самый большой толстой.: scheslvit

scheslvit

самый большой толстой.

Dec 20, 2015 14:48

Десять тысяч полоумных баб по десятым числам сентября бегали на десять тысяч метров из Петербурга - вперед. И вовсе не десять тысяч лет назад, года два-три тому феерическому действу. Самый большой забег.
Самый большой пирог (один из, этих “уникумов” много) вы видите на картинке выше.
А вот и уходящая в туманную даль, самая большая колбаса.

Что там еще самого большого в мире? Не угодно ли, самая большая яичница. Ну, это - к Гоголю.

Что бы еще такое выискать? Ах да! Самый Большой Толстой.
Может слышали? Около полутора тысяч полоумных… Опечатка: нет, не полоумных, всяких. Так вот, около полутора тысяч человек в течение четырех суток читали по кусочку “Войну и мир”, целиком. ТВ доносило это до масс, жаждущих классики.
О дальнейшей гигантизации Л. Н. позаботился кое-кто из потомков. Человек, скорее, симпатичный, хорошо представляющий на ТВ свои интересные передачи. Понятно, что “труд этот, братцы, был страшно громаден, не по плечу одному”. Понятно, что все получилось, состыковалось, собралось. Понятно, кому и зачем понадобилось засветиться и здесь. Понятно, что “дураки остались дураками”, лишний раз подтвердив свое реноме.
Непонятно только, зачем? Зачем мелькнувшую в голове безвкусную затею понадобилось воплощать с этакими-то трудами?
Говорят, один таксёр (допускаю, что не один вовсе) слушал с большим интересом. Ради него, таксёра? Это из разряда тех нынешних театралов, что нервно следят за фабулой, “Отелло”, например, изумляясь поворотам сюжета, вздрагивая и закрывая лицо руками, когда неожиданное происходит. Они, такие зрители, хорошие, добрые. Но они не про искусство.
Не про искусство был и сей фрагментарный Толстой. Характер исполнения, естественно, колебался от никакого, до шутовского, тех симлициссимусов, что очень уж старались.
У нас есть всего несколько актеров, превосходно читающих стихи. Демидова, Юрский, Крючкова, был Козаков, был Девотченко… Кого-то, возможно, не знаю, кто-то из названных, мог не всегда “соответствовать”. Но это в море уродующих, уничтожающих несчастные произведения. Эти, уродующие, приносят один вред, только вред.
Не стану говорить о “сладкозвучном” мастере прозы, Толстом. Но, каков бы он ни был, неумное, нетонкое его восприятие и интерпретация вредны для всех, кроме тех счастливцев, кому повезло узнать, “поженятся, или нет”…
Не стану перечислять и массу прекрасных возможностей популяризации классики, без ущерба для оной.
Такие дела в мире больших чисел.

actualit`e