И снова здравствуйте опять
У меня накопилось не так уж и мало материала.
Но я хочу опубликовать книгу.
В этом-то вся и беда: книгу я, скорее всего, не опубликую, но и сюда ничего не выложу. Такой вот я нерешительный. Да и кому какое дело, если уж на то пошло? Знаешь что, дорогой дневничок. Я выложу сюда незаконченный опус про Льва Толстого. Так-то. Поклонники Даниила Хармса возможно уловят здесь некоторое подражание.
Лев Николаiчъ
Первая глава.
Раскрасневшийся и пахучий от едкого пота, да и вообще весь какой-то дурацкий, граф Лев Николаевич Толстой разложил могучие босые ножищи так, что они заняли пол-избы и через лоснящиеся жиром под огромной бородой губы воистину великорусским в своей утробной первозданности басом заревел:
- ИГНАТ! ДУРНО МНЕ!
Молчание было ему ответом. Лев Николаевич набрал смрадного воздуху в лёгкие и, прищурившись по-кошачьи, вновь заревел:
- ДУРНО МНЕ, ИГНАТ!..
В дальнем углу зашуршало. То был сальный ватник, из под которого струился во все стороны терпкий и забористый перегар. Вот ватник пал к изножью каменной печи, и на свет божий показалось неумытое щетинистое носатое рыло слуги Льва Николаевича - Игната.
<...>
Вторая глава. Лев Николеавич и Народ
Никто из когда-либо живущих русских писателей не был так близок к народу, как граф Лев Николаевич Толстой.
И это не просто слова.
Мало кто знает, что народ жил у Льва Николаевича прямо в бороде.
И это чистейшая правда.
Ведь как случилось: проснувшись зимним морозным утром в деревянной избе и наскоро поев блинов, граф к своему удивлению обнаружил, что в бороде его завелись люди. Не просто завелись: уже возвели в бороде часовенку и собирались было ставить собор, но Льву Николаевичу удалось уговорить их перенести строительство в пуп. Народу пришлось, конечно же, добираться туда на перекладных, не одна бричка так и сгинула близ могучего волосатого правого соска великого писателя, но, несмотря на все потери, собор был возведён. Народ служил молебен, звонил в колокол и черпал мудрость из пупка. А по ночам, когда граф втихомолку нет-нет, да пускал зловонного духа под белоснежными простынями, народ всем селом просыпался, дёргал графа за бороду и кричал на него. Тогда великий писатель подхватывался, зажигал лучину и брался за перо. Так появилась великая трилогия "Детство-Отрочество-Юность".
Третья глава. Лев Николаевич и Русскость
Граф Лев Николаевич Толстой и молодой профессор пражского университета Т.Г. Масарик затеяли меряться русскостью. Натопили сосновым брусом баню, скинули картузы и кокошники (любливали друзья, когда никто не видит, носить кокошники), нагие залезли на верхнюю полку, положили пуза в ковши и давай русскостью меряться.
У Льва Николаевича русскость широтою своею заслоняла горячие каменья, тогда как у молодого профессора пражского университета Т.Г. Масарика она еле-еле пробивалась сквозь горячий туман банного пара. Что тут сказать: молодой ещё был профессор, не нажил себе русскость: не то, что Лев Николаевич.
Четвёртая глава. Лев Николаевич и Покос
Любил Лев Николаевич труд. Как никто любил.
<...>
Заключение.
Вот, собственно, и всё, что можно рассказать о Льве Николаевиче.
Но я хочу опубликовать книгу.
В этом-то вся и беда: книгу я, скорее всего, не опубликую, но и сюда ничего не выложу. Такой вот я нерешительный. Да и кому какое дело, если уж на то пошло? Знаешь что, дорогой дневничок. Я выложу сюда незаконченный опус про Льва Толстого. Так-то. Поклонники Даниила Хармса возможно уловят здесь некоторое подражание.
Лев Николаiчъ
Первая глава.
Раскрасневшийся и пахучий от едкого пота, да и вообще весь какой-то дурацкий, граф Лев Николаевич Толстой разложил могучие босые ножищи так, что они заняли пол-избы и через лоснящиеся жиром под огромной бородой губы воистину великорусским в своей утробной первозданности басом заревел:
- ИГНАТ! ДУРНО МНЕ!
Молчание было ему ответом. Лев Николаевич набрал смрадного воздуху в лёгкие и, прищурившись по-кошачьи, вновь заревел:
- ДУРНО МНЕ, ИГНАТ!..
В дальнем углу зашуршало. То был сальный ватник, из под которого струился во все стороны терпкий и забористый перегар. Вот ватник пал к изножью каменной печи, и на свет божий показалось неумытое щетинистое носатое рыло слуги Льва Николаевича - Игната.
<...>
Вторая глава. Лев Николеавич и Народ
Никто из когда-либо живущих русских писателей не был так близок к народу, как граф Лев Николаевич Толстой.
И это не просто слова.
Мало кто знает, что народ жил у Льва Николаевича прямо в бороде.
И это чистейшая правда.
Ведь как случилось: проснувшись зимним морозным утром в деревянной избе и наскоро поев блинов, граф к своему удивлению обнаружил, что в бороде его завелись люди. Не просто завелись: уже возвели в бороде часовенку и собирались было ставить собор, но Льву Николаевичу удалось уговорить их перенести строительство в пуп. Народу пришлось, конечно же, добираться туда на перекладных, не одна бричка так и сгинула близ могучего волосатого правого соска великого писателя, но, несмотря на все потери, собор был возведён. Народ служил молебен, звонил в колокол и черпал мудрость из пупка. А по ночам, когда граф втихомолку нет-нет, да пускал зловонного духа под белоснежными простынями, народ всем селом просыпался, дёргал графа за бороду и кричал на него. Тогда великий писатель подхватывался, зажигал лучину и брался за перо. Так появилась великая трилогия "Детство-Отрочество-Юность".
Третья глава. Лев Николаевич и Русскость
Граф Лев Николаевич Толстой и молодой профессор пражского университета Т.Г. Масарик затеяли меряться русскостью. Натопили сосновым брусом баню, скинули картузы и кокошники (любливали друзья, когда никто не видит, носить кокошники), нагие залезли на верхнюю полку, положили пуза в ковши и давай русскостью меряться.
У Льва Николаевича русскость широтою своею заслоняла горячие каменья, тогда как у молодого профессора пражского университета Т.Г. Масарика она еле-еле пробивалась сквозь горячий туман банного пара. Что тут сказать: молодой ещё был профессор, не нажил себе русскость: не то, что Лев Николаевич.
Четвёртая глава. Лев Николаевич и Покос
Любил Лев Николаевич труд. Как никто любил.
<...>
Заключение.
Вот, собственно, и всё, что можно рассказать о Льве Николаевиче.