Про аукцион
Когда-то, в другой жизни я мечтала работать на аукционе. "Кристи" или "Сотбис". Ничто другое, мне и голову не приходило. Так, чтобы я там на каблуках, в шёлковой блузе, костюме, каждый день новых, руки в перстнях и браслетах. Сидела в офисе, расположенном в шикарном месте, центре Лондона, исследовала предметы искусства, "Рембрант не Рембрант". Представлялось вот два красавца в смокингах и белых перчатках, выносят картину в тяжеленной золотистой раме. Говорят, мол, нашли у графа на чердаке, подлинник то, сё. А я, такая, посидела пару дней, поковырялась в архивах, выхожу покачивая бёдрами, сверкая очками и объявляю: "Хрен вам от Рембрантушки, это лишь жалкая подделка."
Это была преамбула. А теперь амбула. На прошлой неделе Подруга позвала сходить на настоящий(!) аукцион. Продаваться на нём будут предметы искусства, реквизированные, ни много ни мало, у преступников. Ааа, сердце затрепетало, наконец-то, хоть издали посмотрю на прекрасноэ. Надела всё лучшее сразу, унизала пальцы фамильными драгоценностями, подхватила Марусю, поехали.
[Spoiler (click to open)]Прибыли. Даже не опоздали, что знаменательно. Аукцион проходил в помещении городского Комьюнити Центра. На улице в то утро был, по меркам нашего местного рая, отчаянный дубак, около +12С. В здании стоял леденящий холод, ещё хуже чем снаружи. Отопление, естественно, не работало. От слова совсем. Устойчиво пахло плесенью, мочой и запахом давнего перегара. Картины и скульптуры были свалены вдоль стен, а ювелирка на прилавках. Как порядочные, мы зарегистрировались и подписали бумажку, где было сказано, что предметы купленные на аукционе обмену и возврату не подлежат, цена примерная, в оценке могут быть ошибки и неточности, за атрибутирование аукционный дом ответственности не несет, короче, "я - не я и корова не моя". В обмен на нашу подпись нам выдали бумажку, "а ля" вымпел, с номером, на обратной стороне которой, можно было вести список приобретенных сокровищ. Попутно нам объяснили, что к стоимости купленных вещей будут приплюсовываться налоги и таксы в размере ... 25%.
Мы сделали вид, что всё поняли и, как настоящие девочки-девочки, сразу рванули смотреть на цацки-пецки.
А тама(с)... Ой.... Кольца с каменьями размером с грецкий орех. Рубины - во!, танзаниты - ого!, брульянты - ух!, светятся, горят, играют, аж глаз режет. Но, всё такого вида, эээ, как бы сказать поаккуратнее: "Сделайте мИне красиво". Каменья огромные, грубые, золота много, старомодные, как будто приплыли из семидесятых годов. Углядела я там одно колечко, похожее на деко, но, не оно, а где-то годов, может, пятидесятых. Поднимаю глаза, ищу продавцов. В ужасе осознаю, что торговый люд выглядит как-то стрёмно. Сплошные азиаты и быдловатые латиноамериканцы. Одна филиппинского вида тётенька в шлепанцах, с отчетливым запахом перегара, остальные - молоденькие, зализанные пареньки, мексиканского вида с массивными золотыми цепями навыпуск. Штаны съезжают с попы и неуверенно держатся на пипиське, черная футболка, сверху худи, взгляд мутен, речь невнятна.
Ладно, спрашиваю одного: "Вот, колечком интересуюсь". Мне в ответ суют бумажку, а там про караты, чистоту и пр. Ни слова про провенанс.Говорю: "Кольцо старинное или нет? В какой году и где сделано?"
Мальчик посмотрел на меня, будто я попросила у него доказать бином Ньютона: "Нам никто такие вопросы не задает, первый раз слышу. Знать не знаем, ведать не ведаем...."
