"Полон музыки, музы и муки": Какие мелодии звучат в литературных произведениях
Лев Толстой. Крейцерова соната
- Они играли Крейцерову сонату Бетховена. Знаете ли вы первое престо? Знаете?! - вскрикнул он.- У!.. Страшная вещь эта соната. Именно эта часть. И вообще страшная вещь музыка. Что это такое? Я не понимаю. Что такое музыка? Что она делает? И зачем она делает то, что она делает? Говорят, музыка действует возвышающим душу образом,- вздор, неправда! Она действует, страшно действует, я говорю про себя, но вовсе не возвышающим душу образом. Она действует ни возвышающим, ни принижающим душу образом, а раздражающим душу образом. Как вам сказать? Музыка заставляет меня забывать себя, мое истинное положение, она переносит меня в какое-то другое, не свое положение: мне под влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я понимаю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу. Я объясняю это тем, что музыка действует, как зевота, как смех: мне спать не хочется, но я зеваю, глядя на зевающего, смеяться не о чем, но я смеюсь, слыша смеющегося… В Китае музыка государственное дело. И это так и должно быть. Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих и потом бы делал с ними что хочет. И главное, чтобы этим гипнотизером был первый попавшийся безнравственный человек. А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту Крейцерову сонату, первое престо. Разве можно играть в гостиной среди декольтированных дам это престо? Сыграть и потом похлопать, а потом есть
мороженое и говорить о последней сплетне…
Музыка уподобляется у Толстого разлитию любовного чувства. Развитие музыкальной темы идет параллельно немой игре мужчины и женщины. «Крейцерова соната» (№ 9, ля мажор) - одно из самых известных камерных произведений Людвига ван Бетховена, который сам играл на премьере по своим черновикам - переписчики нот не успели к концерту. В повести Толстого участвует первая часть этого темпераментного диалога скрипки и фортепиано. «Крейцерову», судя по воспоминаниям современников, любили играть в Ясной Поляне. Чем закончилось ее прослушивание в повести - вы помните.
Анализ рассказа в лекции Владимира МИкушевича:
http://tvkultura.ru/video/show/brand_id/62152/episode_id/1554079/video_id/1692231/viewtype/picture/
Антон Чехов. Скрипка Ротшильда
Не жалко было умирать, но как только дома он увидел скрипку, у него сжалось сердце и стало жалко. Скрипку нельзя взять с собою в могилу, и теперь она останется сиротой, и с нею случится то же, что с березняком и с сосновым бором. Все на этом свете пропадало и будет пропадать! Яков вышел из избы и сел у порога, прижимая к груди скрипку. Думая о пропащей, убыточной жизни, он заиграл, сам не зная что, но вышло жалобно и трогательно, и слезы потекли у него по щекам. И чем крепче он думал, тем печальнее пела скрипка.
Гробовщик Яков по прозвищу Бронза играл в местечковом оркестрике и все считал убытки, понесенные в жизни, а у могилы вдруг догадался, что ничего кроме скрипки и не было с ним. Скрипка взвизгивала, хрипел контрабас, плакала флейта, пахло чесноком до духоты.
Джеймс Джойс. Улисс. Перевод В. Хинкиса и С. Хоружего
Звонок сожалеющей бронзе жалобно звякнул. И звук чистый, долгий, вибрирующий. Медленно замирающий звук. Маняще. Нежное слово. Взгляни! Уж меркнут звезды. О, роза! Ноты, щебечущие ответ. Кастилии. Утро брезжит. Звякая дребезжа катила коляска. Монета звякнула. Кукушка закуковала. Признание. Sonnez. С тобой. Подвязка оттянута. Расстаться не могу. Хлоп. La cloche! Хлопнула по бедру. Признание. Теплому. Милый друг, прощай! Позвякиванье коляски. Блу. Громыхнули сокрушительные аккорды. Когда любовь горит. Война! Война! Барабанная перепонка. Парус! Платочек, веющий над волнами. Потеряно. Дрозд высвистывал. Все уж потеряно. Зачесалось. У него. Когда явился. Увы! Сполна возьми. Полнокровное биенье. Трели льются. Ах, маня! Заманивая. Марта! Приди! Хлопхлоп. Хлохлохлоп. Хлоплоплоп. Господи никог давжиз нионнеслы. Пэт лысый глухарь принес бювар нож забрал. Зов ночной в лунном свете: вдали, вдали. Я так печален.
