(no subject)
В студенческие годы очень любили мы, забив на нервные болезни и экономику здравоохранения, шарахаться по лесам. Выезжали обычно спонтанно, ткнув пальцем на точку, где-нибудь в Карелии.
Инициатором, конечно, был Максимыч - он единственный из нас разбирался в картах, понимал, что такое азимут и однажды даже сам сшил себе на швейной машинке вигвам.
Славка Петриченко обычно отвечал за культурную программу во время походов, а я, с видом выпускника высших кулинарных курсов имени Гордона Рамзи обеспечивал гастрономическое прикрытие мероприятия.
Готовил я, прямо скажем, не фонтан. Секреты кулинарии открылись мне в полном цвете гораздо позже, уже после того, как я приехал в Англию. Тем не менее, в нашей троице я считался непревзойденным кулинаром. Потому что жрать то, что приготовили Слава или Максим, было совершенно невозможно.
И следующая история как раз это иллюстрирует как нельзя лучше.
Огурцы.
Поехали мы как-то на поиски озера «Глухое». По уверениям Максимыча на всем Карельском перешейке не было места живописнее. К тому же оно было в достаточном отдалении от населенных пунктов и садово огородных хозяйств.
«А трудности будут?», - спросил Славка, разрисовывая маркером старую стройотрядовскую ветровку . Высунув язык, он старательно выводил на ветровке подтеки крови и прочие пугающие комаров ужасы.
«Трудности будут!», - сказал Максимыч и показал на карту. Озеро Глухое представляло собой запруду двести на двести метров и было со всех сторон окружено болотом.
Сборы, как всегда были недолгими. Вигвам Максим Максимыча, вместо двери у которого, кстати, было искусстно вшито пальто с хлястиком фабрики «Большевичка». (Именно поэтому было удобно находить вход в палатку, находясь под кочергой - нужно было просто найти пальто, остальное дело техники).
Следующим предметом абсолютно необходимым для похода «с трудностями» был пистолет. Максим Максимыч очень гордился этим стволом и постоянно, доставая его, озабоченно оглядывался по сторонам, и шептал себе под нос «посадят меня, посадят...». Пистолет был, к слову сказать, стартовый. Но, по утверждению Максим Максимыча, стрелял боевыми патронами от мелкокалиберной винтовки.
Так как стартовый пистолет стреляет вверх, дабы поразить цель, нужно было направлять оружие в сторону, перпендикулярную мишени. Это сразу же сбивало с толку стреляющего и вызывало легкую панику среди наблюдателей. Ни одного выстрела из этого пистолета Максим Максимыч ранее не произвел, так как берег патрон, который, к сожалению присутствовал в единственном экземпляре.
Что касается меня, то ни палатки, ни спальника, ни пенки у меня не было. Моим походным снаряжением были старые американские армейские ботинки, берет почему то израильской армии, джинсы с бахромой, срезанной со скатерти и куртка «Аляска». Моей главной миссией были разработка рациона, закупка продуктов и питание команды. Скажу сразу, что денег не было, поэтому питание команды было обречено.
Начали с главного. Шесть пакетов молдавского вина «Кодру» заложили прочный фундамент здорового рациона путешественников. После побирания по общежитию удалось добыть: килограм гороха, три вяленых морковки, вареную курицу, пачку пакистанских приправ, четыре буханки черного хлеба и 2 (две)банки тушенки. В поход вышли раньше намеченого срока, потому что вооруженные дубьем хозяева вареной курицы уже рыскали по общежитию и запросто могли объединиться с не менее встревожеными хозяевами пакистанских приправ.
До станции «Кузнечное» ехать было четыре часа. Если горланить песни в тамбуре под гитару, то можно не только стать кумиром дачников, грибников, миловидных спортсменок и путешествующих алкоголиков, но и разжиться дополнительными элементами красивой жизни. Такими как банка солененьких огурчиков и пирожки с мясом.
