2015. Зимний альбом
Сейчас за окном обычное безобразие, а перед этим несколько дней в Крыму гастролировала настоящая русская зима, лютая и прекрасная как окончательное знание. Очень вовремя - мгновения этой холодной ясности были необходимы мне именно теперь, когда игра приближается к завершению. Игра, в которой мы не можем выиграть, но обязаны не проиграть.
Я больше не читаю книг, не слушаю никакой музыки, не смотрю кино. Ну, скажем так - почти. Мне уже не интересно. Только новости и Интернет. Из режима восприятия я переключился в иной режим, и это режим действия.
Я многое понял - в том числе и то, что излишние разговоры и подробные объяснения пагубны. Слишком много времени потрачено впустую. Поэтому несколько фото, сделанных во время прогулки по скованному пятнадцатиградусным морозом парку, я сопровождаю здесь всего лишь несколькими разрозненными мыслями, которые будут понятны немногим, и несколькими старыми стихами, объединенными сквозными мотивами зимы, льда и бесконечности.
Нынешней зимой многие уже открыто говорят о том, что впереди у нас темные времена и новое средневековье. Скорее всего, так и есть. Мы преуспели в строительстве новой Вавилонской башни и слишком высоко забрались. Открывающиеся с этой высоты горизонты оказались непохожими ни на что из известного нам ранее, и тут многих одолел страх. Пошли разговоры о расчеловечивании и об утрате идентичности. Такой страх неизбежен на определенном этапе, и преодолеть его достаточно трудно. Побуждаемое страхом, человечество сочтет за благо ограничить себя в познании - на какое-то время, конечно, но я отдаю себе отчет в том, что именно на это время придется остаток моей жизни.
Искусство поэзии в новых условиях сохранит разве что декоративное, вспомогательное значение, да и то низшего порядка.
Тому есть множество причин и т.д.
Итак, я свободен и могу идти.
Но почему бы не оглянуться?
Стихотворение, с которого я хочу начать, очень старое - это 1987 или 1988 год. Этот текст я раньше нигде не выкладывал, он публикуется впервые.
Мы приходим отыскивать смерть на зеркальное поле,
И не смотрим под ноги, но чувствуем странную тяжесть,
Чью-то нежную руку и чью-то нетленную волю,
Неделимое таинство древа и будущей сажи.
Только в завтрашних книгах начертана память как небыль -
Ощущением новой, хрустально-сиреневой бездны.
Мы ложимся на хладную твердь безграничного неба,
Разделяя ее с отрешенностью светлых созвездий.
Я с детства привык любоваться водой в ее кристаллических состояниях, а именно снегом и льдом - может быть, потому, что настоящая зима в Крыму редкость. Образ зеркальной ледяной поверхности стал одним из моих наваждений. Вот как я обыграл его в стихотворении "О семи чудесах из трех" (1992):
О семи чудесах из трех
Мне поведать велит молва.
Что молва, я почти оглох,
И в ладонях моих - трава.
Пусть не каждому суждено
Быть пророком и мудрецом,
Мне достаточно пить вино
Повернувшись к стене лицом.
Мне достаточно видеть свет,
Свет луны на зеркальном льду,
И смеяться себе вослед,
Когда я в этот свет уйду.
О семи чудесах из трех
Мне твердят чуть не каждый день,
Но мой тополь совсем усох,
И от дуба осталась тень.
И поет вся ночная жуть
За окном моим на лету,
И я знаю, как труден путь
За седьмую из трех версту,
И как долго идти вперед,
Чтоб увидеть скалу во мгле
И ущелье, где тьма плывет,
Растворяясь в извечном зле,
Освещенный из-под земли
Черный мрамор и белый лес,
И за лесом огонь вдали
Как последнее из чудес.
