Историческая память и Великая отечественная война.
Сегодня я публикую необычный пост, который при этом затрагивает один из наиболее важных для меня вопросов исследования Великой Отечественной - вопрос формирования, сохранения и передачи исторической памяти. Путь к этому тексту был сложным и во многом неожиданным, так как в нашей стране memory studies начали заниматься совсем недавно, и по причине своей абстрактности в масс-медиа эта тема не всплывает.
Чуть более года назад я со своим другом Дмитрием Евменовым задался вопросом о необходимости хотя бы немного осветить эту "тайную науку" для широкой публики. Из всех найденных статей по этой теме я остановил свой выбор на наиболее важной в контексте исследования блокады статье Зильке Арноль-де Симине, где перечисляются основные подходы современной науки о памяти и травме.
Дмитрий вложил в перевод свои познания в психоанализе и современной философии, а также знание немецкого, так как английский не является родным языком автора статьи. Я же выступил в роли литературного редактора, адаптируя сложные для восприятия пассажи для неподготовленного читателя. Как пишет лингвист Джон Резерфорд, переводчики являются "либо кавалерами, либо пуританами". Я выбрал беззастенчиво "кавалерский" курс для этого перевода, что было неизбежно, учитывая, что это перевод не только с английского на русский, но и с академического на человеческий. Представляю вам отрывок из нашего текста, который будет опубликован в конце года или начале следующего:
"В то время как воспоминания обычно наделяются силой восстановления и излечения личности, перед травмой они бессильны. Событие травмы рассматривают как лишение индивида способности рассказать о ней; остается лишь захлестывающий его вихрь ужаса, лишающий его способности внятно говорить от своего имени. Определение Травмы, видимой как психологическое последствие страданий для индивида или коллектива/общности, в исследованиях памяти истолковывается как краткосрочное или стойкое нарушение способности рассказать о травмирующем событии или объяснить его значение. В отличие от психоаналитического подхода, где из осколков травматических воспоминаний пытаются склеить рассказ, и через это вмонтировать их в большую историю жизни, Карут утверждает, что те, кто пережил травму, неспособны связно изложить свой травматический опыт. «Травма... будто насмехается над нашими привычными представлениями о прошлом как о связной истории. Врываясь в нашу память, она разрушает ее логические связи, и становится анти-нарративом (Luckhurst 2008:79).
Критики вроде Канстейнера или Рут Лис указывают, что подход Карут к травме восходит к деконструктивистской теории литературы (в особенности к Полю де Ману), где все следы прошлого расцениваются как язык, утративший связь между объектом и его символом. Согласно классической теории травмы, травма существует ВНЕ традиционных форм восприятия, художественного выражения и вербальной передачи, и только экспериментально можно воспроизвести действие травмы, в котором "повествование не развертывается, а все лишь повторяется раз за разом, не продвигаясь ни на шаг" (Whitehead 2004:3). Умолчания, недоговорки и раздробленные фрагменты воспоминаний свидетельствуют о неизъяснимой травме, реакцией на которую на которую служит патологическая диссоциация. Травму нельзя проговорить, она изливается как бы набором картинок; она расплескивается в виде неконтролируемых образов, которые не подчиняются причинно-следственным связям.
Отсюда можно предположить, что травму невозможно осознать из рассказа о ней в привычном реалистическом ключе, поэтому нам приходится обратиться к нестандартным способам изложения для того, чтобы так обработать душевную рану, чтобы она правильно зарубцевалась (Рот 2012:94) -- и, что еще важнее -- подключить эмоциональный и познавательный инструментарий, который позволит субъекту, несмотря на травму, жить дальше.
Так или иначе, травма стала одним из основных - если не главным - понятием для исследований памяти. В работах Анце и Ламбек красной нитью проходит идея о том, что "кроме травмы, в человеческой памяти нет ничего, о чём стоило бы говорить, о чём стоило бы вспоминать".
https://t.me/blokada_ekskursii/1696
Чуть более года назад я со своим другом Дмитрием Евменовым задался вопросом о необходимости хотя бы немного осветить эту "тайную науку" для широкой публики. Из всех найденных статей по этой теме я остановил свой выбор на наиболее важной в контексте исследования блокады статье Зильке Арноль-де Симине, где перечисляются основные подходы современной науки о памяти и травме.
Дмитрий вложил в перевод свои познания в психоанализе и современной философии, а также знание немецкого, так как английский не является родным языком автора статьи. Я же выступил в роли литературного редактора, адаптируя сложные для восприятия пассажи для неподготовленного читателя. Как пишет лингвист Джон Резерфорд, переводчики являются "либо кавалерами, либо пуританами". Я выбрал беззастенчиво "кавалерский" курс для этого перевода, что было неизбежно, учитывая, что это перевод не только с английского на русский, но и с академического на человеческий. Представляю вам отрывок из нашего текста, который будет опубликован в конце года или начале следующего:
"В то время как воспоминания обычно наделяются силой восстановления и излечения личности, перед травмой они бессильны. Событие травмы рассматривают как лишение индивида способности рассказать о ней; остается лишь захлестывающий его вихрь ужаса, лишающий его способности внятно говорить от своего имени. Определение Травмы, видимой как психологическое последствие страданий для индивида или коллектива/общности, в исследованиях памяти истолковывается как краткосрочное или стойкое нарушение способности рассказать о травмирующем событии или объяснить его значение. В отличие от психоаналитического подхода, где из осколков травматических воспоминаний пытаются склеить рассказ, и через это вмонтировать их в большую историю жизни, Карут утверждает, что те, кто пережил травму, неспособны связно изложить свой травматический опыт. «Травма... будто насмехается над нашими привычными представлениями о прошлом как о связной истории. Врываясь в нашу память, она разрушает ее логические связи, и становится анти-нарративом (Luckhurst 2008:79).
Критики вроде Канстейнера или Рут Лис указывают, что подход Карут к травме восходит к деконструктивистской теории литературы (в особенности к Полю де Ману), где все следы прошлого расцениваются как язык, утративший связь между объектом и его символом. Согласно классической теории травмы, травма существует ВНЕ традиционных форм восприятия, художественного выражения и вербальной передачи, и только экспериментально можно воспроизвести действие травмы, в котором "повествование не развертывается, а все лишь повторяется раз за разом, не продвигаясь ни на шаг" (Whitehead 2004:3). Умолчания, недоговорки и раздробленные фрагменты воспоминаний свидетельствуют о неизъяснимой травме, реакцией на которую на которую служит патологическая диссоциация. Травму нельзя проговорить, она изливается как бы набором картинок; она расплескивается в виде неконтролируемых образов, которые не подчиняются причинно-следственным связям.
Отсюда можно предположить, что травму невозможно осознать из рассказа о ней в привычном реалистическом ключе, поэтому нам приходится обратиться к нестандартным способам изложения для того, чтобы так обработать душевную рану, чтобы она правильно зарубцевалась (Рот 2012:94) -- и, что еще важнее -- подключить эмоциональный и познавательный инструментарий, который позволит субъекту, несмотря на травму, жить дальше.
Так или иначе, травма стала одним из основных - если не главным - понятием для исследований памяти. В работах Анце и Ламбек красной нитью проходит идея о том, что "кроме травмы, в человеческой памяти нет ничего, о чём стоило бы говорить, о чём стоило бы вспоминать".
https://t.me/blokada_ekskursii/1696