P.S. Я одинокий облумок. Слушай! Моря звучащий горн, витой, рогатый, прохладный. У тебя? Себе а потом другой плеск и беззвучный рев. Жемчужины: когда она. Рапсодии Листа. Ш-ш-шип.
А вы не? Не - нет-нет - не верила - Лидлид. Петух потоптать да покукарекать. Черные. Нижние октавы. Давайте же, Бен, давайте. Потужит да и обслужит. Хи-хи. Дела не плохи.
Содержанием 11-го эпизода второй части книги - эти эпизоды соответствуют приключениям Одиссея из Гомерова мифа - является сладкое, обольстительное и гибельное пение сирен. Этот вокал, русалочью песню и моделирует Джойс, создавая развернутое и, пожалуй, самое экспериментальное в истории литературы пение на письме. Главный персонаж книги Блум заглядывает в бар, пишет письмо, и всё, что он слышит, - вот это всё и поет, попадая в резонанс его мыслям. Джойс пытается передать особенности его восприятия, смешивая «физиологию музыки», выразительные средства беллетристики и романного «потока сознания» с собственными изысканиями в технике письма, которые позже признают «классикой модернизма».
Марсель Пруст. В сторону Свана. Перевод А. Франковского
Как прекрасен был диалог между скрипкой и роялем в начале последнего пассажа, который слушал теперь Сван! Отсутствие человеческих слов не только не давало простора воображению, как можно было бы предположить, но вовсе исключало его; никогда членораздельная речь не обладала такой непреложной необходимостью, никогда не знала она так точно поставленных вопросов, таких прозрачно ясных ответов. Сначала раздалась одинокая жалоба рояля , словно жалоба птицы, покинутой своей подругой; скрипка услышала ее, ответила ей, словно с соседнего дерева. Происходило это как бы на заре мира, когда не было еще ничего, кроме этой пары, на земле, или, вернее, в этом огражденном отовсюду мире, так построенном логикой его творца, что двое существ навсегда останутся там в одиночестве: в мире сонаты Вентейля. Была ли то птица, была ли то не сложившаяся еще душа коротенькой фразы, была ли то невидимая, изливавшаяся в жалобе фея, чьи стоны слышал рояль и бережно их передавал? Крики ее так участились, что скрипачу пришлось ускорить движение смычка, чтобы успеть их подхватывать. Чудесная птица! Скрипач, казалось, хотел зачаровать ее, приручить, пленить. Уже она проникла в его душу, уже коротенькая фраза, призванная к жизни, потрясала, словно тело медиума, подлинно "одержимое" тело скрипача. Сван знал, что фраза прозвучит еще раз. И личность его настолько раздвоилась, что ожидание неминуемого мгновения, когда он окажется лицом к лицу с фразой, вырвало из груди его одно из рыданий, исторгаемых у нас обыкновенно красивым стихом или печальной новостью, не в тех случаях, когда мы бываем одни, но когда сообщаем их другу, в котором мы воспринимаем себя в отражении, как третье лицо, чья эмоция, вероятно, его растрогает.
В первом томе семичастной эпопеи «В поисках утраченного времени» Сван слушает сонату вымышленного Прустом композитора Вентейля. Прообразом этого музыкального произведения считается Соната для скрипки и фортепиано Камила Сен-Санса. А в сети есть замечательное исследование музыканта Александра Майкапара, уточняющее музыкальные источники Пруста. Мотив сонаты готовит душу Свана к появлению Одетты, а короткая музыкальная фраза из нее станет «гимном их любви». Нечего и говорить, что описание этой «короткой фразы» занимает у Пруста не одну страницу.