Мы, наконец, отлипли от драгоценностей и пошли смотреть на высокое искусство, на картины со скульптурой. Со скульптурой стало всё ясно издалека. "Мальчик и девочка на скамейке", "Дельфин", "Цапля", "Орёл", еще "Орёл", много орлов, короче. С изобразительным искусством дело обстояло ещё хуже. Наличествовал американский "классик" Кинкейд, как же без него, короля пошлости, Афремова две работы, Таркай, еще кто-то яркий. Главное, нигде не было указано, подлинник это или принт. Из серии "догадайся сам". Но, большинство работ были, так называемые, подписные принты вездесущих Пикассо, Дали и Шагала. Когда-то в 60-70х годах эти принты, в основном, с графикой, печатали тысячами. Художники подмахивали свой автограф, почему-то всегда карандашом и продавали задорого. Люди наивно верили, что в будущем принты с оригинальной подписью художника подорожают в сотни раз и платили за них сумашедшие, по тем временам, деньги. Стоили они тогда от 8 тыс долларов и выше. Это были огромные деньжищи, для сравнения, дом в наших Ебенях стоил в те годы около 25 тысяч. Однако, сия коммерческая операция с треском провалилась. Принты не подорожали, а подешевели, рынок оказался переполнен бешеным количеством оттисков с одних и тех работ.
От увиденного нам как-то взгрустнулось, тем не менее, мы поспешили занять "рублёвые места" в первом ряду и стали ждать действа. Появился Аукциони́ст, в меру упитанный мужчина в белой рубахе с закатанными рукавами, черных джинсах, очках в черной оправе, седым ежиком на голове и неуловимыми признаками гомосексуальности. Посмотрев в его серые, водянистые, ничего не выражающие глаза, мои надежды на смокинги, платья, рухнули навсегда. В тоске я начала рассматривать публику, средний возраст которой приближался к восьмидесяти годкам.
Рядом с нами притулилась старушка в очках и толстый, лысый старичок глубоко помятого вида. На втором ряду восседали представители домов престарелых с помощниками, латиноамериканцы, по виду владельцы плантаций с коноплей в пустынях Мексики, сзади стоял мужчина с кривым ртом с явными следами паралича лицевого нерва в соломенной шляпе, тут и там клубились арабы, хищно поглядывая на персидские ковры в дальнем углу зала, странного вида мужички одиноко восседали с лицами крестьян-безлошадников, стайки азиатских женщин в золоте группировались у окон, шумная компания странных полупьяных личностей в золотых цепях и печатках толкалась ближе к выходу. "Дааа, с таким контингентом далеко не уедешь..."
Тем временем аукцион начался. Ведущий бодро начал с принтов. "Ааа, вы только посмотрите, тут настоящая подпись Шагала...." - повизгивал аукционист. Стук, бряк молотка, Шагал ушёл к старушке совсем "задешево", за четыреста американских дубов. Пикассо отправился к соседу - помятому старичку. При этом ведущий ни слова не говорил о том, что это принт, какая это по счёту копия, ни-че-го. Я совсем очумела от такого безумства. В голове роились странные мысли, знакомо ли аукционисту слово "провенанс", или на этот вопрос он тоже ответит: "знать не знаю, ведать не ведаю". Принты под стуки и бряки ведущего разлетались, как горячие пирожки. Безумствовали наши соседи, они почти располовинили "высокое искусство" между собой. Старичок и старушка в очках важно заносили покупки в список. Похоже, разлинованное место и у того, и у другого подходило к концу.
Вдруг передо мной в бархатной коробочке проплыла красная каменюка. Пришла очередь колец. Рубин медленно проносил прямо перед носом каждого покупателя самый зализанный латинос, светя на него карманным фонариком. Для пущей важности. Кольцо продалось на задние ряды к арабам. Потом передо мной мелькали ролексы, мужские и женские. За них торговались те самые хмыри в золоте у выхода. Цены отпечатывались в моём уставшем мозгу набатом, четырнадцать тысяч, шестнадцать, десять.
