О "Пире" Платона (продолжение)
Алкивиад: хитрый панегирик Сократу
Стоило Сократу закончить речь, как к пирующим присоединяется пьяный Алкивиад с ватагой спутников. Выглядит он легкомысленно - на голове венок из плюща и фиалок и множество лент, поддерживает его нетвердые движения флейтистка. Алкивиад требует «продолжения банкета». Он настолько нетрезв, что не замечает Сократа и садится рядом с Агафоном, увенчивая его своими лентами. Наконец, увидев Сократа, он вскакивает и вопит о том что тот устроил ему засаду «и здесь».
Претензии к Сократу абсурдны: мол, ему стоило бы делить ложе с комедиантом Аристофаном, а не с прекрасным Агафоном. Сократ тут же жалуется Агафону, что Алкивиад его одолевает своей ревностью и прохода не дает: ни взгляни на юношу, ни побеседуй с каким-нибудь красавцем. Сократ даже притворно опасается насилия со стороны безумно влюбчивого пьяницы. Причем, Сократ употребляет странный оборот: «с тех пор, как я полюбил его». Исходя из того понимания любви, которое содержится в «Пире», странность рассеивается: речь идет о близком приятельстве, дружбе.
Алкивиад, внешне не смиряясь, тут же переходит на другой тон и просит Агафона вернуть ему часть лент, чтобы украсить и голову Сократа, чтобы тот не считал, что его - победителя во всех спорах - чем-то предпочли лишь позавчера прославившемуся Агафону. Внимание его переключается на остальных присутствующих, которых он считает слишком трезвыми, а потому берет на себя руководство всеобщим пьянством. В руки ему попадает громадная чаша, и он начинает всех потчевать. Замечая между делом, что Сократу это нипочем: «он выпьет, сколько ему ни прикажешь, и не опьянеет ни чуточки».
Остановить тотальную пьянку попытался Эриксимах, сообщивший Алкивиаду замысел с речами в честь Эрота. И потребовал, чтобы тот продолжил задуманное, а за ним следующие сотрапезники. Алкивиад сначала пытается задеть Сократа: мол, что бы ни сказал мыслитель, все обстоит в любом случае как раз наоборот. А стоит при нем похвалить кого-то другого (хоть бога), он «сразу же дает волю рукам». Что поделать: не любит Сократ, когда при нем хвалят богов, не понимая в их сущности ровным счетом ничего. Он только что как раз продемонстрировал, насколько пустыми были похвалы Эроту со стороны Агафона.
- Тогда, - соглашается Эриксимах, - воздай хвалу Сократу.
Алкивиад продолжает скоморошество, притворно пугаясь Сократа, который не спустит ему насмешек. Сократ соглашается только с одним: Алкивиад будет говорить только правду. И тот принимается за дело, обещая ни в коем случае не поднимать Сократа на смех, но именно этим он и начинает свою речь.
По Алкивиаду, Сократ «похож на тех силенов, какие бывают в мастерских ваятелей и которых художники изображают с какой-нибудь дудкой или флейтой в руках. Если раскрыть такого силена, то внутри у него оказываются изваяния богов. Так вот, Сократ похож, по-моему, на сатира Марсия».
Действительно, внешность Сократа очень сходна с образами, о которых говорит Адкивиад. Тут он не отступил от правды, но эта правда в сложившихся обстоятельствах оборачивается насмешкой. Алкивиад развивает тему: Сократ дерзок, Сократ завораживает своими речами не хуже, чем Марсий своей флейтой. Причем эти речи увлекают даже в плохом пересказе! Алкивиад говорит, что у слушателей Сократа сердце начинает биться сильнее, а из глаз текут слезы, чего не происходит даже когда выступают блестящие ораторы, подобные Периклу. Дело доходит до того, что Алкивиад уже боится слушать Сократа и бросается от него наутек (что явное преувеличение, обусловленное игривым настроением Алкивиада и глубоким опьянением).
Еще одна черта, о которой говорит Алкивиад: Сократ «морочит людей притворным самоуничижением», хотя ему совершенно неважно, красив человек или нет, богат ли, обладает ли какими-то чертами, которые превозносит толпа. Все это для Сократа ничего не стоит. Может быть, Сократ, действительно видел в людях ту самую высшую красоту, которая незаметна большинству, падкому на внешние черты красоты и успеха.
Затем Алкивиад делится своими гомосексуальными переживаниями: о том, как он, поразившись «таящимися изваяниями», которые Сократ раскрыл перед ним, решил (по предположению самого Алкивиада), что тот «позарится на красоту» своего приятеля. И стал искать повода, чтобы остаться с Сократом с глазу на глаз. Он тщетно ждал, что тот будет говорить с ним «как говорят без свидетелей влюбленные». Но этого не произошло: после обычных бесед Сократ удалился. Тогда Алкивиад решил предложить Сократу совместные занятия гимнастикой и борьбой. Но опять ничего не вышло. Третья попытка - нечто вроде «ужина при свечах». Но Сократ после ужина пожелал уйти. В другой раз Сократ согласился переночевать. И прямо объявил, что Сократ - единственный, достойный его поклонник, и что он не намерен ему отказывать.
