Пасхальный фестиваль в Зальцбурге
Поездку в Австрию я спланировала давно, и тем мне удивительней, что о зальцбуржском Пасхальном фестивале узнала лишь в Шереметьево, дожидаясь самолета в Вену (хотя, казалось бы, гуглила афишу). На открытие мы не успевали физически ("Кармен": Кожена, Кауфман, Рэттл, Берлинские филармоники), а из того, на что могли попасть, выбрали вот это:
Concert with the Berlin Philharmonic / conductor Sir Simon Rattle
Emanuel Ax, piano; Anne Sofie von Otter, Mezzosoprane; Jonas Kaufmann, Tenor
Works of Beethoven, concert for piano and orchestra no. 2 B-major op. 19
and Mahler, Das Lied der Erde.
Может быть, мои впечатления будут несколько наивны, но я все же поделюсь. Главная мысль - социологического порядка, а именно: основную часть публики и здесь, и в России составляют люди возраста 50+. Я долго не могла понять, почему я себя так странно чувствую, пока не осознала вдруг, что молодых людей вокруг просто нет. По этому поводу встреченных юношей и девушек мы даже считали: не больше 10, при том, что концерт, конечно, аншлаговый. И есть такое незамысловатое мнение, что статус концерта классической музыки в Европе и в России обусловлен статусом основной части его публики. И в Зальцбурге, например, это светское мероприятие, прекрасный повод выгулять шубу и бриллианты, а в России - чуть ли не пункт социальной программы по улучшению жизни пенсионеров.
Много прекрасных, не характерных для нашей действительности зарисовок я наблюдала сегодня. Одна из них - своего рода мечта и чуть ли не повод для тоста, жаль что к тому моменту брют был уже выпит: он и она, обоим лет по 80, они с трудом ходят, но она - в вечернем платье, а он, конечно, во фраке. Замерли посреди фойе: она поправляет ему бабочку. Я тоже очень хочу в 80 лет быть занятой подобными вещами.
Ну и пара-тройка совсем уже разрозненных реплик:
Билеты у публики не проверяют вообще нигде :) Первый человек, который обратил на наши билеты внимание - юноша-капельдинер, встреченный уже в зале, и нужны они ему были исключительно для того, чтобы показать, где искать место.
Вот кстати о юношах: все работники зала - молодые люди, причем процентов на 90 - мужчины. Это очень тонизирует и радует, как бы я ни была нежна к российским бабушкам-билетерам. О том, что 90% австрийских мужчин при этом хороши (а некоторые и бессовестно чертовски хороши) собой, я даже не буду начинать говорить.
Регламент появления оркестра на сцене трогательно отличается от нашего: после того как музыканты заняли места сначала выходит концертмейстер - его приветствуют отдельно, лишь потом появляются солист и дирижер.
Невероятный, конечно, оркестр Берлинской филармонии. Удивительный был концерт Бетховена - ансамбль на грани реальности и фантастики, каждый звук наполнен жизнью, азартом и любовью. Когда солист приготовился играть бис, сэр Саймон Рэттл, недолго думая, сел на дирижёрский подиум. И решение, с одной стороны, очевидное (ну не стоя же слушать), а, с другой стороны, очень неакадемичное и потому неожиданное.
"Песнь о земле" произвела впечатление очень странное. Я впервые слушала её живую, и мысль, которая меня преследовала неотвязно: вот было бы лучше написать это все - и без вокала. Причины таких настроений можно угадать. Первая - великолепный, блестящий, невообразимо совершенный оркестр. Просто какой-то двигатель болида, в котором клокочет, рвется наружу энергия, его блестящие детали идеально изготовлены и настроены на взаимодействие. И всю дорогу эта космическая энергия сдерживает сама себя - чтобы не смести со сцены солистов. Их было мало и они заставили взгрустнуть. Мы, конечно, сидели довольно далеко, и, возможно, это сыграло роль - хотя бетховенский концерт был идеально слышен на любом пиано. Но мне кажется, что дело даже и не только в певцах, сколько в том, что все же как-то бесчеловечно вписывать вокальную партию в такой массив оркестра. Я все понимаю, что у Вагнера для подобных составов написано миллион часов сугубо оперной музыки, и ничего, поют, и наверное пробивают эту толщу, и наверное бывает идеально. Но сегодня - и мне сложно провести границу между музыкой и исполнением - меня мучило ощущение, что вокал тормозит всю музыку.
Те 10 минут, что звучат в последней части между вокальными кусками, были моим лучшим переживанием не только за вечер, но и за очень долго время. Сверхчеловеческий оркестр. И сладкая боль, и вымученная улыбка воспоминания о когда-то бывшем счастье, и приближающаяся поступь последних минут, и надрыв, ужас, смятение, невозможность совладать с собой, просто страх смерти - все это было так близко, так осязаемо, так детально доступно для восприятия, будто было сделано не звуками, а красками. И как оно родилось и набрало силу - вопреки усталому тембру меццо - так оно в этом тембре растворилось и сошло на нет.
