(no subject)
Задав себе частный вопрос: что может спасти Россию от аморфизующей волны экономической миграции извне - я сперва подумал, что это могло бы быть наконец явное объявление ее православной державой.
Но этого, даже если сама декларация полезна, было бы явно недостаточно. И вызвало бы определенные сопутствующие проблемы. Более системная из них состоит в том, что сама декларация не дает понимания "а что дальше": ведь сущность православия не дает основания для насаждения его насильственными репрессивными мерами, так же как и очень ограничивает и ставит под большой вопрос даже какие-то меры очень мягкого дискриминационного действия по отношению к представителям других вер. Менее системный, но вполне очевидный класс проблем состоит в том, что есть большой набор групп населения, интергирование которых в такое государство представляет серьезный тактический вопрос именно в момент перехода. Это и магометане с буддистами, и "коммунисты" и прочие атеистические консерваторы.
И то, и другое достаточно облегчается в случае, когда превращение в православную державу происходит прежде всего по существу, а не по названию. Насколько необходима само название - вопрос отдельный, но довольно очевидно, что одно название не сработает, в том числе по упомянутым причинам. А главное по той, что православие, заключающееся в одном названии (или акцентирующееся на внешнем регламенте) - это просто оксюморон, то есть не православие вовсе.
Каким же тогда оказывается такое государство по своим свойствам?
Наверное, основным свойством православного государства, отвращающим потоки аморфизующей иммиграции, будет, как ни странно, бедность. Жизнь народа в таком государстве на бытовом уровне должна оказаться достаточно скромна и бедна. Силы же и средства, которые есть, должны быть направлены на достижение важнейших жизненных необходимостей (защиты веры, субъектности, независимости, защиты народа от голода и экстремальных бедствий, осуществления правильного стратегически развития в этом смысле - и в экономике, и в науке, и, конечно, в культуре и духовном делании, но последнее уже скорее не задача государства как такового, оно может это только скромно поддерживать - впрочем, скромность тут тоже может быть достаточно плодотворной, если например речь идет об информационной политике).
В этом случае оказывается, что наиболее деструктивные потоки миграции извне затруднены (нет привлекающего излишнего богатства в легкой доступности, нет и пропаганды соответствующих идей, а есть общее настроение противоположного направления, поддерживаемого организационно в жизни), избираются наиболее соответствующие идейно и морально мигранты, селекция (пусть не абсолютно, но по тенденции определенно) положительная, притом именно в нужном смысле.
Реализуется идеал Православной державы, коммунистического государства, осмысленного и справедливого жизненного устройства. То есть, если отказаться только от самых экстремальных вариантов взаимной нетерпимости, это будет устройство народной жизни, приемлемое и искренне желательное для всех, кроме людей, настроенных изначально деструктивно.
Могут спросить: а зачем тут само православие? А потому что без него ничего не работает, и советские союзы быстро разрушаются. Даже у инославных центры наук не работали без того, чтобы каждый профессор имел священнический сан - когда это еще было на подъеме, а науки жили не по инерции и не на службе откровенно античеловеческих сил. А нам про инославие говорит нет необходимости, у нас с этим особенных вопросов нет. Так что может быть, как я думаю, дело именно в том, чтобы православный монастырь занялся не только физическим трудом (как когда-то, когда монастыри кормили в голодный год окрестных крестьян, а сами были центрами передовой агротехники; как и центрами обороны), но и умственным, поскольку он необходим для жизни народа (по приоритетам, помянутым выше; а ведь трудиться надо). Тогда, может быть, и вокруг постепенно, как вокруг Сергиевой лавры, вокруг православного делания возникнет более праведная жизнь, православная и осмысленная.
Это довольно частное замечание, но довольно, мне кажется, важное. Понятно, что более главное определяется тем центром бедности (и делания), каким были раньше преподобные, а по сути сам Господь, Пресвятая Троица, на которую они взирали. И, конечно, для нас, тем, нам не безразлично ли это.
Но этого, даже если сама декларация полезна, было бы явно недостаточно. И вызвало бы определенные сопутствующие проблемы. Более системная из них состоит в том, что сама декларация не дает понимания "а что дальше": ведь сущность православия не дает основания для насаждения его насильственными репрессивными мерами, так же как и очень ограничивает и ставит под большой вопрос даже какие-то меры очень мягкого дискриминационного действия по отношению к представителям других вер. Менее системный, но вполне очевидный класс проблем состоит в том, что есть большой набор групп населения, интергирование которых в такое государство представляет серьезный тактический вопрос именно в момент перехода. Это и магометане с буддистами, и "коммунисты" и прочие атеистические консерваторы.
И то, и другое достаточно облегчается в случае, когда превращение в православную державу происходит прежде всего по существу, а не по названию. Насколько необходима само название - вопрос отдельный, но довольно очевидно, что одно название не сработает, в том числе по упомянутым причинам. А главное по той, что православие, заключающееся в одном названии (или акцентирующееся на внешнем регламенте) - это просто оксюморон, то есть не православие вовсе.
Каким же тогда оказывается такое государство по своим свойствам?
Наверное, основным свойством православного государства, отвращающим потоки аморфизующей иммиграции, будет, как ни странно, бедность. Жизнь народа в таком государстве на бытовом уровне должна оказаться достаточно скромна и бедна. Силы же и средства, которые есть, должны быть направлены на достижение важнейших жизненных необходимостей (защиты веры, субъектности, независимости, защиты народа от голода и экстремальных бедствий, осуществления правильного стратегически развития в этом смысле - и в экономике, и в науке, и, конечно, в культуре и духовном делании, но последнее уже скорее не задача государства как такового, оно может это только скромно поддерживать - впрочем, скромность тут тоже может быть достаточно плодотворной, если например речь идет об информационной политике).
В этом случае оказывается, что наиболее деструктивные потоки миграции извне затруднены (нет привлекающего излишнего богатства в легкой доступности, нет и пропаганды соответствующих идей, а есть общее настроение противоположного направления, поддерживаемого организационно в жизни), избираются наиболее соответствующие идейно и морально мигранты, селекция (пусть не абсолютно, но по тенденции определенно) положительная, притом именно в нужном смысле.
Реализуется идеал Православной державы, коммунистического государства, осмысленного и справедливого жизненного устройства. То есть, если отказаться только от самых экстремальных вариантов взаимной нетерпимости, это будет устройство народной жизни, приемлемое и искренне желательное для всех, кроме людей, настроенных изначально деструктивно.
Могут спросить: а зачем тут само православие? А потому что без него ничего не работает, и советские союзы быстро разрушаются. Даже у инославных центры наук не работали без того, чтобы каждый профессор имел священнический сан - когда это еще было на подъеме, а науки жили не по инерции и не на службе откровенно античеловеческих сил. А нам про инославие говорит нет необходимости, у нас с этим особенных вопросов нет. Так что может быть, как я думаю, дело именно в том, чтобы православный монастырь занялся не только физическим трудом (как когда-то, когда монастыри кормили в голодный год окрестных крестьян, а сами были центрами передовой агротехники; как и центрами обороны), но и умственным, поскольку он необходим для жизни народа (по приоритетам, помянутым выше; а ведь трудиться надо). Тогда, может быть, и вокруг постепенно, как вокруг Сергиевой лавры, вокруг православного делания возникнет более праведная жизнь, православная и осмысленная.
Это довольно частное замечание, но довольно, мне кажется, важное. Понятно, что более главное определяется тем центром бедности (и делания), каким были раньше преподобные, а по сути сам Господь, Пресвятая Троица, на которую они взирали. И, конечно, для нас, тем, нам не безразлично ли это.