И совсем недавно зеркальные поля явились в Небе темной воды, где лед уже растаял, но осталось зеркало как средство мистического перехода в иную, сновидческую реальность:
В небо темной воды
мы впадем как река,
Где дробятся и тонут
огни маяка,
В набежавшей волне
растворяя следы
На зеркальных полях
неба темной воды.
Кстати, таянье льда и снега - это, разумеется, оттепель, а то и начало весны, пробуждения природы. Хорошо, когда становится тепло, и в поэтической традиции процесс оттаивания совершенно естественно символизирует надежду, освобождение, возобладание жизни над смертью, некий прорыв к взаимопониманию в человеческих отношениях и другие замечательные вещи.
Но для меня важно и другое значение этого символа - разрушение формы, инфляция смысла, растекание и растворение, торжество обыденности и вульгарности.
Поэтому лирический герой текста Во хмелю вспоминаю стихи Блока и все путаю (1999) восклицает:
Скорей туда, где станет льдом вода!
Скорей туда, где будет явь незрима!
Тогда Кай еще не утратил надежду сложить из кубиков льда слово "вечность".
Я никогда не скрывал того, что в своей творческой деятельности стремился развивать определенные тенденции, заложенные в русской поэтической школе "серебряного века", унаследовавшей от французского символизма виртуозную технику, красочную выразительность образного ряда, утонченный гностический мистицизм и социально-религиозный скепсис. Это была своего рода пристань, от которой отчалил мой корабль, направившись в океан постмодерна.
Другой важнейшей составляющей моего художественного микрокосма безусловно являлись крымские ландшафты, особенно горные - если живешь в Крыму, иначе и быть не может.
Крымские горы незримо присутствуют во многих моих стихах. Вот уж где зима так зима! Температура воздуха на яйлах, высокогорных плато Чатыр-Дага, Ай-Петри, Караби на десять - двенадцать градусов ниже, чем в Ялте и Симферополе. Снег обычно лежит там с конца октября до начала мая, и в эту пору белые вершины, переливающиеся в лучах неяркого зимнего солнца, эффектно возвышаются над вечнозелеными парками или цветущими садами.
Я отчаиваюсь передать великолепие перламутровых зимних рассветов в Крымских горах. Тем не менее, вот ничтожная попытка - стихи 2004 года:
В преднамеренном сне возвращение в горные пади,
На отроги хребтов, где искрится мистический лед
Вряд ли даст мне покой, но чего не проделаешь ради
Приближения к небу, которое манит и ждет!
Пусть в мозаике нашей появится блеск перламутра,
Чтобы темному долу смогли мы с тобой передать,
Как светло и прекрасно над миром взошедшее утро,
Как над черным болотом горит белоснежная гать.
Постигая удел, окончательный и изначальный,
Ты заранее знаешь, где наши сойдутся пути…
Ах, земная любовь, миг короткий смешной и печальный,
Только в славе небесной подобной любви не найти.
В преднамеренном сне я опять собираюсь в дорогу,
Моя радость поет только в дальней и дикой стране,
Там, где горы стоят как алтарь неизвестному богу,
И драконы играют на облачном белом руне.
Да, но зима - это не только холодные пейзажи, это еще и самые теплые праздники: Новый Год, Рождество, старый Новый Год. Причем Рождество в русской поэзии - праздник особенный, существует целая традиция рождественской лирики, поддержанная многими замечательными авторами.
Для меня, агностика и чайлдфри, этот праздник, само собой, был концептуально чуждым, он абсолютно не соответствовал маске ироничного нарциссизма, избранной мной для житейского карнавала.
Правда, в отличие от ветхозаветного тирана, которого я сразу по прочтении Книги Бытия назначил своим главным метафизическим противником, виновник данного торжества всегда вызывал у меня симпатию. Я считал его своим братом - поэтом, учившим внутренней свободе и замученным злобными мудаками за пропаганду хипповского образа жизни, но сумевшим огорчить врагов и дерзко воскреснуть.
