(no subject)
Трудно понять человека, который вместо того чтобы в трудную минуту искать союзников, пытается договориться с врагами. Но определенный смысл в его действиях найти можно. Любое союзничество предполагает компромисс, учет интересов друг друга. Союзник может оказаться ненадежным, союзник может предать. А с врагом проще. Враг - он и есть враг. Никаких неожиданностей от него ждать не приходится. С врагом можно заключить выгодную сделку, продемонстрировав ему свою силу. Но как быть, если враг силен, хочет тебя уничтожить и не склонен искать компромиссы? В такой ситуации, казалось бы, не остается ничего другого, кроме как стремиться к уничтожению врага. Но это разрушает логику предыдущих поступков. Есть и другой путь: ждать. Ждать, когда враг осознает, что его цели недостижимы, и согласится на компромисс. Возникает странное соревнование: кто дольше готов терпеть оплеухи. Вернее, не так. Смысл подобного соревнования в том, кто раньше устанет. Та сторона, которая их отпускает, или та, которая получает? Невольно вспоминается старый анекдот о садисте и мазохисте. Мазохист: ну, ударь меня, ударь. Садист: нет, не ударю. На самом деле, подобная ситуация невероятна. Садист потому и садист, что он не может не бить. А мазохисту садист необходим. Один бьет, второй получает от этого удовольствие. Вернее, получают удовольствие оба. Страдают лишь те, кто невольно оказался втянут в их игры. Но страдания масс ещё не настолько сильны, чтобы они захотели повторить опыт 1917 года. Однако и терпение их не безгранично. Ситуацию трудно назвать революционной, но предпосылки для неё есть. В 1916 году Ленину казалось, что революция - дело отдаленного будущего, до которого он не доживет. В 1917-м всё резко изменилось. Было бы большой самонадеянностью предрекать революцию или хотя бы общественные потрясения где-либо. Но не бывает и ничего вечного. Не вечен и нынешний мировой порядок. Нельзя сказать, что поводов для оптимизма сейчас меньше, чем было у Ленина в 1916 году. Но больше ли? Вот в чем вопрос.