Познание - средство против эгоизма

[savliy]

Подолжаем конспект И.Г.Фихте

Чтобы существовало общество, недостаточно обособленных индивидов, способных объединять свои усилия ради частных эгоистических целей и избавления от разного рода опасностей, одинаково устрашающих людей.

Как образуется общество можно представить себе по-разному. Можно считать, что людей объединяет совместная безопасность, которой не достичь поодиночке. Можно думать, что сохранение некоего семейного чувства расширяется до размеров племени, нации и даже человечества. Можно предполагать, что в человеке объединение заложено его природой, что человек - «общественное существо». Так или иначе, разговор идет об одном и том же. Мыслители не присутствовали при образовании общества, но они присутствуют при его распаде. И пытаются найти рецепт обращения губительного процесса вспять.

Эгоизм - это не желание человека жить отдельно от общества. Это желания жить за счет общества, паразитировать на общественных связях, ослабляя и уничтожая их. Продложение следует

Обычай требует соблюдать определенные нормы общежития. Когда-то они защищались силой, а отступники демонстративно умерщвлялись или изгонялись, не имея шансов выжить вне племени. Традиция заменяет насилие, сохраняясь в измененном виде в законе и правоохранительной системе. Но эта система имеет множество брешей, сквозь которые эгоизм проникает и пребывает в обществе как болезнетворный вирус. Пока общество здорово, его иммунная система мешает распространению болезни, но в кризисном обществе эгоизм приобретает смертельно опасные свойства. Хуже всего, когда распространителями эгоизма становятся те, кому вручена власть именно для того, чтобы сохранять общество, государство, нацию.

Эгоизм бывает развит до наивысшей своей степени, ко­гда, покорив себе сначала всех правителей, за незначитель­ными исключениями, он от этих правителей овладевает и всей массой управляемых и становится единственным вле­чением их жизни. Подобное правление, прежде всего во внешних своих отношениях, начинает пренебрегать теми узами, которыми его собственная безопасность привязана к безопасности других государств, отрекается от целого, один из членов которого составляет, единственно лишь затем, чтобы его не потревожили в его неподвижном покое, и предается печальному заблуждению эгоизма, будто госу­дарство пребывает в мире лишь до тех пор, пока никто не нападает на его собственные границы. Затем является в нем та слабость рук, держащих бразды государственного управления, которая величает себя иностранным именем гуманности, либеральности и популярности, но которую по-немецки вернее будет назвать дряблостью воли и недос­тойной манерой.

Либерализм - другое название той же болезни. Он него общество умирает, и могучие государства сходят с исторической арены, уступая все свои богатства более сплоченным народам, способным подавлять эгоизм и радоваться насилию над паразитическими проявлениями человеческой натуры. Порча, как мы видим по опыту современных поколений, наступает от властных «верхов», которые полагают, что их положение позволяет жить не так, как подданные и подвластные. Их эгоизм оказывается огражденным от регулирующего насилия, стоящего на страже традиции, институтами этого самого насилия. Если внутри властного слоя нет некоего стержня, волевого начала, требующего быть хозяином своей страны и своего народа, то на его место приходит соображение частной выгоды, разделяющей властный слой. А за ним приходит и деление страны, народа, общий упадок всех общественных институтов. Что позволено правителям, рано или поздно становится позволено всем. Разлагающий вирус либерализма невозможно удержать за стенами дворцов и правительственных резиденций.

Зараза либерализма в эпоху глобализации может быть занесена откуда угодно. В этом состоит особая опасность всякой либерализации, поскольку найти центр распространения эпидемии невозможно. Эгоизм диктуется заимствованными культурными нормами, которые соблазняют нестойкие натуры блеском расслабленной вседозволенности, разнузданностью в грехе. Если власть не знает своей миссии и не предпринимает столь же радикальных и повсеместных усилий по излечению общества от эгоизма, сколь тотально распространена болезнь, его разлагающая, то гибель общества происходит стремительно.

На­род вполне может быть испорчен, т.е. эгоистичен (ибо эго­изм есть корень всякой иной нравственной порчи), - и при этом, однако, не только существовать, но совершать даже блестящие по наружности деяния, если только правительство в нем не будет так же точно испорчено; это пра­вительство может даже действовать в отношении с други­ми вероломно, забыв и честь, и долг, если только внутри страны оно найдет в себе смелость натянуть суровой рукой бразды правления и заставить подданных еще больше бо­яться себя.

Пока традиция живет либо в народе, либо во власти, еще есть шансы на спасение. Если «низы» и «верхи» поражены одними и теми же пороками, история этой части человечества может считаться исчерпанной. В этом случае «об­щежитие погибнет при первом же серьезном покушении на него, и как само оно вероломно отделилось от того тела, членом которого было, так теперь его члены, не сдержи­ваемые никаким страхом перед этим правительством и по­буждаемые сильнейшим страхом перед чужими, с таким же вероломством отделятся от него и разойдутся в разные стороны».

Если порочный народ не видит во власти никакого нравственного начала, то это вовсе не может привести к какому-то сговору и сосуществованию в грехе. Изобличенная в пороке власть, не может запретить подданным делать то, что позволяет себе. Катастрофическое проявление эгоизма, означающие распад межчеловеческих связей вообще, в частности и самым скорым образом проявится в том, что «низы» оттолкнутся от «верхов», все еще мечтающих репрессиями удержать общество в единении. Но поскольку в этом единении уже нет никакого смысла, никакой причины, кроме эгоизма властителей, противостояние между народом и властью неизбежно. И тогда эгоизм «верхов» и эгоизм «низов» начнут порознь искать себе поддержки за границами государства, призывая интервенцию и стремясь изменой добиться перевеса в этом противостоянии. И тогда все формы нигилизма и предательства разорвут общество в клочки, не оставляя от государства камня на камне.