Это вызывало у меня настоящий восторг, в моем понимании это была настоящая победа, тогда как смирение и униженное раболепие перед неким "творцом" были мне отвратительны - я не допускал никаких богов выше себя и предпочитал говорить с ними на равных. Я преклонялся перед многими людьми, вызывавшими у меня искреннее восхищение, но не перед сверхъестественными существами. Логика тут простая - бессмертные боги приобрели знание и могущество благодаря неограниченному доступу к важнейшему из ресурсов - времени, которого людям катастрофически не хватает. Если уравнять шансы, мы обставим их в два счета, и вознесение Иисуса служит тому наилучшим подтверждением.
Своей интерпретацией Нового Завета, который был прочтен мной как головокружительный постмодернистский роман, я совсем не хотел обидеть тех, кто верует во Христа как единственного Бога, я уважаю их выбор и никому не навязываю свое мнение как истину в последней инстанции. Просто рассказал о том, как лично я понял все это дело. Возможно, это особенность моего пути.
Было и еще одно обстоятельство. Ровно относясь к людям независимо от их национальной принадлежности, жадно интересуясь мировой культурой во всех ее многообразных проявлениях и полагая своим идеалом всечеловеческое братство, я никогда не забывал о том, что я русский и никогда не стыдился своего народа. И, признаться, мне было досадно то, что здание отечественной цивилизации возведено на иноземном семитском фундаменте (при всем уважении к блестящей еврейской культуре) - как будто у арийских народов не было собственных Вед, собственной грандиозной системы потаенного знания.
Впрочем, вышесказанное не отменяло для меня значения Библии как одного из величайших литературных памятников человечества. Так или иначе, поэтика евангельских текстов наряду с поэтикой Вед и Махабхараты была усвоена мной на каком-то глубинном уровне. Эти вещи несомненно оказали воздействие на мой поэтический синтаксис.
К тому же литературный контекст, связанный с традицией рождественских стихов, как сказано выше, был очень заманчивым, и в 2006 году я решился попробовать:
Ни золота осенних мостовых,
Ни серебра февральских плоскогорий
Не хватит оплатить земле живых
Свой давний счет слагателю историй.
Нерождество, неверность, невзаим
Как череда отвратных тавтологий.
Не вышло с этим - повезет с другим.
И все-таки однажды из берлоги
В летучий мрак рождественских небес
Взмывает жизнь. Луна плывет над чашей.
Крепчает яд, и цепенеет лес
В прозрачном сне потерянности нашей.
И время ждет, пока рука судьбы
Подъята вверх в торжественном привете
Тому, кто камни обратит в хлебы,
И звездам даст учение о свете!
Не завершен таинственный полет,
Поэтому не поминайте всуе
Ни ангела, который нам поет,
Ни дьявола, который нас рисует.
В этом году я даже отметил Рождество по-своему: вечером шестого января, когда на мой дом опустились ранние сумерки, вышел во двор и смотрел на небо, по которому быстро неслись откуда-то с Долгоруковского нагорья сплошные низкие тучи, фантастически подсвеченные городским электрическим заревом, до тех пор, пока в их разрыве не просияла первая звезда. Этого мне было достаточно.
А текст стихотворения стал одним из моих первых постов в ЖЖ. Немало воды замерзло, растаяло и утекло с тех пор.
Время шло, мелькали зимы, геополитические тучи незаметно сгущались над моей Родиной, и в моем мироощущении происходили какие-то тектонические сдвиги. Все это отражалось в стихах, в которых все чаще звучало слово "война", причем некоторые читатели воспринимали шовинистический хардкор моих новых текстов как эпатажную позу или легкую неадекватность автора. Но я знал, что говорил.
Вообще-то я человек, а не монстр, и мне тоже хотелось, чтобы чаша сия нас миновала. А иногда появлялось желание просто забыть о том, что происходит, выбросить из головы зловещую последовательность событий, логически указывающую на неизбежное и поверить в существование интуитивно понятного, спокойного и разумного мира.