От «Кузнечного» нужно было идти пешком еще километров пятнадцать. Через карьер и далее по так называемой тропе Хоше Мина. После тропы Хоше Мина нужно было свернуть на север, в сторону от насиженых скалолазами туристических мест. Именно там по мнению Максим Максимыча находилось озеро «Глухое» и трудности с ним сопряженные.
Благодаря точно выверенному Максимычем графику движения, в самом сердце карельских болот мы оказались ровно с наступлением темноты. Продолжать беззаботно прогуливаться по колено утопая в холодной жиже по выражению Славы Петриченко стало «западло». После пяти часов чавканья по болотам, хотелось наконец то скинуть тяжелые рюкзаки, развести костер и рубануть тушенки с пакистанскими приправами.
Тьма была кромешная. По лицу хлестали ветки, ноги болели, настроение было так себе. Что бы как-то найти себе место для ночлега, решили осветить окрестности факелом. Для чего были использованы старые трусы Максим Максимыча, пропитаные подсолнечным маслом. Старые трусы окрестности освещали плохо и изрядно чадили, нагоняя дополнительную жуть на и без того малопривлекательный ландшафт. Наконец, в тусклом семейном в горошек свете, удалось обнаружить нечто напоминающее островок суши с поваленым деревом.
«Ладно, привал!», - согласился Максимыч. Петриченко остановился и произнеся длинную тираду «Вас приветствует всесоюзный курорт здравница «Геленджик»», облегченно сбросил тяжелый рюкзак с провизией на землю. Раздался булькаюший звук и рюкзак с шестью пакетами молдавского вина «Кодру», четырьмя буханками черного хлеба, варено-ворованной курой и 2 (двумя) банками тушенки бесследно скрылся подобно Стэплтону из Мэррипит Хауса в сердце Гримпенской трясины. Петриченко первым понял что произошло, но пытаясь оттянуть момент неизбежной расправы, продолжал как ни в чем небывало с шутками и прибаутками делать вид, что распаковывает рюкзак.
Трехэтажный мат потряс Карельский перешеек. Спящие птицы снялись с насиженных мест и косяком улетели в сторону Петрозаводска. В тот вечер решили не ужинать.
Утром, проснувшись от холода, а так же голода, я встал, что бы вскипятить чай. Наш островок был не так уж плох. За поваленным деревом располагалось старое кострище с котелком, висящим на железном крюке. Голод вновь напомнил о себе легким чувством подташнивания. Петриченко, что характерно, тоже проснулся и нагло требовал завтрак. «Иди, поныряй!», - злобно огрызнулся я и принялся разбирать уцелевшие рюкзаки в надежде найти хоть что-нибудь съестное. К счастью, был обнаружен мешок с горохом, три квелые моркови, луковка и пакетик приправ из Исламабада.
«Живем, ребзя!», - сказал я и с видом Елены Иванны Молоховец сразу же принялся варить элитный гороховый суп с морковью «по моджахедски». По лесу распространился аромат пакистанских приправ, в лагере возникло оживление. «Эх, хорошо бы масла, хотя бы подсолнечного»- вслух мечтал я, помешивая странного вида варево. К сожалению, все подсолнечное масло было изведено на факел минувшей ночью. И мое предложение выжать немного масла из старых непрогоревших трусов Максим
Максимыча было встречено в штыки. «Ну не хотите, как хотите», - сказал я и продолжил создание кулинарного шедевра.
Петриченко тем временем куда-то исчез и появился минут через сорок... с бутылкой наполовину наполненой маслом! Этикетка на бутылке гласила, что масло было подсолнечным, рафинированым, краснодарским. Обрадовавшись предоставленной ему возможности загладить вину перед друзьями, Петриченко с триумфальным видом вылил масло в центр гороховой каши с исламабадскими приправами.
«Король воскликнул: - Масло!Отличнейшее масло! Прекраснейшее масло! Я так его люблю!» - декламировал Петриченко, помешивая кашу и вращая глазами.
Наконец-то кашу разложили по тарелкам и так как выпить было нечего, принялись просто кушать.