Александр Куприн. Гамбринус
Он садился на обычное место налево от пианино и играл какие-то странные, длительные, тоскливые пьесы. Становилось как-то сонно и тихо в подземелье, только с улицы доносилось глухое рокотание города, да изредка лакеи осторожно побрякивали посудой за стеной на кухне. Со струн Сашкиной скрипки плакала древняя, как земля, еврейская скорбь, вся затканная и обвитая печальными цветами национальных мелодий. Лицо Сашки с напруженным подбородком и низко опущенным лбом, с глазами, сурово глядевшими вверх из-под отяжелевших бровей, совсем не бывало похоже в этот сумеречный час на знакомое всем гостям Гамбринуса оскаленное, подмигивающее, пляшущее лицо Сашки. Собачка Белочка сидела у него на коленях. Она давно уже привыкла не подвывать музыке, но страстно-тоскливые, рыдающие и проклинающие звуки невольно раздражали ее: она в судорожных зевках широко раскрывала рот, завивая назад тонкий розовый язычок, и при этом на минуту дрожала всем тельцем и нежной черноглазой мордочкой.
Через скорбную историю еврейского скрипача Сашки Куприн рассказывает об одесских погромах. С соответствующим «музыкальным сопровождением». Прием, распространенный среди сочинителей: характер исполняемой в книге музыки иллюстрирует настроение эпизода.
Хулио Кортасар. Менады
И когда я увидел маленькие зеленые огоньки, скользнувшие передо мной, словно ласточки, первая фраза бетховенской симфонии обрушилась на меня ковшом землечерпалки и заставила смотреть на сцену. Маэстро был почти прекрасен - тонкое, проницательное лицо и руки, к ним прикован оркестр, гудевший всеми своими моторами в великой тишине, которая мгновенно затопила грохот безудержных аплодисментов. Но, честно говоря, мне показалось, что Маэстро пустил в ход свою машину чуть раньше, чем настала эта тишина. Первая тема прошла где-то над нашими головами и с ней ее символы, огни воспоминаний, ее привычное, совсем простое: та-та-та-та. Вторая, очерченная дирижерской палочкой, разлилась по залу, и мне почудилось, что воздух занялся пламенем. Но пламя это было холодным, невидимым, оно жгло изнутри. Наверное, никто, кроме меня, не обратил внимания на первый крик, слишком короткий, придушенный. Я расслышал его в аккорде деревянных и медных духовых, потому что девушка, забившаяся в судорогах, сидела прямо передо мной. Крик был сухой, недолгий, словно в истерическом припадке или любовном экстазе.
Рассказчик слушает Пятую симфонию Бетховена - ту, что начинается со «стука судьбы». Ее неистовое исполнение провоцирует в слушателях из «Менад» полное умопомрачение, вылившееся в оргию с чудовищным членовредительством. У Кортасара в текстах много музыки, но, в основном, это джаз, достигающий своего пика в «Преследователе», однако, к изображению классических произведений Кортасар прибегал редко. После «Менад» становится понятно почему.
Николай Кононов. Фланер
У Рамо есть изумительная пьеса «La Poule», курица, передающая в грустном, ошеломляюще проникновенном регистре напрасную суету этой птицы; В. А. ловко и грустно играл ее - так вот, я на следующий день казался себе курицей, склевывающей кроме оставленной мне еды еще и зрелище его дома. Никаких семейных и дружеских фотографий, будто в прошлом совсем не осталось людей, чья оболочка была бы ему дорога. Правда, было несколько акварельных рисунков, подаренных до войны ему, где были какие-то румяные молодые лица. В. А. так играл «Курицу», что казалось - в конце, клюнув прекрасную россыпь звучащих точек, она умирает. Он говорил, что в этой сюите есть еще одна пьеса, называется «Sauvages», то есть «Дикари». Вы бы очень удивились этим дикарям. Прежде чем совершить дикость, они многократно галантно извиняются, в музыкальном смысле, конечно. … Бывало, что невидимая учительница и переигрывала целиком урок, словно в укор какой-то нерадивице (я всегда мог почему-то определить пол музицирующего существа), и в моем слухе, невзирая на толщу этажа, половиц и ковра вдруг шумело легкой травяной порослью туше, будто звуки мягко втерли в воспаленную точку моего перекрученного прошлого, как целительную мазь. И я как-то со всей очевидностью понимал, что есть вещества, родственные дурману, способные унять тоску. Мне казалось, что мне дарили наркоз, от которого я легко проснусь излеченным без следов недуга.