И вот тут в назначенное время приходила на выручку знакомая с детства атмосфера новогодних праздников с ее хвоей и мандаринами, елочными игрушками и оплавленными свечами, грохотом фейерверков и звоном бокалов, безмятежно-циничными шуточками и долгими дружескими разговорами на ночных кухнях. И неважно сколько и каких требовалось при этом опьяняющих зелий - нужен был результат, о котором я сказал в зимне-дионисийском стихотворении К востоку от Истра (2012):
Промелькнет за окном, когда вдруг опустеет посуда,
То ли ангел мечты, то ли бегство из давней неволи,
Оставляя в душе ощущение света и боли,
Бесконечной любви и еще неизвестного чуда.
Одновременные ощущения открытости и защищенности создавали удивительную иллюзию энергетического обмена с окружающим зимним космосом. Казалось, можно и впрямь оградить свой мир от грядущих напастей,
Отдавая тепло этой все понимающей стуже,
Охраняющей Дикое Поле к востоку от Истра.
К сожалению, стужа не уберегла Дикое Поле. И в эти дни снега Донбасса обагряются кровью, а на Украине они пропитаны ядом предательства.
Но эти снега растают, и пусть вместе с ним растает злобный морок нацистского "украинства".
У нас в Крыму снег был чистым.
Видимо, силы моего заклинания хватило только на Крым.
Завершить этот зимний альбом я хочу прозаическим отрывком. Это финальный эпизод текста под названием Готика по-взрослому. Хроники мистической революции (2009), в котором рождественская волшебная сказка встречается с киберпанковской антиутопией, готической новеллой и политическим памфлетом.
Занимается утро, погода резко меняется - заметно холодает, это борей окатывает город арктической ясностью. Нестерпимо сияет Денница, пока не заволакивают её пушистые снежные тучи. Сражение закончено, его результаты противоречивы и двусмысленны - на некоторых участках мы одержали победу, на некоторых потерпели поражение. Иные фантомы из наших погибли, поглощённые забвением, иные исполнились ещё большей силы и убедительности. Война не закончена, и мы вернёмся, чтобы напомнить о себе. Так будет, пока не закончится время. Это знают мальчик у западного окна и девочка у восточного. Поэтому они улыбаются, глядя на то, как в таинственном сумраке зимнего утра на набережную Салгира с её изогнутыми мостиками и вавилонскими ивами, на крыши зданий и миниатюрные башенки, на каменные головы кариатид и химер медленно кружась в воздухе, опускаются крупные хлопья снега. Каждый из них прикрывает шторы и на цыпочках возвращается в постель. Они засыпают одновременно, и тогда мы растворяемся в начинающемся снегопаде, а мальчик с правого берега и девочка с левобережья видят один и тот же сон. Им снится город, только уже весной, только уже совсем не такой как раньше. И весь лес человеческих снов от сотворения мира сплетается в их сне в одно великое дерево, укрывающее весь город своей кроной, словно огромным шатром и растущее
«среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки» (Отк. 22, 2).
Вот и все, пожалуй. Нет, я не предвижу легких дней и не буду малодушно обманывать своих читателей пожеланиями безоблачного веселья. Много чего будет, и не все из этого нам понравится. Не следует ни на что надеяться, чтобы затем не пришлось чувствовать себя обманутым. Никто нас не облагодетельствует. Нас ждут труд, борьба и неизвестность. И еще - огромное, ни с чем не сравнимое счастье внутренней свободы, братства, любви и выполненного предназначения. Это высшее счастье, которого может удостоиться человек в печальном мире, проклятом и прославленном нами. Это счастье недоступно нашим врагам, складывающим свои нули в укромном месте и надеющимся купить себе персональную вечность, и поэтому им никогда нас не одолеть. Полное знание требует осуществления окончательной справедливости.
Я желаю каждому из нас измениться и обрести себя во время Бури Равноденствий.
