельной песни и прочая культурно-массовая дребедень.
Четверть века назад я жил недалеко от Таш-Джаргана и запросто приходил на гору просто ради прогулки. Особенно я любил бывать здесь по вечерам, когда с юга веяли сумрачной прохладой убегающие к Чатыр-Дагу просторы, а с противоположной, северной стороны переливался электрическими огоньками раскинувшийся в просторной котловине Симферополь.
Иногда я останавливался на краю пропасти, закуривал странного вида папиросу, и дух этого места вместе со мной вдыхал ароматный дым местной травы, собранной в раскинувшейся внизу долине. Затем я расхаживал вдоль кромки обрыва и слагал стихи, непонятные моим соотечественникам. Видимо, тексты были слишком субъективными, потому и не вызывали сочувствия. Я был молод, брутален и заворожен мрачной неоготической эстетикой постпанка.
Вот тогда я и обнаружил пронизывающий скалу карстовый колодец и расположенный под ним живописный грот. Это был настоящий сюрреалистический храм с отверстием в куполе. Позже я узнал о том, что грот с колодцем некогда являлся святилищем тавров. Несколько месяцев назад этот грот вспомнился мне и завладел моим воображением. Мне захотелось отснять там видео.
И вот недавно я оказался у Таш-Джаргана в компании друзей, ради встречи со мной приехавших из Севастополя и никогда ранее здесь не бывавших. Было творческое настроение, а также фотоаппарат и штатив - все необходимое. Не хватало, как всегда, только времени. Уже вечерело, косые лучи предзакатного солнца окутывали скалы мягким золотым сиянием, над глубокой изумрудной зеленью долин восходил огромный диск полной луны, а вдали, на горизонте рельефно рисовались высокие горы Яйлы, и легкие перламутровые облачка осеняли монументальную громаду Чатыр-Дага.
Мне отвратительна всякая красочная описательность, но я должен точно передать эстетический код местности. Его необходимо воспроизвести для того, чтобы затем безвозвратно стереть из памяти.
Сейчас я с ненавистью вспоминаю вышеозначенный пейзаж, поскольку вообще презираю природу и могу воспринимать ее картинные красоты только в качестве фона для собственного или совместного креатива, придающего высший трагедийный смысл всей этой не осознающей себя геолого-ботанической невнятице. Природные ландшафты для меня представляют собой всего лишь один из вариантов декораций, в которых разворачивается действие люциферианской драмы избранничества и отвергнутости. Они не лучше и не хуже супермаркетов, рядов мусорных контейнеров и переполненных автостоянок.
На этот раз обнаружить необходимую декорацию мне не удалось.
И это плохо.
Мы пришли сюда ради творческого жеста, а значит, мы оказались здесь, следуя своей дхарме. И в этой ситуации я не смог выполнить миссию, которая на меня была возложена.
Пара посредственных, наспех сделанных фото, холодных механистических слепков быстро меняющейся реальности - это все, что осталось от мечты. Псевдоискусство фотографии вообще противоположно магии слова, способной передать сложную и противоречивую логику того или иного явления в его вневременном развитии.
Мне трудно интерпретировать произошедшее иначе как тяжелое поражение.
Я очень давно здесь не был, но считал место знакомым, практически домашним. Поэтому к выбору пути отнесся крайне легкомысленно, полагая, что ноги сами выведут меня к тому самому гроту с колодцем. Да и гений места должен был встретить меня как старинного знакомого.
Для экономии времени я решил подняться на гору "в лоб", что оказалось грубой ошибкой. Уже начало подъема по крутой сыпучей тропе убедило меня в этом, но деваться было некуда, время поджимало - волшебный вечерний свет, идеальный для съемки, быстро гаснет.
Раньше мне бесчисленное множество раз приходилось почти ползком преодолевать куда более крутые горные склоны, поднимаясь к той или иной вершине. Но тогда я был готов к подобным приключениям. Тут все оказалось иначе - в прежние времена я приходил на Таш-Джарган по нормальной грунтовой дороге, взбегающей по очень пологому северному склону. Теперь на этот склон выплеснулись окраины Симферополя, он оказался застроен усадьбами и коттеджами, пробираться мимо которых нам не очень-то хотелось - это и повлияло на выбор маршрута. Воспоминание о необременительности подъема сыграло со мной злую шутку. Моя точка сборки находилась в положении расслабленного городского денди, а не целеустремленного землепроходца, поэтому каждый шаг напоминал мне о том, насколько в этом положении я ненавижу горы и дикую природу.