Действие романа нашего современника Николая Кононова отнесено в послевоенный Саратов, где персонажи спасаются от репрессий, от одичавшего мира. «Фланер» насыщен остроумными, а главное, точными наблюдениями не только искусства, но и театра повседневной жизни. Хотя лучшая партия, мне кажется, здесь именно у музыки.
См.: http://www.kultpro.ru/item_388/
Диссертация на тему "Литература и музыка в русской культуре XIX века": http://www.dissercat.com/content/literatura-i-muzyka-v-russkoi-kulture-xix-veka
Книги, в сюжет которых включена музыка:
Р У С С К А Я Л И Т Е Р А Т У Р А
М. Булгаков. Мастер и Маргарита
А. Куприн. Гранатовый браслет.
В. Набоков. Музыка
З А Р У Б Е Ж Н А Я Л И Т Е Р А Т У Р А
Л. Арагон. Гибель всерьёз
Э. Бёрджесс. Заводной апельсин
Г. Гессе. Игра в бисер. Степной волк
Э.Т.А. Гофман. Крейслериана
Р. Дэвис. Лира Орфея
М. Кундера. Книга смеха и забвения
И. Макьюэн. Амстердам
Т. Манн. Доктор Фаустус
Х. Мураками. (весь с его коллекцией винила в каждой книге)
Р. Роллан. Жан-Кристоф
Х.-У. Трайхель. Тристан-аккорд
Д. Фаулз. Даниэль Мартин
Г. Флобер. Мадам Бовари
П. Хёг. Тишина
Х.Х. Янн. Река без берегов
- Они играли Крейцерову сонату Бетховена. Знаете ли вы первое престо? Знаете?! - вскрикнул он.- У!.. Страшная вещь эта соната. Именно эта часть. И вообще страшная вещь музыка. Что это такое? Я не понимаю. Что такое музыка? Что она делает? И зачем она делает то, что она делает? Говорят, музыка действует возвышающим душу образом,- вздор, неправда! Она действует, страшно действует, я говорю про себя, но вовсе не возвышающим душу образом. Она действует ни возвышающим, ни принижающим душу образом, а раздражающим душу образом. Как вам сказать? Музыка заставляет меня забывать себя, мое истинное положение, она переносит меня в какое-то другое, не свое положение: мне под влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я понимаю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу. Я объясняю это тем, что музыка действует, как зевота, как смех: мне спать не хочется, но я зеваю, глядя на зевающего, смеяться не о чем, но я смеюсь, слыша смеющегося… В Китае музыка государственное дело. И это так и должно быть. Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих и потом бы делал с ними что хочет. И главное, чтобы этим гипнотизером был первый попавшийся безнравственный человек. А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту Крейцерову сонату, первое престо. Разве можно играть в гостиной среди декольтированных дам это престо? Сыграть и потом похлопать, а потом есть
мороженое и говорить о последней сплетне…
Музыка уподобляется у Толстого разлитию любовного чувства. Развитие музыкальной темы идет параллельно немой игре мужчины и женщины. «Крейцерова соната» (№ 9, ля мажор) - одно из самых известных камерных произведений Людвига ван Бетховена, который сам играл на премьере по своим черновикам - переписчики нот не успели к концерту. В повести Толстого участвует первая часть этого темпераментного диалога скрипки и фортепиано. «Крейцерову», судя по воспоминаниям современников, любили играть в Ясной Поляне. Чем закончилось ее прослушивание в повести - вы помните.