По залу прошёл странный гул, наступила кульминация аукциона. Вынесли самый дорогой лот - кольцо. Нет. КОЛЬЦО. Бриллиант. Четыре(!) карата. Булыжник. Наверное, оно принадлежало жене какого-нибудь итальянского мафиози. Зал оживился. Эстимейт камешка был сто пятьдесят тысяч. "Шестьдесят тысяч за четыре карата, при цене сто пятьдесят" - заливался соловьём ведущий. Народ безмолвствовал. "Пятьдесят пять тысяч" - заюлил аукционист. В борьбу вступил криворотый в соломенной шляпе и странный, очкастый мужичонка забулдыжного вида. Они устойчиво поднимали цену, но до заветных шестидесяти тысяч так и не дошли. В итоге, колечко сняли с аукциона.
Далее в ход пошли ковры. Они были прекрасны. Золотистые, шелковые, легчайшие, ручной работы. Один, самый большой, по рисунку напоминал потолок мечети. Ковёр - мечта. Скупили их всех, кроме того, самого чудесного.
В этот момент, наступает неожиданный поворот, ведущий объявляет, что поступила просьба вернуть то самое кольцо с булыжником. Криворотый в соломенной шляпе и странный, очкастый опять сцепились в схватке. Начали с 45 тысяч, дошли до 49 тысяч 500 и.. остановились. Упёрлись рогом. Ведущий засеменил: "49 тысяч 500 раз..."
И тут, проснулась наша старушка в очках. И ку-пи-ла булыжник. За пиЗьдесят тысяч долларов... Ни один мускул не дрогнул на лице нашей соседки. Она лишь поправила очки, и занесла колечко в список своих приобретений.
На этом наши незрелые души не выдержали и наш маленький женский коллектив покинул эту странную обитель. Мы стояли снаружи, замерзшие в вусмерть, с красными носами и рассуждали.
Что это было? Кому это всё надо? Эти булыжники, принты, безумные яркие картины? К чему это всё? Зачем? Откуда эти бешеные деньги у таких "не гламурных" личностей.
Подтверждая сюрреализм происходящего мимо нас, трясясь и спотыкаясь, прошествовал наш сосед с первого ряда - помятый старичок, тот самый любитель принтов и рубинов. Кое-как он доковылял до своей машины, вида "щаз рассыплюсь", охая и постанывая сел в родную колымагу и уехал, крайне довольный собой.
Это была преамбула. А теперь амбула. На прошлой неделе Подруга позвала сходить на настоящий(!) аукцион. Продаваться на нём будут предметы искусства, реквизированные, ни много ни мало, у преступников. Ааа, сердце затрепетало, наконец-то, хоть издали посмотрю на прекрасноэ. Надела всё лучшее сразу, унизала пальцы фамильными драгоценностями, подхватила Марусю, поехали.
[Spoiler (click to open)]Прибыли. Даже не опоздали, что знаменательно. Аукцион проходил в помещении городского Комьюнити Центра. На улице в то утро был, по меркам нашего местного рая, отчаянный дубак, около +12С. В здании стоял леденящий холод, ещё хуже чем снаружи. Отопление, естественно, не работало. От слова совсем. Устойчиво пахло плесенью, мочой и запахом давнего перегара. Картины и скульптуры были свалены вдоль стен, а ювелирка на прилавках. Как порядочные, мы зарегистрировались и подписали бумажку, где было сказано, что предметы купленные на аукционе обмену и возврату не подлежат, цена примерная, в оценке могут быть ошибки и неточности, за атрибутирование аукционный дом ответственности не несет, короче, "я - не я и корова не моя". В обмен на нашу подпись нам выдали бумажку, "а ля" вымпел, с номером, на обратной стороне которой, можно было вести список приобретенных сокровищ. Попутно нам объяснили, что к стоимости купленных вещей будут приплюсовываться налоги и таксы в размере ... 25%.
Мы сделали вид, что всё поняли и, как настоящие девочки-девочки, сразу рванули смотреть на цацки-пецки.
