"Как мало прожито, как много пережито": Семён Надсон
При жизни он был чрезвычайно популярен,
единственный сборник его стихов издавался в ту пору пятикратно.
За него Российская академия наук в 1885-м присудила ему Пушкинскую премию.
А всего до 1917 года книга выдержала 29 изданий.
«Поистине, Надсон не может назваться «властителем дум», - рассуждал через 25 лет после его ухода в мир иной Владислав Ходасевич. - И однако - вспомним, какой успех сопровождал его последние выступления, как много слез было пролито над его стихами, с каким увлечением они читались, с каким благоговением произносилось его имя... Гром рукоплесканий сопутствовал Надсону до самой могилы, и неутешный плач разнесся по всей России, когда эта могила была засыпана».
Посмертная слава «юноши-поэта» оказалась даже больше прижизненной. Его наследие стало предметом частых дискуссий литераторов и критиков, облик и привычки Семена Надсона считали своим долгом вспоминать мемуаристы. Согласно одному из таких свидетельств, он был «среднего роста, тщедушный, худенький, с узкими плечами и впалою грудью... по фигуре был типичным нынешним интеллигентом, худокормленным и худосочным... Наружностью своею С.Я. не пренебрегал, и ему даже льстило некоторое сходство с Шекспиром. Чахотка наложила на симпатичное лицо поэта свой отпечаток: бледную синеву и желтизну кожи, горячий блеск глаз и т.п. Кроме чахотки, С.Я. страдал и другими болезнями на общей почве малокровия».
Недуги свели его в могилу, когда ему не исполнилось и двадцати пяти. Печальную традицию русских литераторов умирать в младые годы кратко и точно выразил впоследствии Дмитрий Мережковский:
Поэты на Руси не любят долго жить:
Они проносятся мгновенным метеором...
Его творчество поразительно изобилует каскадом настроений и чувств, оттенков и состояний. Праздничная легкость, воздушность бытия сменяются тяжестью печальной, болезненной обыденности, светозарные, наполненные радужным многоцветьем картинки вдруг уступают место и время мраку ночи. Но властвует в основном - «нарядная красота»: залив облит серебром, на камнях - жемчужная пена, на пальмах развесистых - зубчатые короны.
Мелодизм его рифм ощутили многие. Романсы на стихи Надсона создавали Цезарь Кюи, Александр Гречанинов, Антон Рубинштейн, Антон Аренский и другие. Пронзительное творение Сергея Рахманинова «Мелодия» ценителям жанра памятно словами: «Я б умереть хотел душистою весною / В запущенном саду, в благоуханный день».
Семен Надсон входит в десятку русских поэтов, снискавших наибольшую популярность у композиторов, - в одном ряду с Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, Фетом, Бальмонтом, Блоком.
К слову, поэт и сам серьезно увлекался музыкой, играл на разных инструментах, а более всего почитал скрипку. Больной, он наигрывал, лежа в постели, грустные мелодии на маленькой дудочке, вконец ослабевший и исхудавший, уже не мог, как прежде, перебирать лады и водить смычком.
Людей, хоть в какой-то мере склонных к эмпатии, этот внешне субтильный молодой человек волновал своей жизнью, превратившейся в сгусток боли, танталовыми муками и неистовым мужеством, позволявшими ему творить, несмотря ни на что.
Его рифма звала «отозваться душой, всем, кто ищет и просит участья, всем, кто гибнет в борьбе, кто подавлен нуждой, кто устал от грозы и ненастья». Он возмущался торжеством зла и несправедливости, мечтал об изменениях в мироустройстве, грезил временами, когда «не будет на свете ни слез, ни вражды, ни бескрестных могил, ни рабов, ни нужды, беспросветной, мертвящей нужды, ни меча, ни позорных столбов».
В пылкие Надсоновы призывы с трепетом вслушивались бунтари, которым был «душен этот мир разврата с его блестящей мишурой». Наверное, нелишне отметить, что поэзией Семена Яковлевича интересовался и Ленин. По словам Надежды Крупской, тот учил его стихи едва ли не наизусть. Ильич в своей статье «Задачи революции» даже процитировал строку из стихотворения Надсона, ставшую позже афоризмом: «Как мало прожито, как много пережито».