Анализ рассказа в лекции Владимира МИкушевича:
http://tvkultura.ru/video/show/brand_id/62152/episode_id/1554079/video_id/1692231/viewtype/picture/
Антон Чехов. Скрипка Ротшильда
Не жалко было умирать, но как только дома он увидел скрипку, у него сжалось сердце и стало жалко. Скрипку нельзя взять с собою в могилу, и теперь она останется сиротой, и с нею случится то же, что с березняком и с сосновым бором. Все на этом свете пропадало и будет пропадать! Яков вышел из избы и сел у порога, прижимая к груди скрипку. Думая о пропащей, убыточной жизни, он заиграл, сам не зная что, но вышло жалобно и трогательно, и слезы потекли у него по щекам. И чем крепче он думал, тем печальнее пела скрипка.
Гробовщик Яков по прозвищу Бронза играл в местечковом оркестрике и все считал убытки, понесенные в жизни, а у могилы вдруг догадался, что ничего кроме скрипки и не было с ним. Скрипка взвизгивала, хрипел контрабас, плакала флейта, пахло чесноком до духоты.
Джеймс Джойс. Улисс. Перевод В. Хинкиса и С. Хоружего
Звонок сожалеющей бронзе жалобно звякнул. И звук чистый, долгий, вибрирующий. Медленно замирающий звук. Маняще. Нежное слово. Взгляни! Уж меркнут звезды. О, роза! Ноты, щебечущие ответ. Кастилии. Утро брезжит. Звякая дребезжа катила коляска. Монета звякнула. Кукушка закуковала. Признание. Sonnez. С тобой. Подвязка оттянута. Расстаться не могу. Хлоп. La cloche! Хлопнула по бедру. Признание. Теплому. Милый друг, прощай! Позвякиванье коляски. Блу. Громыхнули сокрушительные аккорды. Когда любовь горит. Война! Война! Барабанная перепонка. Парус! Платочек, веющий над волнами. Потеряно. Дрозд высвистывал. Все уж потеряно. Зачесалось. У него. Когда явился. Увы! Сполна возьми. Полнокровное биенье. Трели льются. Ах, маня! Заманивая. Марта! Приди! Хлопхлоп. Хлохлохлоп. Хлоплоплоп. Господи никог давжиз нионнеслы. Пэт лысый глухарь принес бювар нож забрал. Зов ночной в лунном свете: вдали, вдали. Я так печален.
P.S. Я одинокий облумок. Слушай! Моря звучащий горн, витой, рогатый, прохладный. У тебя? Себе а потом другой плеск и беззвучный рев. Жемчужины: когда она. Рапсодии Листа. Ш-ш-шип.
А вы не? Не - нет-нет - не верила - Лидлид. Петух потоптать да покукарекать. Черные. Нижние октавы. Давайте же, Бен, давайте. Потужит да и обслужит. Хи-хи. Дела не плохи.
Содержанием 11-го эпизода второй части книги - эти эпизоды соответствуют приключениям Одиссея из Гомерова мифа - является сладкое, обольстительное и гибельное пение сирен. Этот вокал, русалочью песню и моделирует Джойс, создавая развернутое и, пожалуй, самое экспериментальное в истории литературы пение на письме. Главный персонаж книги Блум заглядывает в бар, пишет письмо, и всё, что он слышит, - вот это всё и поет, попадая в резонанс его мыслям. Джойс пытается передать особенности его восприятия, смешивая «физиологию музыки», выразительные средства беллетристики и романного «потока сознания» с собственными изысканиями в технике письма, которые позже признают «классикой модернизма».
