"Незамеченное поколение". Иван Болдырев
Болдырев (Иван Андреевич Шкотт) был известен многим как начинающий писатель (умер он молодым, тридцати лет). В широкой литературной среде его встречали мало. Те, кто знали его ближе, помнят о нем как о человеке сдержанном, скромном, спокойно-благородном. Говорят, что он много, с выбором читал, много писал, хотя в печати он почти не появлялся. Года три тому назад Болдырев выпустил свою первую книгу, повесть «Мальчики и девочки». Основное впечатление от этой книги (которой были посвящены сочувственные рецензии и вечер в кружке «Кочевье»): большая точность, правильность ощущений, верный тон, прикосновение к основному, без нескромного навязывания своих ответов на «главные вопросы».
После этого о Болдыреве читатели почти не слыхали. Может быть, он чего-то ждал от своих дальнейших литературных опытов, может быть, готовился к чему-то. Неизвестно теперь.
Умер Болдырев (отравившись вероналом), как бы «накануне» - многое и в жизни, и в творческом ее преломлении осталось непроявленным, неоконченным. Ушел он тогда, когда было еще о чем пожалеть, когда все же трудно было расставаться с жизнью, даже тяжелой.
Биография последних лет Ивана Шкотта во многом внешне похожа на биографию большинства. С одной стороны тяжелый физический труд - с другой занятия на технических курсах - надежда выбиться, стать «как все». Внутренне - это путь, знакомый всем без исключения (молодым и заслуженным, талантливым и бездарным) писателям - особенно в эмиграции - стремление примирить житейское с «жизненным» - что-то, вопреки всему, до конца сохранить.
Кто-то (в частном разговоре) назвал причину самоубийства «официальной». Слово случайно-верное. Если надвигающаяся глухота и была поводом к подобной смерти, то все же, не будь замкнутой, вынужденно-мелочной жизни, не будь страха перед компромиссом, - быть может…
Самоубийство ничего не объясняет и никому не поможет понять. Но нельзя не подумать о том медленном и ужасном опыте (еще задолго до свершившегося, конечно) - об одинокой «борьбе с призраками» - о грустной, разоблачающей работе сознания - до решения, до воли.
Такая смерть вызывает чувство не жалости, а сожаления, смешанного с невольным уважением к тому, что было «до», к тому, что навсегда останется нераскрытым, непонятым (даже сочувствие до конца невозможно) - и все же какой-то тенью ложится на всех, кто узнал или узнает не о смерти Ивана Болдырева, а о тяжелой неразделенности нашей общей судьбы.
Лидия Червинская.
«Числа». Париж. 1933, № 9.
Доступна для скачивания и чтения: https://vk.com/doc238227663_448234088?hash=e62c5e1065b60f596e&dl=8776bfd7b13254db6a
После этого о Болдыреве читатели почти не слыхали. Может быть, он чего-то ждал от своих дальнейших литературных опытов, может быть, готовился к чему-то. Неизвестно теперь.
Умер Болдырев (отравившись вероналом), как бы «накануне» - многое и в жизни, и в творческом ее преломлении осталось непроявленным, неоконченным. Ушел он тогда, когда было еще о чем пожалеть, когда все же трудно было расставаться с жизнью, даже тяжелой.
Биография последних лет Ивана Шкотта во многом внешне похожа на биографию большинства. С одной стороны тяжелый физический труд - с другой занятия на технических курсах - надежда выбиться, стать «как все». Внутренне - это путь, знакомый всем без исключения (молодым и заслуженным, талантливым и бездарным) писателям - особенно в эмиграции - стремление примирить житейское с «жизненным» - что-то, вопреки всему, до конца сохранить.
Кто-то (в частном разговоре) назвал причину самоубийства «официальной». Слово случайно-верное. Если надвигающаяся глухота и была поводом к подобной смерти, то все же, не будь замкнутой, вынужденно-мелочной жизни, не будь страха перед компромиссом, - быть может…
Самоубийство ничего не объясняет и никому не поможет понять. Но нельзя не подумать о том медленном и ужасном опыте (еще задолго до свершившегося, конечно) - об одинокой «борьбе с призраками» - о грустной, разоблачающей работе сознания - до решения, до воли.
Такая смерть вызывает чувство не жалости, а сожаления, смешанного с невольным уважением к тому, что было «до», к тому, что навсегда останется нераскрытым, непонятым (даже сочувствие до конца невозможно) - и все же какой-то тенью ложится на всех, кто узнал или узнает не о смерти Ивана Болдырева, а о тяжелой неразделенности нашей общей судьбы.
Лидия Червинская.
«Числа». Париж. 1933, № 9.
Доступна для скачивания и чтения: https://vk.com/doc238227663_448234088?hash=e62c5e1065b60f596e&dl=8776bfd7b13254db6a