Если бы я был патриархом. Про Пусси Риот.
Собрал бы я народу на стадионе. Не сам бы собрал, а через помощников. Народу лютого, православного. В вере закостеневшего.
Посреди стадиона сложил бы костер. Высокий. Поленце к поленцу, вязаночку к вязанке. Посреди костра - столб. К столбу в веригах - девиц сих бесноватых.
Пустил бы вперед себя архиереев всяких и общественных деятелей. Уж бы они костили за Веру блудниц! К небесам взывали! Кары требовали! Трясли бородами и говорили про духовность и патриотизм.
Под вой и улюлюканье вышел бы отрок с факелом на стадион и стоял подле костра. Вышел бы тут и я. Стоял бы и молчал, будто окаменел. И на трибунах бы шумели-визжали, а потом бы, глядя на меня, умолкли. Сказал бы я тогда голосом старческим, но крепким и дрожали бы ряды от голоса моего:
- Люди русские! Православные! Дети мои! Ужели не в чем вам боле усердие в Вере проявить?!
Зашепчутся православные, креститься начнут, рот боязливо руками прикрывать.
Повернусь я к заблудшим девицам и скажу:
- А вы прочь идите. И не грешите боле.
И уйду медленно, на посох опираясь.
Прослыву я мудрым и милосердным. И уважать меня будут всяко больше, чем до того.
Посреди стадиона сложил бы костер. Высокий. Поленце к поленцу, вязаночку к вязанке. Посреди костра - столб. К столбу в веригах - девиц сих бесноватых.
Пустил бы вперед себя архиереев всяких и общественных деятелей. Уж бы они костили за Веру блудниц! К небесам взывали! Кары требовали! Трясли бородами и говорили про духовность и патриотизм.
Под вой и улюлюканье вышел бы отрок с факелом на стадион и стоял подле костра. Вышел бы тут и я. Стоял бы и молчал, будто окаменел. И на трибунах бы шумели-визжали, а потом бы, глядя на меня, умолкли. Сказал бы я тогда голосом старческим, но крепким и дрожали бы ряды от голоса моего:
- Люди русские! Православные! Дети мои! Ужели не в чем вам боле усердие в Вере проявить?!
Зашепчутся православные, креститься начнут, рот боязливо руками прикрывать.
Повернусь я к заблудшим девицам и скажу:
- А вы прочь идите. И не грешите боле.
И уйду медленно, на посох опираясь.
Прослыву я мудрым и милосердным. И уважать меня будут всяко больше, чем до того.