(no subject)
В детстве я был неприятным агрессивным ребёнком. Каким-то маленьким я был, щуплым, но головастым, лысеньким, узкоглазым. Одно время мои тугие диатезные щёки багровели на плакате "Счастливое детство". Эти щёки пытались выдать за здоровый рымянец и я этому жульниечству способствовал: щерился тремя зубами на фоне герба города Могилёв, заманивая проезжающих.
Потом плакат сняли из-за того, что в мире моделей царят интриги и подставы. Сняли плакат, карьера супер-модели накрылась. А привычки и замашки остались. Поэтому дружил я в детском саду только с Федюниным. Который взгляд эстета тоже обрадовать ничем не старался. Но дружить нам с Федюниным это не мешало. Мешала нам дружить Вика З.
Мясистая такая, приятная взгляду девочка с двумя блондинистыми косицами. Курносая. Т.е. то, как мне и надо. Увидел её и понял, что всё, моя! Стал ухаживать за ней то так, то эдак. То со спины ей напрыгну и душить шарфом начну, то плюну на неё, то пну, то снежок ей в рот запихиваю. Я и сейчас так же ухаживаю, это классика, она не подводит.
А она на меня не смотрит своими голубыми глазами, а смотрит на друга моего Федюнина и приносит ему то конфету, то переводилку. Прочее всякое. Карандаши. И постоянно за ним следует, куда бы Федюнин на побежал по своим злодейским делам. А на меня ноль внимания. Хотя я был прекрасным собеседником и остроуным рассказчиком несуществующих серий "Ну, погоди!" Нянечки слушали, битковый аншлаги собирал в раздевалках, один пьяненький папа даже уходить не хотел - очень ему понравилось, башкой крутил полчаса, смеялся. А Вике - наплевать. Я рассказываю, а она зевает так, что косицы на заталке с хрустом сходятся. Неприятно себя вела, прямо говорю. На нервной почве я стал ругаться с другом, забыв в порыве заповедь, что бабы того не стоят вообще. Начались между нами драки и гадости. Но день зато стал насыщенней, это не отнять. Когда дружишь - сильно устаёшь, а время тянется медленно. Зато в угаре зла, под плащом мести и ненависти, дни мелькают как вагоны в метро. Пока с Федюниным подерёшься, пока Вику З. укусишь, то-сё - уже тихий час. Проснулись - снова чувственная круговерть. Я за Викой, Вика-дура - за Федюниным, Федюнин-шакал плюётся и орёт, чтобы мы от него отстали! Он равнодушный тогда был человек, Федюнин-то. Хоть его жизнь уже тогда начала трепать изажёвывать в шестерёнки. За весной- лето, за летом - осень.
А тут мне очки выписали. Я вроде как с горя слепнуть начал, и сейчас продолжаю, но тогда детсадовцы в очках были ещё в диковинку. Выдала мне очки советская власть всем на диво. Таких очков я даже в пара-панке не встречал потом. Винты на них можно было руками закручивать - такого размера окуляры. Я их как надел - Луна стала в десятки раз ближе, а муравьи - понятнее. Тошнило только немного от неправильной центровки, но в целом нареканий не было. Я как в очёчках этих в группу зашёл, немного пошатываясь, и взгляд из-под них метнул- в воздухе только вжиу как от лазера. И с той поры! С той поры Вика З. стала ходить и за мной, слабо что соображая от женской своей слабости и непоследовательности. Но со мной ей было удобнее, а с Федюниным у неё захватывало дух: Федюнин как лосёнок бегал по периметру площадки, а я, держа руками очки за дужки, нудел про Чиполлино. Чуть не разорвалась бедная Вика, выбирая. Не раз наблюдал я её что-то соображающий и цепкий взгляд. Дура-дурой, а шанс свой прикидывала. И выбрала, наконец. Ударила меня лопатой по башке на ледяной горке. Подлая. Ещё смотрела потом холодно, как я мужественно плачу в сугробе, придерживая опять-таки двумя руками свои волшебные очки. Надеюсь, что она теперь уже бабушка. Или может быть даже пишет письма на телевидение. Думает, наверное, что я её давно простил, а Федюнин её до сих пор помнит! А-ха-ха!