МЕСТЬ ГРАФА ЖАСМИНОВА
Пережил стихотворец в отведенный ему срок действительно немало. Крепко доставалось не только от коварной судьбы, но и от людей. Первым в списке его хулителей стоял Виктор Буренин - фигура ныне не очень знаменитая, зато весьма заметная в свое время. Как знатоку изящной словесности ему отдавали должное Некрасов, Достоевский, Лев Толстой. Даже Лесков находил в его рецензиях «массу начитанности, остроумия и толковости». Буренин начинал в «Колоколе» Герцена, печатался в журналах «Искра», «Зритель», в «Санкт-Петербургских ведомостях». С 1876-го в течение сорока с лишним лет подвизался в газете «Новое время», прославившись своими, прямо скажем, довольно сильными фельетонами. Многие его публикации приобретали скандальный оттенок. Иван Гончаров видел в Буренине бесцеремонного циника, Николай Лесков говорил, что он «только и делает, что выискивает, чем бы человека обидеть, приписав ему что-либо пошлое». А Влас Дорошевич собственный фельетон об этом насмешнике озаглавил коротко и ясно: «Старый палач».
Весьма едкую словесную карикатуру нарисовал поэт Дмитрий Минаев:
По Невскому бежит собака,
За ней Буренин, тих и мил...
Городовой, смотри, однако,
Чтоб он ее не укусил.
Надсона Буренин кусал особенно болезненно. Причина столь яростной критики могла быть весьма прозаична. В 1886 году Надсон вел литературные обзоры в киевской газете «Заря». В одной из публикаций имел неосторожность пройтись по статьям некоего графа Жасминова. В частности, заметил, что тому следует обратить внимание на собственные сочинения, где «порнография самого низкого качества бьет в глаза с каждой страницы». Зря он это сделал, взорвалась бомба - под цветочным псевдонимом скрывался тот самый Буренин. Жесткая критика вызвала у него взрыв ярости, отныне Надсон стал его злейшим врагом.
Буренин изрядно поиздевался над ним в «Новом времени», не только разбирая творчество поэта, но и заглядывая в его личную жизнь. Не обошел вниманием и болезнь Семена Яковлевича, прозрачно намекнув, что она мнимая и служит-де для достижения меркантильных целей. То была ложь, в отношении умирающего коллеги-литератора - вдвойне непозволительная.
Поэт уже был прикован к постели и вызывал горестные слезы всех, кто был свидетелем его угасания. Статьи недоброжелателя, по мнению очевидцев, ускорили трагический исход.
«Того, что проделал Буренин над умирающим Надсоном, не было ни разу во всей русской печати, - писал Владимир Короленко. - Никто, в свое время читавший эти статьи, не может ни забыть, ни простить их».
СКВОЗЬ СТРОЙ НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЕЙ
Лев Николаевич Толстой плохо отозвался о Надсоне уже после его смерти. Собственно говоря, великий старец удостоил лауреата Пушкинской премии одной лишь репликой, отнюдь не хвалебной, хотя имел в виду не только его: «На моей памяти, за 50 лет, совершилось это поразительное понижение вкуса и здравого смысла читающей публики. Проследить можно это понижение по всем отраслям литературы, но укажу только на некоторые, более заметные и мне знакомые примеры. В русской поэзии, например, после Пушкина, Лермонтова (Тютчев обыкновенно забывается) поэтическая слава переходит сначала к весьма сомнительным поэтам Майкову, Полонскому, Фету, потом к совершенно лишенному поэтического дара Некрасову, потом к искусственному и прозаическому стихотворцу Алексею Толстому, потом к однообразному и слабому Надсону, потом к совершенно бездарному Апухтину».
Гений, конечно, имеет право на любые высказывания, в том числе и на такие нелицеприятные. И все же вряд ли упомянутые персоны, по праву считающиеся отечественными классиками, заслужили столь суровые оценки.
Огонь посмертной славы Надсона затухал под ветром перемен медленно, но верно. Экс-молодые люди, прежде восхищавшиеся его стихами, превращались в солидных господ, все больше чуждались страстей, желали спокойствия и размеренности быта. Почитали уже совсем других авторов.
Итак, его стали забывать, а вспомнив, норовили подвергнуть очередному осмеянию. Причем особенно усердствовали не дилетанты, а самые что ни на есть даровитые стихотворцы. Строки Надсона как-то по-особому резали им слух, казались вздорными, неестественными. Владимир Маяковский, переживший в юные годы увлечение его творчеством, словно заметая следы, вынес вердикт: «Случайный сон - причина пожаров, / На сон не читайте Надсонов, Жаровых!»
Беспощаден был Валерий Брюсов: «Невыработанный и пестрый язык, шаблонные эпитеты, скудный выбор образов, вялость и растянутость речи - вот характерные черты надсоновской поэзии, делающие ее безнадежно отжившей».
Сплеча рубил Николай Гумилев: «Чтобы возбуждать сочувствие, надо говорить о себе суконным языком, как это делал Надсон».