Я твердо знаю - в том, что происходит сейчас, мы стоим за правду. А больше ничего знать и не нужно.
С Новым Летом!
И с грядущей Победой!
Я больше не читаю книг, не слушаю никакой музыки, не смотрю кино. Ну, скажем так - почти. Мне уже не интересно. Только новости и Интернет. Из режима восприятия я переключился в иной режим, и это режим действия.
Я многое понял - в том числе и то, что излишние разговоры и подробные объяснения пагубны. Слишком много времени потрачено впустую. Поэтому несколько фото, сделанных во время прогулки по скованному пятнадцатиградусным морозом парку, я сопровождаю здесь всего лишь несколькими разрозненными мыслями, которые будут понятны немногим, и несколькими старыми стихами, объединенными сквозными мотивами зимы, льда и бесконечности.
Нынешней зимой многие уже открыто говорят о том, что впереди у нас темные времена и новое средневековье. Скорее всего, так и есть. Мы преуспели в строительстве новой Вавилонской башни и слишком высоко забрались. Открывающиеся с этой высоты горизонты оказались непохожими ни на что из известного нам ранее, и тут многих одолел страх. Пошли разговоры о расчеловечивании и об утрате идентичности. Такой страх неизбежен на определенном этапе, и преодолеть его достаточно трудно. Побуждаемое страхом, человечество сочтет за благо ограничить себя в познании - на какое-то время, конечно, но я отдаю себе отчет в том, что именно на это время придется остаток моей жизни.
Искусство поэзии в новых условиях сохранит разве что декоративное, вспомогательное значение, да и то низшего порядка.
Тому есть множество причин и т.д.
Итак, я свободен и могу идти.
Но почему бы не оглянуться?
Стихотворение, с которого я хочу начать, очень старое - это 1987 или 1988 год. Этот текст я раньше нигде не выкладывал, он публикуется впервые.
Мы приходим отыскивать смерть на зеркальное поле,
И не смотрим под ноги, но чувствуем странную тяжесть,
Чью-то нежную руку и чью-то нетленную волю,
Неделимое таинство древа и будущей сажи.
Только в завтрашних книгах начертана память как небыль -
Ощущением новой, хрустально-сиреневой бездны.
Мы ложимся на хладную твердь безграничного неба,
Разделяя ее с отрешенностью светлых созвездий.
Я с детства привык любоваться водой в ее кристаллических состояниях, а именно снегом и льдом - может быть, потому, что настоящая зима в Крыму редкость. Образ зеркальной ледяной поверхности стал одним из моих наваждений. Вот как я обыграл его в стихотворении "О семи чудесах из трех" (1992):
О семи чудесах из трех
Мне поведать велит молва.
Что молва, я почти оглох,
И в ладонях моих - трава.
Пусть не каждому суждено
Быть пророком и мудрецом,
Мне достаточно пить вино
Повернувшись к стене лицом.
Мне достаточно видеть свет,
Свет луны на зеркальном льду,
И смеяться себе вослед,
Когда я в этот свет уйду.
О семи чудесах из трех
Мне твердят чуть не каждый день,
Но мой тополь совсем усох,
И от дуба осталась тень.
И поет вся ночная жуть
За окном моим на лету,
И я знаю, как труден путь
За седьмую из трех версту,
И как долго идти вперед,
Чтоб увидеть скалу во мгле
И ущелье, где тьма плывет,
Растворяясь в извечном зле,
Освещенный из-под земли
Черный мрамор и белый лес,
И за лесом огонь вдали
Как последнее из чудес.
И совсем недавно зеркальные поля явились в Небе темной воды, где лед уже растаял, но осталось зеркало как средство мистического перехода в иную, сновидческую реальность:
В небо темной воды
мы впадем как река,
Где дробятся и тонут
огни маяка,
В набежавшей волне
растворяя следы
На зеркальных полях
неба темной воды.