Трехэтажный мат потряс Карельский перешеек. Птицы, летящие косяком в Петрозаводск, упали замертво в окрестностях Сортаваала. Жизнь Славы Петриченко вновь оказалась в опасности. Масло оказалось не просто просроченным, а машинным. Из-за этого гороховая каша приобрела несколько индустриальный вкус. Утонченные пакистанские приправы прямо скажем не гармонировали с назойливым привкусом трактора «Беларусь». Завтрак пришлось отложить. Популярность Славы Петриченко стремилась к нулю. Кроме того, надо было выбираться из болота.
Голодные и злые мы продолжили поиски озера «Глухое». Есть хотелось так, что начались миражи. Так, например, Максим Максимыч после трех часов блужданий по лесам совершенно явственно увидел в дупле старого дуба пельмени. Слава Петриченко своими миражами не делился.
Наконец, выбравшись из болот, совершенно обессиленные, мы остановились на привал. Живописная опушка леса, залитая солнечным светом, располагала к ужину. Есть было нечего. Просто посидев, мы пришли к единодушному мнению, что это тупо. И вдруг случилось то, о чем мечтает каждый естествоиспытатель. Такие откровения природы случаются только с сильными духом! Природа дает им шанс выжить! На опушку леса неторопливой походкой вразвалочку вышел огромный, жирный, сетябрьский вкуснейший заяц.
«Заяц!»-прошипел Петриченко, вновь почуяв шанс реабилитироваться. Это был шанс. Что бы не спугнуть зайца, Максим Максимыч медленно полез в рюкзак за пистолетом. Единственный патрон уже был заряжен и ждал своего часа. Максим Максимович прицелился. Так как стартовый пистолет стрелял вверх, то прицеливаться нужно было перпендикулярно зайцу и в бок. Таким образом дуло пистолета уперлось в лоб Петриченко.
Петриченко, поняв, что его сейчас позорно застрелят из стартового пистолета, с воплем «Ну вас в жопу!» сиганул в кусты. Прозвучал выстрел. Заяц с укоризной посмотрел на Максим Максимыча и скрылся в лесу.
Мы молча собрали вещи и двинулись в путь. Очень хотелось есть.
«Через двадцать километров будет деревня, а там и до станции рукой подать», - сверился с картой Максимыч, - «Скоро выйдем на лесную дорогу - будет легче идти». Мне тоскливо подумалось, что сегодня уже почти воскресение, а ел я последний раз только в пятницу. От усталости и голода в рядах путешественников возникла некоторая безысходность. Мы молча брели по лесной дороге, проторенной лесовозами, заготавливающими лес для экспорта в Финляндию. Дорога пошла вверх, на холм. Максимыч шел впереди, за ним Петриченко, а я замыкал шествие.
Вдруг Макс остановился, как вкопаный и уставился в землю. На земле лежал небольшого размера, идеальной формы, вкусный, зеленый, пупырчатый огурец с желтым цветочком на попке. Откуда в Карельских лесах взялся огурец было абсолютно непостижимо. Опасаясь, что огурец исчезнет так же стремительно, как пельмени в дупле, мы посыпали его солью, разделили поровну и немедленно съели. Идти стало веселее, не из-за чувства сытости, конечно, а из-за ощущения волшебства разлившегося о всему телу.
Через двести метров волшебство повторилось. Посолили, поделили, съели. Огурцы начали встречаться через каждые пятьдесят метров. Не задавая лишних вопросов и боясь спугнуть волшебство, мы продолжали их есть. Волшебство волшебством, а жрать хочется.
Развязка наступила через двадцать три огурца. Взойдя на холм, мы увидели проселочную дорогу, вьющуюся лентой вниз. По дороге, испуская клубы дыма, подпрыгивая на кочках, с минимальной скоростью двигался мотоцикл «Урал» с люлькой доверху заполненой пупырчатыми огурцами. Огурцы зрели на ходу и падали на дорогу, автоматически превращаясь в дары леса.