В этот строй встал и Александр Блок, отметивший в «Списке русских авторов»: «Есть поучительнейшие литературные недоразумения, вроде Надсона, нельзя не отдать ему хоть одной страницы». Впрочем, словно спохватившись, позже добавил: «Всякую правду, исповедь, будь она бедна, недолговечна, невсемирна, - правда Глеба Успенского, Надсона, Гаршина и еще меньшие - мы примем с распростертыми объятиями, рано или поздно отдадим им должное»
КРАСОТА - СТРАШНАЯ СИЛА
При советской власти его хоть и не слишком жаловали, но все же издавали - в малой и большой сериях «Библиотеки поэта». Особого пристрастия (во всех смыслах этого слова) рецензенты к нему не испытывали. Да и странно было бы прославлять в те годы автора стихов, от которых веет не оптимизмом, помноженным на энтузиазм, а старорежимными тоской и безысходностью.
Впрочем, отыскался тот, кто Надсону известным образом подражал, - Николай Заболоцкий. Некоторые критики считают, что лучшие его романтические стихотворения однозначно навеяны лирикой Надсона. «Конечно, речь идет не о прямых подражаниях, - уточняла исследователь Татьяна Солодова. - Характер дарования, степень художественного мастерства, уровень углубления в философскую проблематику и видение мира у этих поэтов различны. Их близость в некоторых чертах творчества - не недостаток, а достоинство обоих».
А что сейчас? Знакомы ли со стихами «юноши-поэта» современные читатели? «Красота - страшная сила», - давно любят повторять вслед за Фаиной Раневской наши соотечественники. Однако далеко не все знают, что полушутливый афоризм актриса позаимствовала, по сути, у вечно молодого Семена Яковлевича.
Зло над тобою судьба подшутила:
Острою мыслью и чуткой душой...
Не наделила одним - красотой...
Ах, красота - это страшная сила!..
Конечно же, у него нет такой армии почитателей, какая была в конце XIX века. И все же люди, ценящие изящную поэзию, не обходят вниманием его творчество. Вдохновенная рифма, блистающая отточенными гранями слов, всегда в чести у настоящих романтиков:
Захочу - и сверкающий купол небес
Надо мной развернется в потоках лучей
Валерий Бурт, источник: http://portal-kultura.ru/svoy/articles/rodnoe-slovo/174722-zlo-nad-toboyu-sudba-podshutila/
единственный сборник его стихов издавался в ту пору пятикратно.
За него Российская академия наук в 1885-м присудила ему Пушкинскую премию.
А всего до 1917 года книга выдержала 29 изданий.
«Поистине, Надсон не может назваться «властителем дум», - рассуждал через 25 лет после его ухода в мир иной Владислав Ходасевич. - И однако - вспомним, какой успех сопровождал его последние выступления, как много слез было пролито над его стихами, с каким увлечением они читались, с каким благоговением произносилось его имя... Гром рукоплесканий сопутствовал Надсону до самой могилы, и неутешный плач разнесся по всей России, когда эта могила была засыпана».
Посмертная слава «юноши-поэта» оказалась даже больше прижизненной. Его наследие стало предметом частых дискуссий литераторов и критиков, облик и привычки Семена Надсона считали своим долгом вспоминать мемуаристы. Согласно одному из таких свидетельств, он был «среднего роста, тщедушный, худенький, с узкими плечами и впалою грудью... по фигуре был типичным нынешним интеллигентом, худокормленным и худосочным... Наружностью своею С.Я. не пренебрегал, и ему даже льстило некоторое сходство с Шекспиром. Чахотка наложила на симпатичное лицо поэта свой отпечаток: бледную синеву и желтизну кожи, горячий блеск глаз и т.п. Кроме чахотки, С.Я. страдал и другими болезнями на общей почве малокровия».
Недуги свели его в могилу, когда ему не исполнилось и двадцати пяти. Печальную традицию русских литераторов умирать в младые годы кратко и точно выразил впоследствии Дмитрий Мережковский:
Поэты на Руси не любят долго жить:
Они проносятся мгновенным метеором...
Его творчество поразительно изобилует каскадом настроений и чувств, оттенков и состояний. Праздничная легкость, воздушность бытия сменяются тяжестью печальной, болезненной обыденности, светозарные, наполненные радужным многоцветьем картинки вдруг уступают место и время мраку ночи. Но властвует в основном - «нарядная красота»: залив облит серебром, на камнях - жемчужная пена, на пальмах развесистых - зубчатые короны.