Марсель Пруст. В сторону Свана. Перевод А. Франковского
Как прекрасен был диалог между скрипкой и роялем в начале последнего пассажа, который слушал теперь Сван! Отсутствие человеческих слов не только не давало простора воображению, как можно было бы предположить, но вовсе исключало его; никогда членораздельная речь не обладала такой непреложной необходимостью, никогда не знала она так точно поставленных вопросов, таких прозрачно ясных ответов. Сначала раздалась одинокая жалоба рояля , словно жалоба птицы, покинутой своей подругой; скрипка услышала ее, ответила ей, словно с соседнего дерева. Происходило это как бы на заре мира, когда не было еще ничего, кроме этой пары, на земле, или, вернее, в этом огражденном отовсюду мире, так построенном логикой его творца, что двое существ навсегда останутся там в одиночестве: в мире сонаты Вентейля. Была ли то птица, была ли то не сложившаяся еще душа коротенькой фразы, была ли то невидимая, изливавшаяся в жалобе фея, чьи стоны слышал рояль и бережно их передавал? Крики ее так участились, что скрипачу пришлось ускорить движение смычка, чтобы успеть их подхватывать. Чудесная птица! Скрипач, казалось, хотел зачаровать ее, приручить, пленить. Уже она проникла в его душу, уже коротенькая фраза, призванная к жизни, потрясала, словно тело медиума, подлинно "одержимое" тело скрипача. Сван знал, что фраза прозвучит еще раз. И личность его настолько раздвоилась, что ожидание неминуемого мгновения, когда он окажется лицом к лицу с фразой, вырвало из груди его одно из рыданий, исторгаемых у нас обыкновенно красивым стихом или печальной новостью, не в тех случаях, когда мы бываем одни, но когда сообщаем их другу, в котором мы воспринимаем себя в отражении, как третье лицо, чья эмоция, вероятно, его растрогает.
В первом томе семичастной эпопеи «В поисках утраченного времени» Сван слушает сонату вымышленного Прустом композитора Вентейля. Прообразом этого музыкального произведения считается Соната для скрипки и фортепиано Камила Сен-Санса. А в сети есть замечательное исследование музыканта Александра Майкапара, уточняющее музыкальные источники Пруста. Мотив сонаты готовит душу Свана к появлению Одетты, а короткая музыкальная фраза из нее станет «гимном их любви». Нечего и говорить, что описание этой «короткой фразы» занимает у Пруста не одну страницу.
Александр Куприн. Гамбринус
Он садился на обычное место налево от пианино и играл какие-то странные, длительные, тоскливые пьесы. Становилось как-то сонно и тихо в подземелье, только с улицы доносилось глухое рокотание города, да изредка лакеи осторожно побрякивали посудой за стеной на кухне. Со струн Сашкиной скрипки плакала древняя, как земля, еврейская скорбь, вся затканная и обвитая печальными цветами национальных мелодий. Лицо Сашки с напруженным подбородком и низко опущенным лбом, с глазами, сурово глядевшими вверх из-под отяжелевших бровей, совсем не бывало похоже в этот сумеречный час на знакомое всем гостям Гамбринуса оскаленное, подмигивающее, пляшущее лицо Сашки. Собачка Белочка сидела у него на коленях. Она давно уже привыкла не подвывать музыке, но страстно-тоскливые, рыдающие и проклинающие звуки невольно раздражали ее: она в судорожных зевках широко раскрывала рот, завивая назад тонкий розовый язычок, и при этом на минуту дрожала всем тельцем и нежной черноглазой мордочкой.
Через скорбную историю еврейского скрипача Сашки Куприн рассказывает об одесских погромах. С соответствующим «музыкальным сопровождением». Прием, распространенный среди сочинителей: характер исполняемой в книге музыки иллюстрирует настроение эпизода.
Хулио Кортасар. Менады
И когда я увидел маленькие зеленые огоньки, скользнувшие передо мной, словно ласточки, первая фраза бетховенской симфонии обрушилась на меня ковшом землечерпалки и заставила смотреть на сцену. Маэстро был почти прекрасен - тонкое, проницательное лицо и руки, к ним прикован оркестр, гудевший всеми своими моторами в великой тишине, которая мгновенно затопила грохот безудержных аплодисментов. Но, честно говоря, мне показалось, что Маэстро пустил в ход свою машину чуть раньше, чем настала эта тишина. Первая тема прошла где-то над нашими головами и с ней ее символы, огни воспоминаний, ее привычное, совсем простое: та-та-та-та. Вторая, очерченная дирижерской палочкой, разлилась по залу, и мне почудилось, что воздух занялся пламенем. Но пламя это было холодным, невидимым, оно жгло изнутри. Наверное, никто, кроме меня, не обратил внимания на первый крик, слишком короткий, придушенный. Я расслышал его в аккорде деревянных и медных духовых, потому что девушка, забившаяся в судорогах, сидела прямо передо мной. Крик был сухой, недолгий, словно в истерическом припадке или любовном экстазе.