А тама(с)... Ой.... Кольца с каменьями размером с грецкий орех. Рубины - во!, танзаниты - ого!, брульянты - ух!, светятся, горят, играют, аж глаз режет. Но, всё такого вида, эээ, как бы сказать поаккуратнее: "Сделайте мИне красиво". Каменья огромные, грубые, золота много, старомодные, как будто приплыли из семидесятых годов. Углядела я там одно колечко, похожее на деко, но, не оно, а где-то годов, может, пятидесятых. Поднимаю глаза, ищу продавцов. В ужасе осознаю, что торговый люд выглядит как-то стрёмно. Сплошные азиаты и быдловатые латиноамериканцы. Одна филиппинского вида тётенька в шлепанцах, с отчетливым запахом перегара, остальные - молоденькие, зализанные пареньки, мексиканского вида с массивными золотыми цепями навыпуск. Штаны съезжают с попы и неуверенно держатся на пипиське, черная футболка, сверху худи, взгляд мутен, речь невнятна.
Ладно, спрашиваю одного: "Вот, колечком интересуюсь". Мне в ответ суют бумажку, а там про караты, чистоту и пр. Ни слова про провенанс.Говорю: "Кольцо старинное или нет? В какой году и где сделано?"
Мальчик посмотрел на меня, будто я попросила у него доказать бином Ньютона: "Нам никто такие вопросы не задает, первый раз слышу. Знать не знаем, ведать не ведаем...."
Мы, наконец, отлипли от драгоценностей и пошли смотреть на высокое искусство, на картины со скульптурой. Со скульптурой стало всё ясно издалека. "Мальчик и девочка на скамейке", "Дельфин", "Цапля", "Орёл", еще "Орёл", много орлов, короче. С изобразительным искусством дело обстояло ещё хуже. Наличествовал американский "классик" Кинкейд, как же без него, короля пошлости, Афремова две работы, Таркай, еще кто-то яркий. Главное, нигде не было указано, подлинник это или принт. Из серии "догадайся сам". Но, большинство работ были, так называемые, подписные принты вездесущих Пикассо, Дали и Шагала. Когда-то в 60-70х годах эти принты, в основном, с графикой, печатали тысячами. Художники подмахивали свой автограф, почему-то всегда карандашом и продавали задорого. Люди наивно верили, что в будущем принты с оригинальной подписью художника подорожают в сотни раз и платили за них сумашедшие, по тем временам, деньги. Стоили они тогда от 8 тыс долларов и выше. Это были огромные деньжищи, для сравнения, дом в наших Ебенях стоил в те годы около 25 тысяч. Однако, сия коммерческая операция с треском провалилась. Принты не подорожали, а подешевели, рынок оказался переполнен бешеным количеством оттисков с одних и тех работ.
От увиденного нам как-то взгрустнулось, тем не менее, мы поспешили занять "рублёвые места" в первом ряду и стали ждать действа. Появился Аукциони́ст, в меру упитанный мужчина в белой рубахе с закатанными рукавами, черных джинсах, очках в черной оправе, седым ежиком на голове и неуловимыми признаками гомосексуальности. Посмотрев в его серые, водянистые, ничего не выражающие глаза, мои надежды на смокинги, платья, рухнули навсегда. В тоске я начала рассматривать публику, средний возраст которой приближался к восьмидесяти годкам.
Рядом с нами притулилась старушка в очках и толстый, лысый старичок глубоко помятого вида. На втором ряду восседали представители домов престарелых с помощниками, латиноамериканцы, по виду владельцы плантаций с коноплей в пустынях Мексики, сзади стоял мужчина с кривым ртом с явными следами паралича лицевого нерва в соломенной шляпе, тут и там клубились арабы, хищно поглядывая на персидские ковры в дальнем углу зала, странного вида мужички одиноко восседали с лицами крестьян-безлошадников, стайки азиатских женщин в золоте группировались у окон, шумная компания странных полупьяных личностей в золотых цепях и печатках толкалась ближе к выходу. "Дааа, с таким контингентом далеко не уедешь..."