Несмотря на возникшее от поглощения большого количества огурцов ложное чувства сытости, мне и Славке еще сильнее хотелось вареной курицы, а Максим Максимычу пельменей, отварного языка с хреном и беляш. Огурцы, при всей их питательности, нас больше не привлекали, к тому же желудки уже начинали подозрительно урчать, грозив путешественникам частыми остановками на маршруте. Радикальное средство от москитов.
Женщин мы в поход брали редко. Во-первых, они боялись трудностей. Во-вторых, требовали кофе в постель, рисовой каши на молоке, постоянно собирали какие-то лютики и просили чуть что взять их на ручки. Более того, занятия сексом в лесу были для нас малопривлекательны.
Помимо общепринятых позитивных моментов, таких как игра в «Красную Шапочку», «Белоснежку и семь гномов», «Винни Пуха и всех всех всех», любовные утехи на природе были чреваты неудобствами. Более всего отвлекало от романтизьма заползание муравьев в интимные места, колючая подстилка из ели и ветви дикой акации , ритмично царапающие задницу. Кроме того, физическая любовь на природе с полным отсутствием душа и последующим десятикилометровым марш-броском, грозила такими специфическими неприятностями , о которых знает каждый походник.
Поэтому женщины в походе, если разобраться, были не нужны - от них были одни сложности. Еду готовил я, посуду мыл Максим Максимыч, а капризничал и требовал внимания, словно румынская порнозвезда, Слава Петриченко.
В тот злополучный июньский поход с нами напросилась одна симпатичная ухогорлонос. Не помню имени, допустим, Эмма. Подкупила она наши неприступные сердца не только ослепительной красотой и большой грудью, но и обещаниями мужественно преодолевать трудности похода и не проситься замуж. От такого предложения отказаться было невозможно.
Весь вечер я, Славка и Максимыч наперебой распушали хвосты, стремясь произвести впечатление на миловидную Эмму. По ней было видно, что нравились мы ей все трое, но с точностью предсказать, кому именно достанется ухо, кому горло, а кому нос, заранее было невозможно. Когда все песни были уже спеты, шашлык съеден, а портвейн выпит, стало наконец, понятно, что симпатии Эммы склонились к Максим Максимычу. Проигравшим по умолчанию доставалась палатка. Максим Максимычу предстояла ночь любви под открытым небом в спальнике на берегу озера.
Снедаемые завистью, мы с Петриченко отправились спать в вигвам. Вместо любовных стонов в ночи, тем не менее, спустя пол часа до нас донесся душераздирающий вопль Максим Максимыча и гигантский всплеск. Насторожившись и вооружившись топором, я выглянул из вигвама, приготовившись атаковать снежного человека, котрогого нарисовало мое воображение.
Однако, передо мной предстала другая мизансцена: Максим Максимыч и Эмма бегали вдоль берега озера в чем мать родила, а за ними роилась гигантская черная туча из комаров,мошкары и прочего карельского летнего гнуса.
Дело в том, что распаленные заповедным лесным петтингом и любовными ласками тела миловидной Эммы и брутального Максим Максимыча привлекли такое количество жаждущих крови москитов, что о любви не могло быть и речи.
Каждые три минуты влюбленные были вынуждены прыгать в ледяное озеро, что бы хоть как-то унять невыносимый зуд комариных укусов и спастись от голодных диких финно-угорских насекомых.
После четвертого заныра, доведенный до отчаяния Максим Максимыч, грозя кулаком небу, провозгласил: «Да что ж это такое! Куда смотрят ученые? Изобрели бы такую таблетку, что бы Съел! Бзднул! и в радиусе километра ни одной кровососущей бляди!!! ».
Несмотря на ярко выраженную научно-практическую ценность рекомендации Максим Максимыча, речь не произвела должного чувственно-возбуждающего эффекта на Эмму. Образ потрясающего кулаками небу и пердящего ядовитыми антикомариными парами Максим Максимыча, срубил романтические чувства Эммы на самую, если так можно выразиться, корню. Мысль о ненадобности женщин в походе с трудностями не покидала нас весь остаток пути. Женщины в походе - к несчастью. А комары, они же не виноваты... такими их создала природа-матушка.