Мелодизм его рифм ощутили многие. Романсы на стихи Надсона создавали Цезарь Кюи, Александр Гречанинов, Антон Рубинштейн, Антон Аренский и другие. Пронзительное творение Сергея Рахманинова «Мелодия» ценителям жанра памятно словами: «Я б умереть хотел душистою весною / В запущенном саду, в благоуханный день».
Семен Надсон входит в десятку русских поэтов, снискавших наибольшую популярность у композиторов, - в одном ряду с Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, Фетом, Бальмонтом, Блоком.
К слову, поэт и сам серьезно увлекался музыкой, играл на разных инструментах, а более всего почитал скрипку. Больной, он наигрывал, лежа в постели, грустные мелодии на маленькой дудочке, вконец ослабевший и исхудавший, уже не мог, как прежде, перебирать лады и водить смычком.
Людей, хоть в какой-то мере склонных к эмпатии, этот внешне субтильный молодой человек волновал своей жизнью, превратившейся в сгусток боли, танталовыми муками и неистовым мужеством, позволявшими ему творить, несмотря ни на что.
Его рифма звала «отозваться душой, всем, кто ищет и просит участья, всем, кто гибнет в борьбе, кто подавлен нуждой, кто устал от грозы и ненастья». Он возмущался торжеством зла и несправедливости, мечтал об изменениях в мироустройстве, грезил временами, когда «не будет на свете ни слез, ни вражды, ни бескрестных могил, ни рабов, ни нужды, беспросветной, мертвящей нужды, ни меча, ни позорных столбов».
В пылкие Надсоновы призывы с трепетом вслушивались бунтари, которым был «душен этот мир разврата с его блестящей мишурой». Наверное, нелишне отметить, что поэзией Семена Яковлевича интересовался и Ленин. По словам Надежды Крупской, тот учил его стихи едва ли не наизусть. Ильич в своей статье «Задачи революции» даже процитировал строку из стихотворения Надсона, ставшую позже афоризмом: «Как мало прожито, как много пережито».
МЕСТЬ ГРАФА ЖАСМИНОВА
Пережил стихотворец в отведенный ему срок действительно немало. Крепко доставалось не только от коварной судьбы, но и от людей. Первым в списке его хулителей стоял Виктор Буренин - фигура ныне не очень знаменитая, зато весьма заметная в свое время. Как знатоку изящной словесности ему отдавали должное Некрасов, Достоевский, Лев Толстой. Даже Лесков находил в его рецензиях «массу начитанности, остроумия и толковости». Буренин начинал в «Колоколе» Герцена, печатался в журналах «Искра», «Зритель», в «Санкт-Петербургских ведомостях». С 1876-го в течение сорока с лишним лет подвизался в газете «Новое время», прославившись своими, прямо скажем, довольно сильными фельетонами. Многие его публикации приобретали скандальный оттенок. Иван Гончаров видел в Буренине бесцеремонного циника, Николай Лесков говорил, что он «только и делает, что выискивает, чем бы человека обидеть, приписав ему что-либо пошлое». А Влас Дорошевич собственный фельетон об этом насмешнике озаглавил коротко и ясно: «Старый палач».
Весьма едкую словесную карикатуру нарисовал поэт Дмитрий Минаев:
По Невскому бежит собака,
За ней Буренин, тих и мил...
Городовой, смотри, однако,
Чтоб он ее не укусил.
Надсона Буренин кусал особенно болезненно. Причина столь яростной критики могла быть весьма прозаична. В 1886 году Надсон вел литературные обзоры в киевской газете «Заря». В одной из публикаций имел неосторожность пройтись по статьям некоего графа Жасминова. В частности, заметил, что тому следует обратить внимание на собственные сочинения, где «порнография самого низкого качества бьет в глаза с каждой страницы». Зря он это сделал, взорвалась бомба - под цветочным псевдонимом скрывался тот самый Буренин. Жесткая критика вызвала у него взрыв ярости, отныне Надсон стал его злейшим врагом.
Буренин изрядно поиздевался над ним в «Новом времени», не только разбирая творчество поэта, но и заглядывая в его личную жизнь. Не обошел вниманием и болезнь Семена Яковлевича, прозрачно намекнув, что она мнимая и служит-де для достижения меркантильных целей. То была ложь, в отношении умирающего коллеги-литератора - вдвойне непозволительная.
Поэт уже был прикован к постели и вызывал горестные слезы всех, кто был свидетелем его угасания. Статьи недоброжелателя, по мнению очевидцев, ускорили трагический исход.
«Того, что проделал Буренин над умирающим Надсоном, не было ни разу во всей русской печати, - писал Владимир Короленко. - Никто, в свое время читавший эти статьи, не может ни забыть, ни простить их».