…стоящих отныне порознь, охватит еще более сильный страх, и они щедрою рукой и с принужден­но-веселой миной на лице отдадут врагу то, что скупо и крайне неохотно давали они защитнику отечества; пока впоследствии и правители, всеми преданные и оставлен­ные, не окажутся вынуждены купить свое существование ценою подчинения и послушания чужим планам и целям; а впоследствии и те, кто бросил оружие в борьбе за отече­ство, под чужим знаменем научатся храбро действовать этим оружием против своего отечества. Так и получается, что эгоизм уничтожается наивысшим своим развитием, и тем, кто по доброй воле не хотел поставить пред собою ни­какой иной цели, кроме себя самих, эту иную цель навязывает чуждая сила.

Казалось бы, придвинувшаяся всеобъемлющая катастрофа не обещает никаких перспектив для нации. Но даже в условиях оккупации и разложения общества до последнего социального атома еще остается шанс покаяния и открытия новой исторической страницы, на которой нация сможет написать величественные строки своей истории. Для этого придется совершить духовный подвиг - отбросить все прежние, предкризисные основы общежития, позволившие распространиться эгоизму, и найти некое новое основание для объединения.

Для падшей настолько нации страх и надежда уже не существуют, потому что бразды руководства нацией выпали из собственных рук, и хотя ей самой есть чего бояться и на что надеяться, но ее никто уже более не боится, и никто на нее не надеется; и ей не остается более ничего, как только найти совершенно иное и новое связующее средство, стоящее выше страха и выше надежды, чтобы важные цели своей целокупности поставить в связь с участием  каждого  индивида в ней к своей собственной судьбе.

Самые бесшабашные оптимисты в такой ситуации предпочитают обращать внимание на историю и легкомысленно приводить примеры, в которых нация преодолевала самые тяжелые испытания. Что было раньше, то будет и потом, - так думают они, прощая себе бездеятельность и отсутствие усилий мысли и духовных исканий. Иные уповают на природу человека, которая как-нибудь сама возьмет свое. Но все, что есть в этой природе отдельного от общества - эгоистично, а эгоизм развивает смуту рассудка.

Первый основной вид сознания, во времени развиваю­щийся раньше всех, - это сознание смутного чувства. Это чувство, всего обыкновеннее и как правило, постигает ос­новное влечение как любовь индивида к себе самому, при­чем смутное чувство дает нам эту самость поначалу лишь как такую, которая хочет жить и благоденствовать. Отсюда возникает чувственный эгоизм, как действительный основ­ной мотив и сила развития подобной жизни, приверженной такому переводу своего изначального основного влечения.

Еще один пример ложного упования на человеческую природу состоит в том, что индивид в состоянии видеть свою выгоду не только сегодня и сейчас, но и прослеживать свой эгоистический интерес на достаточно длительное время. И тем самым может понять, что общность нации для него более выгодна, чем ее распад.

В виде чрезвычайно редкого исключения из правила, это смутное чувство может и выскочить за границы личной самости и постичь, в таком случае, основное влечение как тоску по смутно чувствуемому иному порядку вещей. От­сюда возникает жизнь, …которой, поскольку она возвы­силась над эгоизмом, движут идеи - хотя смутные, но все-таки идеи - и которой управляет разум как инстинкт.

На какое-то время силой коллективного эгоизма группы тиранов или единолично властвующего тирана в этом случае общество можно сохранить. Но это лишь продлит агонию. В истории останется лишь след от последней попытки нации подняться, за которой произойдет окончательный крах. Да такой, что финальная фаза истории народа будет и самой постыдно. С ней народ в своем последнем поколении и отправится на Суд Божий, а перед судом истории оставит для других народов самый яркий урок упадка.

В человеческой природе есть нечто, совершенно отличное от эгоизма и влечения к материальной выгоде - любопытство, которое с взрослением переходит в жажду познания. Человек не может мыслить исключительно эгоистическими соображениям. И в тот момент, когда он отвлекается от корыстных помыслов, у него возникает шанс прояснить свое сознание. И если в обществе еще остались те, для кого познание есть страсть, превышающая все позывы эгоизма, то эта страсть может быть передана обществу и стать причиной его спасения. И это будет возрождение в обществе ясности.

…если, вместо смутного чувства, мы сделаем самым первым в человеке, подлинной основой и исходным пунк­том его жизни ясное познание, то тем самым мы совер­шенно минуем эгоизм и перехитрим его, не дав ему даже развиться. Ибо только смутное чувство дает человеку знать его самость как то, что нуждается в удовольствии и боится боли; но ясное понятие дает ему совсем иную самость, оно показывает ему его самость как звено нравственного миро­порядка, и оно само есть любовь к этому порядку, которая воспламеняется в нем и развивается одновременно с разви­тием этого понятия.

…влечение человека, когда оно перево­дится в ясное познание, обращается не на данный и налич­ный уже мир, который, ведь, мы можем принимать только пассивно, таким, как он есть, и в котором любовь, побуж­дающая нас к изначально-творческой деятельности, не на­шла бы себе области приложения; но это влечение, усилен­ное до познания, обращается на мир, который должен быть, на априорный мир - такой, который есть будущий мир и вовеки остается будущим.

Тем самым познание преобразует проистекающий от смутных устремлений частный эгоизм в общее дело национального возрождения.