Кстати, таянье льда и снега - это, разумеется, оттепель, а то и начало весны, пробуждения природы. Хорошо, когда становится тепло, и в поэтической традиции процесс оттаивания совершенно естественно символизирует надежду, освобождение, возобладание жизни над смертью, некий прорыв к взаимопониманию в человеческих отношениях и другие замечательные вещи.
Но для меня важно и другое значение этого символа - разрушение формы, инфляция смысла, растекание и растворение, торжество обыденности и вульгарности.
Поэтому лирический герой текста Во хмелю вспоминаю стихи Блока и все путаю (1999) восклицает:
Скорей туда, где станет льдом вода!
Скорей туда, где будет явь незрима!
Тогда Кай еще не утратил надежду сложить из кубиков льда слово "вечность".
Я никогда не скрывал того, что в своей творческой деятельности стремился развивать определенные тенденции, заложенные в русской поэтической школе "серебряного века", унаследовавшей от французского символизма виртуозную технику, красочную выразительность образного ряда, утонченный гностический мистицизм и социально-религиозный скепсис. Это была своего рода пристань, от которой отчалил мой корабль, направившись в океан постмодерна.
Другой важнейшей составляющей моего художественного микрокосма безусловно являлись крымские ландшафты, особенно горные - если живешь в Крыму, иначе и быть не может.
Крымские горы незримо присутствуют во многих моих стихах. Вот уж где зима так зима! Температура воздуха на яйлах, высокогорных плато Чатыр-Дага, Ай-Петри, Караби на десять - двенадцать градусов ниже, чем в Ялте и Симферополе. Снег обычно лежит там с конца октября до начала мая, и в эту пору белые вершины, переливающиеся в лучах неяркого зимнего солнца, эффектно возвышаются над вечнозелеными парками или цветущими садами.
Я отчаиваюсь передать великолепие перламутровых зимних рассветов в Крымских горах. Тем не менее, вот ничтожная попытка - стихи 2004 года:
В преднамеренном сне возвращение в горные пади,
На отроги хребтов, где искрится мистический лед
Вряд ли даст мне покой, но чего не проделаешь ради
Приближения к небу, которое манит и ждет!
Пусть в мозаике нашей появится блеск перламутра,
Чтобы темному долу смогли мы с тобой передать,
Как светло и прекрасно над миром взошедшее утро,
Как над черным болотом горит белоснежная гать.
Постигая удел, окончательный и изначальный,
Ты заранее знаешь, где наши сойдутся пути…
Ах, земная любовь, миг короткий смешной и печальный,
Только в славе небесной подобной любви не найти.
В преднамеренном сне я опять собираюсь в дорогу,
Моя радость поет только в дальней и дикой стране,
Там, где горы стоят как алтарь неизвестному богу,
И драконы играют на облачном белом руне.
Да, но зима - это не только холодные пейзажи, это еще и самые теплые праздники: Новый Год, Рождество, старый Новый Год. Причем Рождество в русской поэзии - праздник особенный, существует целая традиция рождественской лирики, поддержанная многими замечательными авторами.
Для меня, агностика и чайлдфри, этот праздник, само собой, был концептуально чуждым, он абсолютно не соответствовал маске ироничного нарциссизма, избранной мной для житейского карнавала.
Правда, в отличие от ветхозаветного тирана, которого я сразу по прочтении Книги Бытия назначил своим главным метафизическим противником, виновник данного торжества всегда вызывал у меня симпатию. Я считал его своим братом - поэтом, учившим внутренней свободе и замученным злобными мудаками за пропаганду хипповского образа жизни, но сумевшим огорчить врагов и дерзко воскреснуть.
