Размышления о гениальности
Устав от плоской и механистической, хоть и добротной фабричности произведений современных представителей русского бульварного чтива, этих суррогатов дешёвой литературы, от ранимого циника Лукьяненко и официального плагиатора Акунина до кислотного постмодерниста Пелевина, я окунулся в старые и читанные в эпоху доисторическую, оторванную от нынешнего времени пропастью переезда, произведения русской прозы начала прошлого века.
И чахлое деревце моего вкуса, как я считал, уже давно и безнадёжно загубленное фэнтезийным мусором дозоров, вульгарными изысканиями везучего детектива Фандорина и психоделлическими пособиями по маркетингу, отозвалось радостно и жадно живительной влаге бессмертных слов Булгакова и Набокова.
Оглушён и ослеплён грохотом булгаковского мастера. Первый и последний раз читал его двадцать лет назад в какой-то неполной журнальной версии, вероятно, первом официальном советском ещё издании. Снова читаю его, на этот раз с экрана наладонника и снова, как и в первый раз опьянён и очарован отточенным совершенством переплетения словесных конструкций, напевной мелодичностью сюжета и головокружительном лабиринтом смыслов.
Тогда в пятнадцать лет я был совершенно убеждён что хорошо понимаю и чувствую эту книгу. Лишь сегодня погружаясь в неё заново, я вижу как много мыслей, сюжетных линий и образов прошло мимо. Да и не могло не пройти. Ведь лишь теперь, например, могу я по-настоящему ощутить пыльный жар безжалостно накатывающий в весенний месяц Ниссан на измождённую Страну Израиля и пронзительную головную боль, накануне ломающегося хамсина, отступающего перед последней бурей сезона.
Но как мог он, киевский врач, вглядываясь в сумрак тревожных московских ночей понять и осознать всё это? Как мог он наполнить свою книгу всеми теми многослойными подтекстами и зеркальными коридорами смысловых отражений, которые без малого столетие раз за разом обнаруживают неистовые искатели?
То же с Лолитой, читаной прежде и открытой заново так, будто я и не читал её вовсе раньше. В текстах Набокова есть ещё свойство, которое я ощутил на себе с первого знакомства. Они написаны так, что раз начавши, уже невозможно прерваться. Словно захваченный могучим подводным течением, ты несёшься сквозь страницы, забыв об окружающем мире, с ужасом и восторгом обнаруживая, что подобно происходящему во сне, не в силах освободиться. Хорошо помню моё первое знакомство с изысканным коллекционером бабочек в одном из передовых толстых журналов конца восьмидесятых. Это было изящное эссе об истреблении тиранов. Открыв его за чашкой чая ранним утром перед уходом в школу, я уже не мог вырваться пока не дочитал до конца, и лишь тогда стряхнув наваждение, обнаружил, что безнадёжно опоздал на уроки, что впрочем к тому времени уже мало пугало...
Что отличает гениальную книгу от хорошей, умело скомпонованной по всем правилам давно разработанных и сформулированных рецептов приготовления художественного произведения? Что вообще отличает гениальное произведение от просто добротного и качественного?
Мне представляется, будто Создатель оглядывая мириады человеческих творений, приподнесённых Ему на аттестацию - книг, картин, музыки, да и самих человеческих созданий, вдруг выбирает что или кого-либо по одному Ему понятным признакам и осторожно задувает в него свою искру, частицу волшебства. И тогда творение, оплодотворённое этой божественной силой вдруг вскипает подобно химическому соединению в пробирке с добавлением катализатора, и в огненном урагане термоядерного синтеза все смысловые напластования задуманные человеком - автором перемешиваются и расщепляются заново, порождая новые расходящиеся в бесконечном множестве ассоциации, сюжеты и мысли. И тогда нам открывается то, что люди и называют гениальным. И это на самом деле, так просто :)