Инициатором, конечно, был Максимыч - он единственный из нас разбирался в картах, понимал, что такое азимут и однажды даже сам сшил себе на швейной машинке вигвам.
Славка Петриченко обычно отвечал за культурную программу во время походов, а я, с видом выпускника высших кулинарных курсов имени Гордона Рамзи обеспечивал гастрономическое прикрытие мероприятия.
Готовил я, прямо скажем, не фонтан. Секреты кулинарии открылись мне в полном цвете гораздо позже, уже после того, как я приехал в Англию. Тем не менее, в нашей троице я считался непревзойденным кулинаром. Потому что жрать то, что приготовили Слава или Максим, было совершенно невозможно.
И следующая история как раз это иллюстрирует как нельзя лучше.
Огурцы.
Поехали мы как-то на поиски озера «Глухое». По уверениям Максимыча на всем Карельском перешейке не было места живописнее. К тому же оно было в достаточном отдалении от населенных пунктов и садово огородных хозяйств.
«А трудности будут?», - спросил Славка, разрисовывая маркером старую стройотрядовскую ветровку . Высунув язык, он старательно выводил на ветровке подтеки крови и прочие пугающие комаров ужасы.
«Трудности будут!», - сказал Максимыч и показал на карту. Озеро Глухое представляло собой запруду двести на двести метров и было со всех сторон окружено болотом.
Сборы, как всегда были недолгими. Вигвам Максим Максимыча, вместо двери у которого, кстати, было искусстно вшито пальто с хлястиком фабрики «Большевичка». (Именно поэтому было удобно находить вход в палатку, находясь под кочергой - нужно было просто найти пальто, остальное дело техники).
Следующим предметом абсолютно необходимым для похода «с трудностями» был пистолет. Максим Максимыч очень гордился этим стволом и постоянно, доставая его, озабоченно оглядывался по сторонам, и шептал себе под нос «посадят меня, посадят...». Пистолет был, к слову сказать, стартовый. Но, по утверждению Максим Максимыча, стрелял боевыми патронами от мелкокалиберной винтовки.
Так как стартовый пистолет стреляет вверх, дабы поразить цель, нужно было направлять оружие в сторону, перпендикулярную мишени. Это сразу же сбивало с толку стреляющего и вызывало легкую панику среди наблюдателей. Ни одного выстрела из этого пистолета Максим Максимыч ранее не произвел, так как берег патрон, который, к сожалению присутствовал в единственном экземпляре.
Что касается меня, то ни палатки, ни спальника, ни пенки у меня не было. Моим походным снаряжением были старые американские армейские ботинки, берет почему то израильской армии, джинсы с бахромой, срезанной со скатерти и куртка «Аляска». Моей главной миссией были разработка рациона, закупка продуктов и питание команды. Скажу сразу, что денег не было, поэтому питание команды было обречено.
Начали с главного. Шесть пакетов молдавского вина «Кодру» заложили прочный фундамент здорового рациона путешественников. После побирания по общежитию удалось добыть: килограм гороха, три вяленых морковки, вареную курицу, пачку пакистанских приправ, четыре буханки черного хлеба и 2 (две)банки тушенки. В поход вышли раньше намеченого срока, потому что вооруженные дубьем хозяева вареной курицы уже рыскали по общежитию и запросто могли объединиться с не менее встревожеными хозяевами пакистанских приправ.
До станции «Кузнечное» ехать было четыре часа. Если горланить песни в тамбуре под гитару, то можно не только стать кумиром дачников, грибников, миловидных спортсменок и путешествующих алкоголиков, но и разжиться дополнительными элементами красивой жизни. Такими как банка солененьких огурчиков и пирожки с мясом.
От «Кузнечного» нужно было идти пешком еще километров пятнадцать. Через карьер и далее по так называемой тропе Хоше Мина. После тропы Хоше Мина нужно было свернуть на север, в сторону от насиженых скалолазами туристических мест. Именно там по мнению Максим Максимыча находилось озеро «Глухое» и трудности с ним сопряженные.