В действительности тропа была не особенно сложной, но уже на этом этапе я осознал крах своего замысла, и раздраженно думал о том, что читать стихи на камеру с раскрасневшимся после подъема лицом просто неприемлемо. Нельзя произносить мантру, если не владеешь собой в полной мере. И главное - мы не будем хорошо выглядеть. А выглядеть для денди всегда гораздо важнее, чем собственно быть.
Согласно моим предположениям, тропа должна была вывести нас непосредственно к гроту с колодцем, однако все оказалось гораздо хуже. Колодца не было. Забравшись наверх, я оставил своих друзей позади и пробежал изрядное расстояние в одну, а затем в другую сторону - как говорят, для бешеной собаки семь верст не крюк. Но колодца так и не нашел. Великолепный закат догорал зря. Мы побывали здесь напрасно.
Надвигались сумерки, и продолжать поиски было невозможно. Нам еще предстоял весьма неприятный путь вниз - спускаться по крутому склону труднее, чем подниматься, если кто не знает.
Я шел вдоль кромки обрывов и матерно проклинал гения этого места за то, что он не вывел меня к искомому объекту. Мы с ним не виделись двадцать лет, и я никогда не мог бы подумать, что так нелепо и неожиданно закончится наша дружба.
Да, я стал невнимательным и рассеянным, но когда я вижу главное, я не могу отвлекаться на пустяки. Дороги должны сами расстилаться передо мной, если хотят запомнить след моей ноги. В противном случае ноги моей на них не будет.
Не знаю, побываю ли я еще когда-нибудь на Таш-Джаргане. Думаю, что едва ли. Скорее всего, просто не успею. Постоянно ускоряющееся течение времени унесет меня прочь, не обращая ни малейшего внимания на то, что я еще не придумал, чем ответить на очередное оскорбление, нанесенное мне миром.
Наша жизнь отличается от компьютерной игры тем, что все действия в ней являются окончательными.
Теперь это место для меня навсегда отравлено ощущением неудачи и раздражения, которое эта неудача у меня вызвала.
Я не могу уничтожить это место физически, хотя его близость к городу дает мне основания надеяться на то, что вскоре оно падет жертвой хозяйственной деятельности человека - седые скалы распилят на строительный камень, а через отверстие культового колодца проложат канализационные трубы от ближайшего жилого массива. Разумеется, никаких деревьев здесь не останется, а все эти пестрые цветочки будут закатаны в бетон. Я твердо знаю, что наши чудесные люди готовы мне помочь в реализации этого плана. О, это была бы идеальная месть! Но возможна она только в будущем, сейчас Таш-Джарган внесен в какие-нибудь реестры памятников природы и археологии, что и мешает осуществить над ним подобное превращение немедленно.
Но весь окружающий мир, который я созерцаю и чувствую, о котором я думаю и мечтаю, находится исключительно в моем восприятии. Весь мир, с которым я хочу разобраться. И Таш-Джарган тоже. И какое мне дело до неведомого непознаваемого дерьма, которым он на самом деле является? Я бы так прямо и сказал старику Канту.
Тем не менее, мир нельзя уничтожить путем самоубийства. Мыслеформы способны пережить своего создателя. Мы видим, как миры, созданные давно почившими людьми, продолжают жить и будоражить миллионы живых особей.
Творчество может быть уничтожено только творчеством, имеющим отрицательный вектор. При наличии правильного понимания проблемы, использование простейших психотехник позволяет запустить программу-деинсталлятор, которая работает избирательно - вся фактическая информация о мыслимом объекте сохраняется, а вся эмоционально окрашенная удаляется подчистую. В результате конкретное воспоминание превращается в абстрактное знание. В духовном плане такое действие означает абсолютную аннигиляцию, поскольку на объект в этом случае не попадает ни единого лучика любви, даже называемой ненавистью.
Говорят, что люди, тщательно проделавшие подобное со всем комплексом своих представлений о мире, обретают свободу.
Не знаю, так ли это, но звучит интересно.
С Таш-Джарганом я это попробую сделать.
Отныне название и любые изображения проклятого места не говорят мне ни о чем особенном.
Начнем с фрагментов. Но я заранее знаю, что увижу, когда вся мозаика, стоящая перед моими глазами, осыпется. Это будет не икона, не зеркало и не черный квадрат, как я думал раньше. Это будет объектив гигантской видеокамеры, фиксирующей каждое мое движение.
Останется только запустить в него камнем.