Тем временем аукцион начался. Ведущий бодро начал с принтов. "Ааа, вы только посмотрите, тут настоящая подпись Шагала...." - повизгивал аукционист. Стук, бряк молотка, Шагал ушёл к старушке совсем "задешево", за четыреста американских дубов. Пикассо отправился к соседу - помятому старичку. При этом ведущий ни слова не говорил о том, что это принт, какая это по счёту копия, ни-че-го. Я совсем очумела от такого безумства. В голове роились странные мысли, знакомо ли аукционисту слово "провенанс", или на этот вопрос он тоже ответит: "знать не знаю, ведать не ведаю". Принты под стуки и бряки ведущего разлетались, как горячие пирожки. Безумствовали наши соседи, они почти располовинили "высокое искусство" между собой. Старичок и старушка в очках важно заносили покупки в список. Похоже, разлинованное место и у того, и у другого подходило к концу.
Вдруг передо мной в бархатной коробочке проплыла красная каменюка. Пришла очередь колец. Рубин медленно проносил прямо перед носом каждого покупателя самый зализанный латинос, светя на него карманным фонариком. Для пущей важности. Кольцо продалось на задние ряды к арабам. Потом передо мной мелькали ролексы, мужские и женские. За них торговались те самые хмыри в золоте у выхода. Цены отпечатывались в моём уставшем мозгу набатом, четырнадцать тысяч, шестнадцать, десять.
По залу прошёл странный гул, наступила кульминация аукциона. Вынесли самый дорогой лот - кольцо. Нет. КОЛЬЦО. Бриллиант. Четыре(!) карата. Булыжник. Наверное, оно принадлежало жене какого-нибудь итальянского мафиози. Зал оживился. Эстимейт камешка был сто пятьдесят тысяч. "Шестьдесят тысяч за четыре карата, при цене сто пятьдесят" - заливался соловьём ведущий. Народ безмолвствовал. "Пятьдесят пять тысяч" - заюлил аукционист. В борьбу вступил криворотый в соломенной шляпе и странный, очкастый мужичонка забулдыжного вида. Они устойчиво поднимали цену, но до заветных шестидесяти тысяч так и не дошли. В итоге, колечко сняли с аукциона.
Далее в ход пошли ковры. Они были прекрасны. Золотистые, шелковые, легчайшие, ручной работы. Один, самый большой, по рисунку напоминал потолок мечети. Ковёр - мечта. Скупили их всех, кроме того, самого чудесного.
В этот момент, наступает неожиданный поворот, ведущий объявляет, что поступила просьба вернуть то самое кольцо с булыжником. Криворотый в соломенной шляпе и странный, очкастый опять сцепились в схватке. Начали с 45 тысяч, дошли до 49 тысяч 500 и.. остановились. Упёрлись рогом. Ведущий засеменил: "49 тысяч 500 раз..."
И тут, проснулась наша старушка в очках. И ку-пи-ла булыжник. За пиЗьдесят тысяч долларов... Ни один мускул не дрогнул на лице нашей соседки. Она лишь поправила очки, и занесла колечко в список своих приобретений.
На этом наши незрелые души не выдержали и наш маленький женский коллектив покинул эту странную обитель. Мы стояли снаружи, замерзшие в вусмерть, с красными носами и рассуждали.
Что это было? Кому это всё надо? Эти булыжники, принты, безумные яркие картины? К чему это всё? Зачем? Откуда эти бешеные деньги у таких "не гламурных" личностей.
Подтверждая сюрреализм происходящего мимо нас, трясясь и спотыкаясь, прошествовал наш сосед с первого ряда - помятый старичок, тот самый любитель принтов и рубинов. Кое-как он доковылял до своей машины, вида "щаз рассыплюсь", охая и постанывая сел в родную колымагу и уехал, крайне довольный собой.