Благодаря точно выверенному Максимычем графику движения, в самом сердце карельских болот мы оказались ровно с наступлением темноты. Продолжать беззаботно прогуливаться по колено утопая в холодной жиже по выражению Славы Петриченко стало «западло». После пяти часов чавканья по болотам, хотелось наконец то скинуть тяжелые рюкзаки, развести костер и рубануть тушенки с пакистанскими приправами.
Тьма была кромешная. По лицу хлестали ветки, ноги болели, настроение было так себе. Что бы как-то найти себе место для ночлега, решили осветить окрестности факелом. Для чего были использованы старые трусы Максим Максимыча, пропитаные подсолнечным маслом. Старые трусы окрестности освещали плохо и изрядно чадили, нагоняя дополнительную жуть на и без того малопривлекательный ландшафт. Наконец, в тусклом семейном в горошек свете, удалось обнаружить нечто напоминающее островок суши с поваленым деревом.
«Ладно, привал!», - согласился Максимыч. Петриченко остановился и произнеся длинную тираду «Вас приветствует всесоюзный курорт здравница «Геленджик»», облегченно сбросил тяжелый рюкзак с провизией на землю. Раздался булькаюший звук и рюкзак с шестью пакетами молдавского вина «Кодру», четырьмя буханками черного хлеба, варено-ворованной курой и 2 (двумя) банками тушенки бесследно скрылся подобно Стэплтону из Мэррипит Хауса в сердце Гримпенской трясины. Петриченко первым понял что произошло, но пытаясь оттянуть момент неизбежной расправы, продолжал как ни в чем небывало с шутками и прибаутками делать вид, что распаковывает рюкзак.
Трехэтажный мат потряс Карельский перешеек. Спящие птицы снялись с насиженных мест и косяком улетели в сторону Петрозаводска. В тот вечер решили не ужинать.
Утром, проснувшись от холода, а так же голода, я встал, что бы вскипятить чай. Наш островок был не так уж плох. За поваленным деревом располагалось старое кострище с котелком, висящим на железном крюке. Голод вновь напомнил о себе легким чувством подташнивания. Петриченко, что характерно, тоже проснулся и нагло требовал завтрак. «Иди, поныряй!», - злобно огрызнулся я и принялся разбирать уцелевшие рюкзаки в надежде найти хоть что-нибудь съестное. К счастью, был обнаружен мешок с горохом, три квелые моркови, луковка и пакетик приправ из Исламабада.
«Живем, ребзя!», - сказал я и с видом Елены Иванны Молоховец сразу же принялся варить элитный гороховый суп с морковью «по моджахедски». По лесу распространился аромат пакистанских приправ, в лагере возникло оживление. «Эх, хорошо бы масла, хотя бы подсолнечного»- вслух мечтал я, помешивая странного вида варево. К сожалению, все подсолнечное масло было изведено на факел минувшей ночью. И мое предложение выжать немного масла из старых непрогоревших трусов Максим
Максимыча было встречено в штыки. «Ну не хотите, как хотите», - сказал я и продолжил создание кулинарного шедевра.
Петриченко тем временем куда-то исчез и появился минут через сорок... с бутылкой наполовину наполненой маслом! Этикетка на бутылке гласила, что масло было подсолнечным, рафинированым, краснодарским. Обрадовавшись предоставленной ему возможности загладить вину перед друзьями, Петриченко с триумфальным видом вылил масло в центр гороховой каши с исламабадскими приправами.
«Король воскликнул: - Масло!Отличнейшее масло! Прекраснейшее масло! Я так его люблю!» - декламировал Петриченко, помешивая кашу и вращая глазами.
Наконец-то кашу разложили по тарелкам и так как выпить было нечего, принялись просто кушать.
