(no subject)
Я пришел на семинар по фотожурналистике в школу Родченко. Лектор видимо выступал на публике в первый раз в жизни, а народу туда пришло человек под пятьдесят. Тихим, дрожащим голосом парень говорил непонятные фразы вроде «Ммм. Кхмкх, простите. Ну и самый еще один случай, когда фотограф приводит в заброшенный дом девушку и фотографирует ее, и называет эту,ммм, фотографию… Это не фотожурналистика. Ммм. Фотожурналистика - это мастерство. Да». Я сидел возле дверей и минут через десять вышел из зала, решив, что умные мысли, конечно, будут, но слушать все это тяжело.
Я вышел на улицу и пошел куда глядели глаза. Большая Красносельская, Малая Красносельская, какие-то улочки-переулочки, и за пару шагов я перенесся в странный мир. Стих шум машин, исчезли прохожие, я шел по переулку совсем один. Начались длинные заборы, стены без окон, большие ворота непонятных фабричных территорий. Редкие люди, которые встречались мне на пути, еще сильнее нагнетали холодную и темную атмосферу.
Из одного подъезда вышли двое: пожилая женщина, и мужчин лет сорока. Тренировочные штаны, рваная поношенная куртка, нелепый рюкзачок за спиной, его слипшиеся сальные волосы с проседью, заметной даже в темноте мартовского вечера - в этих нехитрых приметах читалась беспробудная, беспросветная, несложившаяся жизнь этого человека.
- Ну маам, ну не надо мне говорить!
- Да так и есть, - тихим голосом отвечала ему старуха в берете, - не просыхаешь ты.
- Ну маам, ну почему не просыхаю, я же сегодня почти не пил.
Шаг за шагом, мимо жестяных гаражей, мимо гор почерневшего снега, мимо залезших под капот старенькой шестерки мужичков, наступив в желтое пятно фонаря, слыша шум поездов с Трех вокзалов, я пребывал в этом странном месте, и идя вперед, я выбирал дорогу потемнее, пооколистее.
На лавке под подъездом сидели трое пьяниц. «Все, сейчас я допиваю и идем нахуй отсюда» - надрывно, громко сказала тетка своему мужу: «Ну, давай, подставляй свою батарею».
Следующий двор встретил меня пьяными криками молодых ребят, упившихся на детской площадке, и дальше этой площадки, этого двора уйти не способных. Ни сейчас, ни когда-либо еще. И опять дома, лампы над подъездами, черные, едва скользкие утоптанные тропинки поперек двора, темные заросли каких-то деревьев, машины, гаражи, тусклые окна.
«And I get It back, you know» - в мужчинах в пальто меньше всего угадывались англичане, но, судя по безупречной речи, это были они. Я не заметил, как вынырнул из темноты и пошел по широкой светлой улице, наполненной пешеходами. Я шел к метро и не мог поверить в то, что вместе с этим шумом машин, большими витринами, существует такая глухая безысходность. Совсем рядом, вон за тем углом.