В шутливых заигрываниях пьяного Алкивиада вновь подчеркивается, что имеет Сократ в виду, когда говорит о любви. И в этом эпизоде содержится ответ тем, кто непременно должен был заподозрить в учении Сократа нечто гомосексуальное. Поведение Сократа подчеркивает, что ничего такого в его учении нет и быть не может.
Сократ выходит из этого эпизода (по рассказу Алкивиада) в соответствии со своими представлениями о красоте, полученными от Диотимы. Он ответил Алкивиаду, что тот хочет обменять одну красоту на другую: предложить красоту миловидности и получить красоту мудрости, приобрести красоту настоящую в обмен на красоту кажущуюся, «выменять медь на золото». Алкивид это понял по-своему и решил прилечь с Сократом под его потертый плащ и обнять его. Сократ же просто заснул. Алкивиад был возмущен таким пренебрежением. Но и сердиться на него не мог, восхищаясь характером, благоразумием и мужеством Сократа. Алкивиад почувствовал себя одновременно и уязвленным, и полностью покоренным.
Смягчает досаду Алкивиада тот факт, что Сократ точно так же обошелся не только с ним, но и с Хармидом, сыном Главкона, и с Эвтидемом, сыном Дикола, и со многими другими. Они полагали, что поведения Сократа - это поведение поклонника, но потом выходило, что он сам становился предметом любви.
Откровенность свою Алкивиад объяснил не только выпитым вином, но и тем, что все присутствующие «укушены философией», которая терзает душу наподобие того, как тело терзает укус гадюки. Оказывается, правда, что этот «укус» дезинфицирует душу, удаляя из нее все гомосексуальные поползновения.
После свой фантазии Алкивиад рассказывает о невероятной выносливости Сократа во время похода на Потидею. Сократ отличался выдержкой во время голода. Не будучи охотником до выпивки и никогда не пьянея, Сократ при случае оставлял всех позади в этом развлечении воюющих или отдыхающих мужчин. Когда все невероятно страдали от холода и нанизывали на себя все, что возможно, Сократ ограничивался обычным плащом и легко шагал по льду босиком.
В том же походе Сократ продемонстрировал способность отвлекаться от всего ради своих мыслей. Раз он целые сутки стоял на одном месте, погрузившись в свои размышления, и оторвался от них только с рассветом следующего утра.
В битве, за которую наградой был отмечен Алкивиад, его спас Сократ, не бросив раненного на поле боя и прихватив еще и его оружие. Во время отступления при Делии, когда войско в основном рассеялось, Сократ отступал вместе с Лахетом. Алкивиад натолкнулся на них. Сократ поразил его своей невозмутимостью: враги опасались приблизиться к нему, понимая, что тот полон решимости постоять за себя.
Главное в Сократе, по мнению Алкивиада, - непохожесть на кого-либо из древних или из его современников. Для всех можно найти кого-то для сопоставления. А Сократ в своих повадках и речах уникален. Сравнивать его можно разве что с силенами и сатирами. Внешне набор сюжетов и объектов анализа выглядит примитивным: «вьючные ослы, кузнецы, сапожники и дубильщики», но содержательная часть божественна: речи Сократа полны «изваяний добродетели» и ведут к высшему благородству.
Сократ, разрушая последствия речи Алкивиада, заявил, что тот совершенно трезв, поскольку хитро построил свою речь, чтобы посеять рознь межу ним и Агафоном. Чтобы принудить Сократа возлюбить его одного, а самому быть единственным воздыхателем Агафона. Агафон согласился с такой трактовкой, поскольку Алкивиад пытался вклиниться между Сократом и Агафоном на пиршественном ложе. И тут же назло Алкивиаду переместился поближе к Сократу. Сократ же дополнительно обосновал такое перемещение тем, что теперь он сможет произнести похвальную речь Агафону - по круговому принципу: речь произносит тот, кто оказывается справа от того, кто свою речь закончил.
Но тут повествование прерывается, потому что вваливается толпа гуляк и пьянство становится безудержным. Прежний порядок сломался, Эриксимах, Федр и некоторые другие ушли домой, а Аристодем, передающий этот рассказ уснул. На рассвете он проснулся и увидел, что одни участники пира спят, другие разошлись, а Агафон, Аристофан и Сократ, пьют из большой чаши, беседуя под руководством Сократа. О чем шла речь, Аристодем спросоня не запомнил, да и остальных клонило ко сну. Говорили что-то про искусство: мол, оно не предполагает специализации только на комедии или трагедии. Наконец, уснул Аристофан, а потом и Агафон. Сократ же встал и ушел. Аристодем последовал за ним и зафиксировал, что Сократ провел день обычным образом и только вечером отправился отдыхать.