Это вызывало у меня настоящий восторг, в моем понимании это была настоящая победа, тогда как смирение и униженное раболепие перед неким "творцом" были мне отвратительны - я не допускал никаких богов выше себя и предпочитал говорить с ними на равных. Я преклонялся перед многими людьми, вызывавшими у меня искреннее восхищение, но не перед сверхъестественными существами. Логика тут простая - бессмертные боги приобрели знание и могущество благодаря неограниченному доступу к важнейшему из ресурсов - времени, которого людям катастрофически не хватает. Если уравнять шансы, мы обставим их в два счета, и вознесение Иисуса служит тому наилучшим подтверждением.
Своей интерпретацией Нового Завета, который был прочтен мной как головокружительный постмодернистский роман, я совсем не хотел обидеть тех, кто верует во Христа как единственного Бога, я уважаю их выбор и никому не навязываю свое мнение как истину в последней инстанции. Просто рассказал о том, как лично я понял все это дело. Возможно, это особенность моего пути.
Было и еще одно обстоятельство. Ровно относясь к людям независимо от их национальной принадлежности, жадно интересуясь мировой культурой во всех ее многообразных проявлениях и полагая своим идеалом всечеловеческое братство, я никогда не забывал о том, что я русский и никогда не стыдился своего народа. И, признаться, мне было досадно то, что здание отечественной цивилизации возведено на иноземном семитском фундаменте (при всем уважении к блестящей еврейской культуре) - как будто у арийских народов не было собственных Вед, собственной грандиозной системы потаенного знания.
Впрочем, вышесказанное не отменяло для меня значения Библии как одного из величайших литературных памятников человечества. Так или иначе, поэтика евангельских текстов наряду с поэтикой Вед и Махабхараты была усвоена мной на каком-то глубинном уровне. Эти вещи несомненно оказали воздействие на мой поэтический синтаксис.
К тому же литературный контекст, связанный с традицией рождественских стихов, как сказано выше, был очень заманчивым, и в 2006 году я решился попробовать:
Ни золота осенних мостовых,
Ни серебра февральских плоскогорий
Не хватит оплатить земле живых
Свой давний счет слагателю историй.
Нерождество, неверность, невзаим
Как череда отвратных тавтологий.
Не вышло с этим - повезет с другим.
И все-таки однажды из берлоги
В летучий мрак рождественских небес
Взмывает жизнь. Луна плывет над чашей.
Крепчает яд, и цепенеет лес
В прозрачном сне потерянности нашей.
И время ждет, пока рука судьбы
Подъята вверх в торжественном привете
Тому, кто камни обратит в хлебы,
И звездам даст учение о свете!
Не завершен таинственный полет,
Поэтому не поминайте всуе
Ни ангела, который нам поет,
Ни дьявола, который нас рисует.
В этом году я даже отметил Рождество по-своему: вечером шестого января, когда на мой дом опустились ранние сумерки, вышел во двор и смотрел на небо, по которому быстро неслись откуда-то с Долгоруковского нагорья сплошные низкие тучи, фантастически подсвеченные городским электрическим заревом, до тех пор, пока в их разрыве не просияла первая звезда. Этого мне было достаточно.
А текст стихотворения стал одним из моих первых постов в ЖЖ. Немало воды замерзло, растаяло и утекло с тех пор.
Время шло, мелькали зимы, геополитические тучи незаметно сгущались над моей Родиной, и в моем мироощущении происходили какие-то тектонические сдвиги. Все это отражалось в стихах, в которых все чаще звучало слово "война", причем некоторые читатели воспринимали шовинистический хардкор моих новых текстов как эпатажную позу или легкую неадекватность автора. Но я знал, что говорил.
Вообще-то я человек, а не монстр, и мне тоже хотелось, чтобы чаша сия нас миновала. А иногда появлялось желание просто забыть о том, что происходит, выбросить из головы зловещую последовательность событий, логически указывающую на неизбежное и поверить в существование интуитивно понятного, спокойного и разумного мира.