Трехэтажный мат потряс Карельский перешеек. Птицы, летящие косяком в Петрозаводск, упали замертво в окрестностях Сортаваала. Жизнь Славы Петриченко вновь оказалась в опасности. Масло оказалось не просто просроченным, а машинным. Из-за этого гороховая каша приобрела несколько индустриальный вкус. Утонченные пакистанские приправы прямо скажем не гармонировали с назойливым привкусом трактора «Беларусь». Завтрак пришлось отложить. Популярность Славы Петриченко стремилась к нулю. Кроме того, надо было выбираться из болота.
Голодные и злые мы продолжили поиски озера «Глухое». Есть хотелось так, что начались миражи. Так, например, Максим Максимыч после трех часов блужданий по лесам совершенно явственно увидел в дупле старого дуба пельмени. Слава Петриченко своими миражами не делился.
Наконец, выбравшись из болот, совершенно обессиленные, мы остановились на привал. Живописная опушка леса, залитая солнечным светом, располагала к ужину. Есть было нечего. Просто посидев, мы пришли к единодушному мнению, что это тупо. И вдруг случилось то, о чем мечтает каждый естествоиспытатель. Такие откровения природы случаются только с сильными духом! Природа дает им шанс выжить! На опушку леса неторопливой походкой вразвалочку вышел огромный, жирный, сетябрьский вкуснейший заяц.
«Заяц!»-прошипел Петриченко, вновь почуяв шанс реабилитироваться. Это был шанс. Что бы не спугнуть зайца, Максим Максимыч медленно полез в рюкзак за пистолетом. Единственный патрон уже был заряжен и ждал своего часа. Максим Максимович прицелился. Так как стартовый пистолет стрелял вверх, то прицеливаться нужно было перпендикулярно зайцу и в бок. Таким образом дуло пистолета уперлось в лоб Петриченко.
Петриченко, поняв, что его сейчас позорно застрелят из стартового пистолета, с воплем «Ну вас в жопу!» сиганул в кусты. Прозвучал выстрел. Заяц с укоризной посмотрел на Максим Максимыча и скрылся в лесу.
Мы молча собрали вещи и двинулись в путь. Очень хотелось есть.
«Через двадцать километров будет деревня, а там и до станции рукой подать», - сверился с картой Максимыч, - «Скоро выйдем на лесную дорогу - будет легче идти». Мне тоскливо подумалось, что сегодня уже почти воскресение, а ел я последний раз только в пятницу. От усталости и голода в рядах путешественников возникла некоторая безысходность. Мы молча брели по лесной дороге, проторенной лесовозами, заготавливающими лес для экспорта в Финляндию. Дорога пошла вверх, на холм. Максимыч шел впереди, за ним Петриченко, а я замыкал шествие.
Вдруг Макс остановился, как вкопаный и уставился в землю. На земле лежал небольшого размера, идеальной формы, вкусный, зеленый, пупырчатый огурец с желтым цветочком на попке. Откуда в Карельских лесах взялся огурец было абсолютно непостижимо. Опасаясь, что огурец исчезнет так же стремительно, как пельмени в дупле, мы посыпали его солью, разделили поровну и немедленно съели. Идти стало веселее, не из-за чувства сытости, конечно, а из-за ощущения волшебства разлившегося о всему телу.
Через двести метров волшебство повторилось. Посолили, поделили, съели. Огурцы начали встречаться через каждые пятьдесят метров. Не задавая лишних вопросов и боясь спугнуть волшебство, мы продолжали их есть. Волшебство волшебством, а жрать хочется.
Развязка наступила через двадцать три огурца. Взойдя на холм, мы увидели проселочную дорогу, вьющуюся лентой вниз. По дороге, испуская клубы дыма, подпрыгивая на кочках, с минимальной скоростью двигался мотоцикл «Урал» с люлькой доверху заполненой пупырчатыми огурцами. Огурцы зрели на ходу и падали на дорогу, автоматически превращаясь в дары леса.