СКВОЗЬ СТРОЙ НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЕЙ
Лев Николаевич Толстой плохо отозвался о Надсоне уже после его смерти. Собственно говоря, великий старец удостоил лауреата Пушкинской премии одной лишь репликой, отнюдь не хвалебной, хотя имел в виду не только его: «На моей памяти, за 50 лет, совершилось это поразительное понижение вкуса и здравого смысла читающей публики. Проследить можно это понижение по всем отраслям литературы, но укажу только на некоторые, более заметные и мне знакомые примеры. В русской поэзии, например, после Пушкина, Лермонтова (Тютчев обыкновенно забывается) поэтическая слава переходит сначала к весьма сомнительным поэтам Майкову, Полонскому, Фету, потом к совершенно лишенному поэтического дара Некрасову, потом к искусственному и прозаическому стихотворцу Алексею Толстому, потом к однообразному и слабому Надсону, потом к совершенно бездарному Апухтину».
Гений, конечно, имеет право на любые высказывания, в том числе и на такие нелицеприятные. И все же вряд ли упомянутые персоны, по праву считающиеся отечественными классиками, заслужили столь суровые оценки.
Огонь посмертной славы Надсона затухал под ветром перемен медленно, но верно. Экс-молодые люди, прежде восхищавшиеся его стихами, превращались в солидных господ, все больше чуждались страстей, желали спокойствия и размеренности быта. Почитали уже совсем других авторов.
Итак, его стали забывать, а вспомнив, норовили подвергнуть очередному осмеянию. Причем особенно усердствовали не дилетанты, а самые что ни на есть даровитые стихотворцы. Строки Надсона как-то по-особому резали им слух, казались вздорными, неестественными. Владимир Маяковский, переживший в юные годы увлечение его творчеством, словно заметая следы, вынес вердикт: «Случайный сон - причина пожаров, / На сон не читайте Надсонов, Жаровых!»
Беспощаден был Валерий Брюсов: «Невыработанный и пестрый язык, шаблонные эпитеты, скудный выбор образов, вялость и растянутость речи - вот характерные черты надсоновской поэзии, делающие ее безнадежно отжившей».
Сплеча рубил Николай Гумилев: «Чтобы возбуждать сочувствие, надо говорить о себе суконным языком, как это делал Надсон».
В этот строй встал и Александр Блок, отметивший в «Списке русских авторов»: «Есть поучительнейшие литературные недоразумения, вроде Надсона, нельзя не отдать ему хоть одной страницы». Впрочем, словно спохватившись, позже добавил: «Всякую правду, исповедь, будь она бедна, недолговечна, невсемирна, - правда Глеба Успенского, Надсона, Гаршина и еще меньшие - мы примем с распростертыми объятиями, рано или поздно отдадим им должное»
КРАСОТА - СТРАШНАЯ СИЛА
При советской власти его хоть и не слишком жаловали, но все же издавали - в малой и большой сериях «Библиотеки поэта». Особого пристрастия (во всех смыслах этого слова) рецензенты к нему не испытывали. Да и странно было бы прославлять в те годы автора стихов, от которых веет не оптимизмом, помноженным на энтузиазм, а старорежимными тоской и безысходностью.
Впрочем, отыскался тот, кто Надсону известным образом подражал, - Николай Заболоцкий. Некоторые критики считают, что лучшие его романтические стихотворения однозначно навеяны лирикой Надсона. «Конечно, речь идет не о прямых подражаниях, - уточняла исследователь Татьяна Солодова. - Характер дарования, степень художественного мастерства, уровень углубления в философскую проблематику и видение мира у этих поэтов различны. Их близость в некоторых чертах творчества - не недостаток, а достоинство обоих».
А что сейчас? Знакомы ли со стихами «юноши-поэта» современные читатели? «Красота - страшная сила», - давно любят повторять вслед за Фаиной Раневской наши соотечественники. Однако далеко не все знают, что полушутливый афоризм актриса позаимствовала, по сути, у вечно молодого Семена Яковлевича.
Зло над тобою судьба подшутила:
Острою мыслью и чуткой душой...
Не наделила одним - красотой...
Ах, красота - это страшная сила!..
Конечно же, у него нет такой армии почитателей, какая была в конце XIX века. И все же люди, ценящие изящную поэзию, не обходят вниманием его творчество. Вдохновенная рифма, блистающая отточенными гранями слов, всегда в чести у настоящих романтиков:
Захочу - и сверкающий купол небес
Надо мной развернется в потоках лучей
Валерий Бурт, источник: http://portal-kultura.ru/svoy/articles/rodnoe-slovo/174722-zlo-nad-toboyu-sudba-podshutila/