Великий и могучий русский язык.
Очень тезисно.
1. Роль русского языка в мире падает и, несомненно, в ближайшей перспективе будет падать. Он останется региональным языком, но его чем дальше, тем больше будет не хватать для самых разных задач и сфер применения даже в России, и как минимум у «верхней квинтили» общества обязательным вторым с раннего детства будет английский.
2. У стран-соседей, которые находятся в стадии более быстрой дерусификации, с их национальными языками будет происходить то же, но ещё быстрее - не только у «верхней квинтили», а у почти любого человека, рассчитывающего хоть на какую-то карьеру или самореализацию, английский будет становиться даже не вторым, а основным языком получения знаний; все остальные будут «мамбетами». Условно говоря, русский будет умирать долго и тяжело, а даже тот же украинский, хоть пять раз государственный у себя в государстве, превратится в язык низших слоёв общества и фольклорный рудимент намного быстрее; то же касается и остальных - кроме, наверное, азербайджанского, который будет всё ближе и ближе к турецкому, пока не станет одним из его диалектов окончательно. Молдавский и так считай румынский, но у румынского та же судьба.
3. Можно ли в целом развернуть ситуацию с русским? В принципе можно, но вопрос - действительно ли мы этого хотим? Потому что придётся идти на неприятные решения.
4. Русский - действительно довольно сложный в изучении/освоении язык для не-носителя. Наверное, один из самых сложных среди европейских - не считая, понятно, венгерского, финского/эстонского или какого-нибудь баскского. Он очень неудобен как lingua franca. По большому счёту, он так и остался языком тех, кто его в современном виде создавал - языком дворянско-разночинной интеллигенции XIX века, лишь немного «подрихтованным» советско-еврейской интеллигенцией ХХ-го. Три рода, шесть падежей (только официальных, а в реальной разговорной практике - до 15-ти), адская фонетика, флексии, безумный синтаксис - всё это рассчитано именно на носителя, с детства оттачивавшего этот сложный инструмент.
5.Любая сколь-нибудь серьёзная попытка превратить его в lingua franca для значительного числа не-носителей приведёт к тому, что резко ускорятся те процессы, которые и так происходили с ним даже в СССР, где половина населения учила его как второй: возникнет пиджин-русский, типа того, который мы слышим на рынках, где много кавказцев и азиатов, но только используемый примерно везде. Языковой нормой (а не «неграмотностью», как сейчас) станет игнорирование родов, падежей, приставок, суффиксов, причастных и деепричастных оборотов. Этот пиджин будет всё чаще обходиться без кириллицы, в борьбе за распространение его рано или поздно придётся латинизировать. Литературный кириллический русский будет тем временем несколько поколений загнивать в замкнутым в узкой среде носителей.
6. Самое главное - как много останется процессов и сфер деятельности, для которых русский язык будет необходимой и достаточной операционной средой? Возможна ли, например, будет международная компания, языком управления в которой останется русский? Будут ли существовать на русском современная наука, будет ли русскоязычное страноведение, будут ли достаточно оперативно переводиться или хотя бы реферироваться книги и т.д.?
7. Язык - более важная и значимая вдолгую «надсистема», чем государство. Все failed states - failed во многом потому, что их основные языки попросту непригодны для задач госстроительства. В этом смысле правильная постановка вопроса - не «что делать с государством», а «что делать с языком».
1. Роль русского языка в мире падает и, несомненно, в ближайшей перспективе будет падать. Он останется региональным языком, но его чем дальше, тем больше будет не хватать для самых разных задач и сфер применения даже в России, и как минимум у «верхней квинтили» общества обязательным вторым с раннего детства будет английский.
2. У стран-соседей, которые находятся в стадии более быстрой дерусификации, с их национальными языками будет происходить то же, но ещё быстрее - не только у «верхней квинтили», а у почти любого человека, рассчитывающего хоть на какую-то карьеру или самореализацию, английский будет становиться даже не вторым, а основным языком получения знаний; все остальные будут «мамбетами». Условно говоря, русский будет умирать долго и тяжело, а даже тот же украинский, хоть пять раз государственный у себя в государстве, превратится в язык низших слоёв общества и фольклорный рудимент намного быстрее; то же касается и остальных - кроме, наверное, азербайджанского, который будет всё ближе и ближе к турецкому, пока не станет одним из его диалектов окончательно. Молдавский и так считай румынский, но у румынского та же судьба.
3. Можно ли в целом развернуть ситуацию с русским? В принципе можно, но вопрос - действительно ли мы этого хотим? Потому что придётся идти на неприятные решения.
4. Русский - действительно довольно сложный в изучении/освоении язык для не-носителя. Наверное, один из самых сложных среди европейских - не считая, понятно, венгерского, финского/эстонского или какого-нибудь баскского. Он очень неудобен как lingua franca. По большому счёту, он так и остался языком тех, кто его в современном виде создавал - языком дворянско-разночинной интеллигенции XIX века, лишь немного «подрихтованным» советско-еврейской интеллигенцией ХХ-го. Три рода, шесть падежей (только официальных, а в реальной разговорной практике - до 15-ти), адская фонетика, флексии, безумный синтаксис - всё это рассчитано именно на носителя, с детства оттачивавшего этот сложный инструмент.
5.Любая сколь-нибудь серьёзная попытка превратить его в lingua franca для значительного числа не-носителей приведёт к тому, что резко ускорятся те процессы, которые и так происходили с ним даже в СССР, где половина населения учила его как второй: возникнет пиджин-русский, типа того, который мы слышим на рынках, где много кавказцев и азиатов, но только используемый примерно везде. Языковой нормой (а не «неграмотностью», как сейчас) станет игнорирование родов, падежей, приставок, суффиксов, причастных и деепричастных оборотов. Этот пиджин будет всё чаще обходиться без кириллицы, в борьбе за распространение его рано или поздно придётся латинизировать. Литературный кириллический русский будет тем временем несколько поколений загнивать в замкнутым в узкой среде носителей.
6. Самое главное - как много останется процессов и сфер деятельности, для которых русский язык будет необходимой и достаточной операционной средой? Возможна ли, например, будет международная компания, языком управления в которой останется русский? Будут ли существовать на русском современная наука, будет ли русскоязычное страноведение, будут ли достаточно оперативно переводиться или хотя бы реферироваться книги и т.д.?
7. Язык - более важная и значимая вдолгую «надсистема», чем государство. Все failed states - failed во многом потому, что их основные языки попросту непригодны для задач госстроительства. В этом смысле правильная постановка вопроса - не «что делать с государством», а «что делать с языком».