О сложных отношениях мира и красоты
Федор Михайлович, видимо, даже не знал, насколько сильно он подставился своим афоризмом о красоте, которая-де спасет мир. Из всех идей писателя этой суждено было полностью предать его мировоззрение и оказать оружием в руках тех, кого сам Достоевский при жизни тихо ненавидел. А все потому, что слово «красота» уж больно многозначное. По чудовищности своих метаморфоз оно уступает лишь слову «любовь», извращать которое начали задолго до того, как носитель русского языка с удивлением узнал, что любовь можно не только испытывать, но и «заниматься» ей.
Недавно мне в очередной раз довелось увидеть, как чьи-то обнаженные прелести (позвольте выразиться прямее: сиськи и ляжки) рекламировали в качестве незаменимого орудия спасения мира, со ссылкой на бедного Достоевского. Как обычно, грань между спасением мира и службой князю мира сего оказалась кое для кого слишком неотчетливой. Полагаю, непросто было бы объяснить хозяевам сисек, какую именно красоту имел в виду классик. Зато известно, какую красоту он точно в виду не имел. Я не поленился залезть в «Братьев Карамазовых» (благо помнил, что искомое место где-то в самом начале), и выудил мой любимый пассаж о красоте, губящей мир. Внимайте джатаке:
«Ведь знал же я одну девицу, еще в запрошлом "романтическом" поколении, которая после нескольких лет загадочной любви к одному господину, за которого впрочем всегда могла выйти замуж самым спокойным образом, кончила однако же тем, что сама навыдумала себе непреодолимые препятствия и в бурную ночь бросилась с высокого берега похожего на утес в довольно глубокую и быструю реку и погибла в ней решительно от собственных капризов, единственно из-за того, чтобы походить на Шекспировскую Офелию, и даже так, что будь этот утес, столь давно ею намеченный и излюбленный, не столь живописен, а будь на его месте лишь прозаический плоский берег, то самоубийства может быть не произошло бы вовсе. Факт этот истинный, и надо думать, что в нашей русской жизни, в два или три последние поколения, таких или однородных с ним фактов происходило не мало.»
Вот такие огурцы продают теперь в магазинах (c). Девицу, разумеется, сгубила глупость, помноженная на романтическую моду века, но не последнюю роль в этой истории сыграла красота пейзажа. Можно ли эту историю пересказать так, чтобы вместо живописного утеса в качестве непосредсвенного предлога к самоубийству послужил какой-нибудь шедевр искусства? Полагаю, да. А красота человеческого тела могла ли привести к подобному исходу? Тысячу раз да. Только красота человеческой души не может подменить красоту утеса в анекдоте из «Братьев Карамазовых». Видимо, она и должна послужить спасению мира.
Таким образом, полностью афоризм Достоевского должен звучать как-то так: «Красота спасет мир, а эстетствование - погубит его».