Несмотря на возникшее от поглощения большого количества огурцов ложное чувства сытости, мне и Славке еще сильнее хотелось вареной курицы, а Максим Максимычу пельменей, отварного языка с хреном и беляш. Огурцы, при всей их питательности, нас больше не привлекали, к тому же желудки уже начинали подозрительно урчать, грозив путешественникам частыми остановками на маршруте. Радикальное средство от москитов.
Женщин мы в поход брали редко. Во-первых, они боялись трудностей. Во-вторых, требовали кофе в постель, рисовой каши на молоке, постоянно собирали какие-то лютики и просили чуть что взять их на ручки. Более того, занятия сексом в лесу были для нас малопривлекательны.
Помимо общепринятых позитивных моментов, таких как игра в «Красную Шапочку», «Белоснежку и семь гномов», «Винни Пуха и всех всех всех», любовные утехи на природе были чреваты неудобствами. Более всего отвлекало от романтизьма заползание муравьев в интимные места, колючая подстилка из ели и ветви дикой акации , ритмично царапающие задницу. Кроме того, физическая любовь на природе с полным отсутствием душа и последующим десятикилометровым марш-броском, грозила такими специфическими неприятностями , о которых знает каждый походник.
Поэтому женщины в походе, если разобраться, были не нужны - от них были одни сложности. Еду готовил я, посуду мыл Максим Максимыч, а капризничал и требовал внимания, словно румынская порнозвезда, Слава Петриченко.
В тот злополучный июньский поход с нами напросилась одна симпатичная ухогорлонос. Не помню имени, допустим, Эмма. Подкупила она наши неприступные сердца не только ослепительной красотой и большой грудью, но и обещаниями мужественно преодолевать трудности похода и не проситься замуж. От такого предложения отказаться было невозможно.
Весь вечер я, Славка и Максимыч наперебой распушали хвосты, стремясь произвести впечатление на миловидную Эмму. По ней было видно, что нравились мы ей все трое, но с точностью предсказать, кому именно достанется ухо, кому горло, а кому нос, заранее было невозможно. Когда все песни были уже спеты, шашлык съеден, а портвейн выпит, стало наконец, понятно, что симпатии Эммы склонились к Максим Максимычу. Проигравшим по умолчанию доставалась палатка. Максим Максимычу предстояла ночь любви под открытым небом в спальнике на берегу озера.
Снедаемые завистью, мы с Петриченко отправились спать в вигвам. Вместо любовных стонов в ночи, тем не менее, спустя пол часа до нас донесся душераздирающий вопль Максим Максимыча и гигантский всплеск. Насторожившись и вооружившись топором, я выглянул из вигвама, приготовившись атаковать снежного человека, котрогого нарисовало мое воображение.
Однако, передо мной предстала другая мизансцена: Максим Максимыч и Эмма бегали вдоль берега озера в чем мать родила, а за ними роилась гигантская черная туча из комаров,мошкары и прочего карельского летнего гнуса.
Дело в том, что распаленные заповедным лесным петтингом и любовными ласками тела миловидной Эммы и брутального Максим Максимыча привлекли такое количество жаждущих крови москитов, что о любви не могло быть и речи.
Каждые три минуты влюбленные были вынуждены прыгать в ледяное озеро, что бы хоть как-то унять невыносимый зуд комариных укусов и спастись от голодных диких финно-угорских насекомых.
После четвертого заныра, доведенный до отчаяния Максим Максимыч, грозя кулаком небу, провозгласил: «Да что ж это такое! Куда смотрят ученые? Изобрели бы такую таблетку, что бы Съел! Бзднул! и в радиусе километра ни одной кровососущей бляди!!! ».
Несмотря на ярко выраженную научно-практическую ценность рекомендации Максим Максимыча, речь не произвела должного чувственно-возбуждающего эффекта на Эмму. Образ потрясающего кулаками небу и пердящего ядовитыми антикомариными парами Максим Максимыча, срубил романтические чувства Эммы на самую, если так можно выразиться, корню. Мысль о ненадобности женщин в походе с трудностями не покидала нас весь остаток пути. Женщины в походе - к несчастью. А комары, они же не виноваты... такими их создала природа-матушка.