Относительно моих социологических обобщений замечу, что они, наверное, не на 100% соответствуют истине, так как основаны не на подборке фактов, а на единичном случае: все же это был не рядовой, а фестивальный концерт. Но настаиваю, что почва под ними все же есть. Впереди Вена. Я пока не очень для себя разобралась, могут ли быть в Венской государственной опере или в Музикферайне рядовые концерты, но, так или иначе, повод для развития рефлексии, безусловно, представится.
Concert with the Berlin Philharmonic / conductor Sir Simon Rattle
Emanuel Ax, piano; Anne Sofie von Otter, Mezzosoprane; Jonas Kaufmann, Tenor
Works of Beethoven, concert for piano and orchestra no. 2 B-major op. 19
and Mahler, Das Lied der Erde.
Может быть, мои впечатления будут несколько наивны, но я все же поделюсь. Главная мысль - социологического порядка, а именно: основную часть публики и здесь, и в России составляют люди возраста 50+. Я долго не могла понять, почему я себя так странно чувствую, пока не осознала вдруг, что молодых людей вокруг просто нет. По этому поводу встреченных юношей и девушек мы даже считали: не больше 10, при том, что концерт, конечно, аншлаговый. И есть такое незамысловатое мнение, что статус концерта классической музыки в Европе и в России обусловлен статусом основной части его публики. И в Зальцбурге, например, это светское мероприятие, прекрасный повод выгулять шубу и бриллианты, а в России - чуть ли не пункт социальной программы по улучшению жизни пенсионеров.
Много прекрасных, не характерных для нашей действительности зарисовок я наблюдала сегодня. Одна из них - своего рода мечта и чуть ли не повод для тоста, жаль что к тому моменту брют был уже выпит: он и она, обоим лет по 80, они с трудом ходят, но она - в вечернем платье, а он, конечно, во фраке. Замерли посреди фойе: она поправляет ему бабочку. Я тоже очень хочу в 80 лет быть занятой подобными вещами.
Ну и пара-тройка совсем уже разрозненных реплик:
Билеты у публики не проверяют вообще нигде :) Первый человек, который обратил на наши билеты внимание - юноша-капельдинер, встреченный уже в зале, и нужны они ему были исключительно для того, чтобы показать, где искать место.
Вот кстати о юношах: все работники зала - молодые люди, причем процентов на 90 - мужчины. Это очень тонизирует и радует, как бы я ни была нежна к российским бабушкам-билетерам. О том, что 90% австрийских мужчин при этом хороши (а некоторые и бессовестно чертовски хороши) собой, я даже не буду начинать говорить.
Регламент появления оркестра на сцене трогательно отличается от нашего: после того как музыканты заняли места сначала выходит концертмейстер - его приветствуют отдельно, лишь потом появляются солист и дирижер.
Невероятный, конечно, оркестр Берлинской филармонии. Удивительный был концерт Бетховена - ансамбль на грани реальности и фантастики, каждый звук наполнен жизнью, азартом и любовью. Когда солист приготовился играть бис, сэр Саймон Рэттл, недолго думая, сел на дирижёрский подиум. И решение, с одной стороны, очевидное (ну не стоя же слушать), а, с другой стороны, очень неакадемичное и потому неожиданное.
"Песнь о земле" произвела впечатление очень странное. Я впервые слушала её живую, и мысль, которая меня преследовала неотвязно: вот было бы лучше написать это все - и без вокала. Причины таких настроений можно угадать. Первая - великолепный, блестящий, невообразимо совершенный оркестр. Просто какой-то двигатель болида, в котором клокочет, рвется наружу энергия, его блестящие детали идеально изготовлены и настроены на взаимодействие. И всю дорогу эта космическая энергия сдерживает сама себя - чтобы не смести со сцены солистов. Их было мало и они заставили взгрустнуть. Мы, конечно, сидели довольно далеко, и, возможно, это сыграло роль - хотя бетховенский концерт был идеально слышен на любом пиано. Но мне кажется, что дело даже и не только в певцах, сколько в том, что все же как-то бесчеловечно вписывать вокальную партию в такой массив оркестра. Я все понимаю, что у Вагнера для подобных составов написано миллион часов сугубо оперной музыки, и ничего, поют, и наверное пробивают эту толщу, и наверное бывает идеально. Но сегодня - и мне сложно провести границу между музыкой и исполнением - меня мучило ощущение, что вокал тормозит всю музыку.
Те 10 минут, что звучат в последней части между вокальными кусками, были моим лучшим переживанием не только за вечер, но и за очень долго время. Сверхчеловеческий оркестр. И сладкая боль, и вымученная улыбка воспоминания о когда-то бывшем счастье, и приближающаяся поступь последних минут, и надрыв, ужас, смятение, невозможность совладать с собой, просто страх смерти - все это было так близко, так осязаемо, так детально доступно для восприятия, будто было сделано не звуками, а красками. И как оно родилось и набрало силу - вопреки усталому тембру меццо - так оно в этом тембре растворилось и сошло на нет.
Относительно моих социологических обобщений замечу, что они, наверное, не на 100% соответствуют истине, так как основаны не на подборке фактов, а на единичном случае: все же это был не рядовой, а фестивальный концерт. Но настаиваю, что почва под ними все же есть. Впереди Вена. Я пока не очень для себя разобралась, могут ли быть в Венской государственной опере или в Музикферайне рядовые концерты, но, так или иначе, повод для развития рефлексии, безусловно, представится.