И вот тут в назначенное время приходила на выручку знакомая с детства атмосфера новогодних праздников с ее хвоей и мандаринами, елочными игрушками и оплавленными свечами, грохотом фейерверков и звоном бокалов, безмятежно-циничными шуточками и долгими дружескими разговорами на ночных кухнях. И неважно сколько и каких требовалось при этом опьяняющих зелий - нужен был результат, о котором я сказал в зимне-дионисийском стихотворении К востоку от Истра (2012):
Промелькнет за окном, когда вдруг опустеет посуда,
То ли ангел мечты, то ли бегство из давней неволи,
Оставляя в душе ощущение света и боли,
Бесконечной любви и еще неизвестного чуда.
Одновременные ощущения открытости и защищенности создавали удивительную иллюзию энергетического обмена с окружающим зимним космосом. Казалось, можно и впрямь оградить свой мир от грядущих напастей,
Отдавая тепло этой все понимающей стуже,
Охраняющей Дикое Поле к востоку от Истра.
К сожалению, стужа не уберегла Дикое Поле. И в эти дни снега Донбасса обагряются кровью, а на Украине они пропитаны ядом предательства.
Но эти снега растают, и пусть вместе с ним растает злобный морок нацистского "украинства".
У нас в Крыму снег был чистым.
Видимо, силы моего заклинания хватило только на Крым.
Завершить этот зимний альбом я хочу прозаическим отрывком. Это финальный эпизод текста под названием Готика по-взрослому. Хроники мистической революции (2009), в котором рождественская волшебная сказка встречается с киберпанковской антиутопией, готической новеллой и политическим памфлетом.
Занимается утро, погода резко меняется - заметно холодает, это борей окатывает город арктической ясностью. Нестерпимо сияет Денница, пока не заволакивают её пушистые снежные тучи. Сражение закончено, его результаты противоречивы и двусмысленны - на некоторых участках мы одержали победу, на некоторых потерпели поражение. Иные фантомы из наших погибли, поглощённые забвением, иные исполнились ещё большей силы и убедительности. Война не закончена, и мы вернёмся, чтобы напомнить о себе. Так будет, пока не закончится время. Это знают мальчик у западного окна и девочка у восточного. Поэтому они улыбаются, глядя на то, как в таинственном сумраке зимнего утра на набережную Салгира с её изогнутыми мостиками и вавилонскими ивами, на крыши зданий и миниатюрные башенки, на каменные головы кариатид и химер медленно кружась в воздухе, опускаются крупные хлопья снега. Каждый из них прикрывает шторы и на цыпочках возвращается в постель. Они засыпают одновременно, и тогда мы растворяемся в начинающемся снегопаде, а мальчик с правого берега и девочка с левобережья видят один и тот же сон. Им снится город, только уже весной, только уже совсем не такой как раньше. И весь лес человеческих снов от сотворения мира сплетается в их сне в одно великое дерево, укрывающее весь город своей кроной, словно огромным шатром и растущее
«среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки» (Отк. 22, 2).
Вот и все, пожалуй. Нет, я не предвижу легких дней и не буду малодушно обманывать своих читателей пожеланиями безоблачного веселья. Много чего будет, и не все из этого нам понравится. Не следует ни на что надеяться, чтобы затем не пришлось чувствовать себя обманутым. Никто нас не облагодетельствует. Нас ждут труд, борьба и неизвестность. И еще - огромное, ни с чем не сравнимое счастье внутренней свободы, братства, любви и выполненного предназначения. Это высшее счастье, которого может удостоиться человек в печальном мире, проклятом и прославленном нами. Это счастье недоступно нашим врагам, складывающим свои нули в укромном месте и надеющимся купить себе персональную вечность, и поэтому им никогда нас не одолеть. Полное знание требует осуществления окончательной справедливости.
Я желаю каждому из нас измениться и обрести себя во время Бури Равноденствий.
Я твердо знаю - в том, что происходит сейчас, мы стоим за правду. А больше ничего знать и не нужно.
С Новым Летом!
И с грядущей Победой!
