Опять клевета. Да еще с изощрениями
Я все время думал (возможнго опрометчиво), что Виталий Третьяков - редкий тип честного журналиста и интеллектуала. Публикация клеветнического материала с его ведома, да еще с комментарием главного редактора - это нечто.
Исторя проста. Они публикуют тиражом своей газеты клевету. Я пытаюсь опровергнуть ее в частной переписке. Поясняю правовую сторону вопроса. Главред в отпуске, решение за него принимает клеветник - отказывается принимать мои доводы. Я обращаюсь в прокуратуру. Главред возвращается из отпуска, беседует с прокурором и публикует частную переписку (без моего ведома) вместо того, чтобы дать мне право на ответ. Это главред Третьяков называет "свободой". Собода " по-ихнему" - это когда они клевещут, наращивая тиражи, а мы сетуем на них в своих обращениях в прокуратуру, которые почти всегда хоронят в архивах, входя в положение клеветников, принятых в кремлевских кабинетах. Они в сговоре - те, кто возбуждает дела по "русской статье", и клеветники газетных полос.
Я больше не буду что-то пояснить Третьякову. Его выбор мне совершенно понятен. Что-то иное должно изменить его сознание. Понятие о приличиях, о достойном поведении под влиянием моих слов сложиться не может. Честный взгляд честных глаз Третьякова меня больше не обманет. Он лучше других прикидывается, но в данном случае претвориться и замять дело Третьяков не смог. Его растревожило мое обращение в прокуратуру, а также, как я понимаю, осознание полной правоты моих претензий. Его раздраженная "отповедь" свидетельствует сама за себя.
Исторя проста. Они публикуют тиражом своей газеты клевету. Я пытаюсь опровергнуть ее в частной переписке. Поясняю правовую сторону вопроса. Главред в отпуске, решение за него принимает клеветник - отказывается принимать мои доводы. Я обращаюсь в прокуратуру. Главред возвращается из отпуска, беседует с прокурором и публикует частную переписку (без моего ведома) вместо того, чтобы дать мне право на ответ. Это главред Третьяков называет "свободой". Собода " по-ихнему" - это когда они клевещут, наращивая тиражи, а мы сетуем на них в своих обращениях в прокуратуру, которые почти всегда хоронят в архивах, входя в положение клеветников, принятых в кремлевских кабинетах. Они в сговоре - те, кто возбуждает дела по "русской статье", и клеветники газетных полос.
Я больше не буду что-то пояснить Третьякову. Его выбор мне совершенно понятен. Что-то иное должно изменить его сознание. Понятие о приличиях, о достойном поведении под влиянием моих слов сложиться не может. Честный взгляд честных глаз Третьякова меня больше не обманет. Он лучше других прикидывается, но в данном случае претвориться и замять дело Третьяков не смог. Его растревожило мое обращение в прокуратуру, а также, как я понимаю, осознание полной правоты моих претензий. Его раздраженная "отповедь" свидетельствует сама за себя.