Обещание
1.
«Это будильник… Это полпятого. Работает, значит, будильник, а телефон глючит. Одно другому не мешает. А должно?»
Он легко встал с постели, хотя давно уже отвык подниматься по сигналу и не любил ранних подъемов никогда. Нужно было сделать одно дело, вернее отдать долг. Выполнить обещание. Да, обещание. Мало ли чего ляпнешь по пьяной лавочке в теплой компании ради красного словца, хотя говорил тогда от души, кривляясь слегка, но от души. А что, времена были трудные - девяносто пятый год - это вам не собака повалялась. Это полное собачье кубло.
Царство зверя, вернее - скота. В нем тоже тогда проснулся этот зверь, или скот. Свинья это была или вепрь, или волк, сбежавший из клетки, - какая разница. Тогда скот спас его, дал силы, дал разрешение: «Можно, Брат! - сказал зверь. - Рви! Тебе уже можно. Ты уже чуть не загнулся от сомнений своих. В больницу уже попал, теперь в сумасшедший дом попадешь. Работы нет, семья гикнула. Деньги какие-то новые появляются, а ты их и в руках не держал. Один хлеб ешь. Всё, край - пора действовать. Можно!»
И он стал действовать. Криминала особого не было, но он был практически готов ко всему. Разборки и «базары» были каждый день, мордобой раз в неделю, приблизительно. И это только для того чтобы получить работу - тяжелую, отупляющую, но дающую реальный заработок. Втянулся, привык. Подобралась бригада. Никакой социальной защиты у них не было, никто рабочий стаж не начислял, на больничный лист рассчитывать не приходилось. Ребят надо было охранить от травм. Обошлось тогда, все целые остались.
Раз в неделю устраивали подведение итогов с водкой и закуской, сидели пили-курили-разговаривали. Зашел как-то разговор о пенсии - очень смешно стало. Он тогда первый раз сказал: «Какая пенсия, ты что думаешь, так работая с такой нагрузкой на сердце, на кости, на позвоночник, я доживу до нее? Думаешь, я протяну еще двадцать лет? Да это будет чудо! Я тогда утром рано в день шестидесятилетия встану с первыми лучами восходящего солнца, выйду на улицу и скажу: «Спасибо тебе, Русская земля, за то, что дала мне дожить до этого дня, спасибо не ожидал!» Стану на колени и поцелую ее».
Посмеялись. Было что-то стёбное в этих словах, но было и истинное, от души, с кровью. Не думали о будущем, не загадывали: Бог даст день, даст и пищу. С Богом тогда тоже не очень складывалось, далеко до него и высоко, а земля вот она - родимая, на ней стоим. Поэтому ей и спасибо.
А сегодня был этот самый «смешной день» - день его шестидесятилетия, и первые лучи восходящего солнца уже рассеяли ночную тень. Во дворе хрущевского дома было тихо и прохладно. Полуубитый вчерашней жарой, ночной духотой и плохой водкой на скамейке тяжело спал бомжеватый седой мужик. Юбиляр прошелся по двору, было как-то неловко, не то чтобы он стеснялся или его волновало мнение возможных свидетелей. А так… Он и не сказал бы - как. Что-то мешало. Он лег на землю и коснулся ее губами.
2.
Легко встал, вытер губы. На душе было легко и правильно, как будто закончена тяжелая работа, деньги получены, и значит, день прожит не зря и правильно, можно купить платье и книги для маленькой девочки, и вообще жить дальше.
Над головой сомкнули ветки пятидесятилетние каштаны и тополя. Он помнил их худыми прутьями, которые сажал отец во дворе дома с другими мужиками в тысяча девятьсот шестьдесят каком-то году. Мир тогда казался очень прочным, сейчас всё похоже на хрупкую декорацию в дымке. А тогда всё просто летело в пропасть.
Тогда, в девяностых, этот зверь снизу подпирал, поддерживал. «Я и не думал об этом, да и не знал такого: «интеграция снизу», «интеграция сверху», - это я сейчас понимаю, и то приблизительно. А тогда… Как же он меня не съел окончательно? Как я ему не поддался? Почему не пал до скотского состояния. Что-то сверху должно было помочь. Что-то сверху… Так вот же Бог! Как это я забыл!? Вот же - «сверху»!»
Дала ему листовку одна полоумная, тогда их особенно много развелось. На одной стороне была напечатана сектантская дребедень, а на другой так красиво - Псалом 22. Как там:
Господь - Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:
2 Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим…
И еще что-то, уже забыл. А тогда выучить хотел и не мог - не работала голова, вся кровь в мясо уходила. Пришел домой переписал от руки, красиво так. Повесил на стену у письменного стола. Выучил:
…3 подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего.
Где она, та правда была? А скажешь, и легче.
Это помню хорошо:
4 Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня.
«…долиной смертной тени…» Вся Россия тогда шла этой долиной, а думала к счастью идет. Он помнил, как удивился тому, что за развалом Союза не последовал развал России. Казалось таким естественным, что отделятся горцы, татары и вообще всё распадется. Пронесло. Чудо?
5 Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена.
Именно «в виду врагов моих»! Пусть смотрят - сглазить не получится!
6 Так, благость и милость [Твоя] да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни.
«Многие дни»… что есть, то есть! Дней много прошло. И про зверя забыл, и псалом давно со стенки снят. Только они никуда не делись и зверь живой, иногда так и подмывает его выпустить… И сверху подправляют, чтобы в скотину не превратился. Всё на месте.
Слово сдержал. Обещание выполнил. Можно идти досыпать, если получится заснуть.
«…и я пребуду в доме Господнем многие дни».
Обязательно!
Сергей Петросян, Таганрог, 2017