Рассказчик слушает Пятую симфонию Бетховена - ту, что начинается со «стука судьбы». Ее неистовое исполнение провоцирует в слушателях из «Менад» полное умопомрачение, вылившееся в оргию с чудовищным членовредительством. У Кортасара в текстах много музыки, но, в основном, это джаз, достигающий своего пика в «Преследователе», однако, к изображению классических произведений Кортасар прибегал редко. После «Менад» становится понятно почему.
Николай Кононов. Фланер
У Рамо есть изумительная пьеса «La Poule», курица, передающая в грустном, ошеломляюще проникновенном регистре напрасную суету этой птицы; В. А. ловко и грустно играл ее - так вот, я на следующий день казался себе курицей, склевывающей кроме оставленной мне еды еще и зрелище его дома. Никаких семейных и дружеских фотографий, будто в прошлом совсем не осталось людей, чья оболочка была бы ему дорога. Правда, было несколько акварельных рисунков, подаренных до войны ему, где были какие-то румяные молодые лица. В. А. так играл «Курицу», что казалось - в конце, клюнув прекрасную россыпь звучащих точек, она умирает. Он говорил, что в этой сюите есть еще одна пьеса, называется «Sauvages», то есть «Дикари». Вы бы очень удивились этим дикарям. Прежде чем совершить дикость, они многократно галантно извиняются, в музыкальном смысле, конечно. … Бывало, что невидимая учительница и переигрывала целиком урок, словно в укор какой-то нерадивице (я всегда мог почему-то определить пол музицирующего существа), и в моем слухе, невзирая на толщу этажа, половиц и ковра вдруг шумело легкой травяной порослью туше, будто звуки мягко втерли в воспаленную точку моего перекрученного прошлого, как целительную мазь. И я как-то со всей очевидностью понимал, что есть вещества, родственные дурману, способные унять тоску. Мне казалось, что мне дарили наркоз, от которого я легко проснусь излеченным без следов недуга.
Действие романа нашего современника Николая Кононова отнесено в послевоенный Саратов, где персонажи спасаются от репрессий, от одичавшего мира. «Фланер» насыщен остроумными, а главное, точными наблюдениями не только искусства, но и театра повседневной жизни. Хотя лучшая партия, мне кажется, здесь именно у музыки.
См.: http://www.kultpro.ru/item_388/
Диссертация на тему "Литература и музыка в русской культуре XIX века": http://www.dissercat.com/content/literatura-i-muzyka-v-russkoi-kulture-xix-veka
Книги, в сюжет которых включена музыка:
Р У С С К А Я Л И Т Е Р А Т У Р А
М. Булгаков. Мастер и Маргарита
А. Куприн. Гранатовый браслет.
В. Набоков. Музыка
З А Р У Б Е Ж Н А Я Л И Т Е Р А Т У Р А
Л. Арагон. Гибель всерьёз
Э. Бёрджесс. Заводной апельсин
Г. Гессе. Игра в бисер. Степной волк
Э.Т.А. Гофман. Крейслериана
Р. Дэвис. Лира Орфея
М. Кундера. Книга смеха и забвения
И. Макьюэн. Амстердам
Т. Манн. Доктор Фаустус
Х. Мураками. (весь с его коллекцией винила в каждой книге)
Р. Роллан. Жан-Кристоф
Х.-У. Трайхель. Тристан-аккорд
Д. Фаулз. Даниэль Мартин
Г. Флобер. Мадам Бовари
П. Хёг. Тишина
Х.Х. Янн. Река без берегов