(no subject)
*кое-что об анемии*
По совету и рецепту моей дорогой хорошей однокурсницы по Богословскому институту Иоанна Богослова Нади Г., врача со скорой помощи, решил-таки сегодня забодяжить волшебную смесь для искоренения тяжелой анемии из организма. Искореняется же она, согласно врачебной установке, вот так:
Взял я целый пакет самодельного грузинского изюму, непокупного, и сидел, битый час отрывал у них, у этих изюминок, маленькие сухие хвостики, потому что нам с мамой грузины подарили изюм именно с сухими хвостиками. И это очень хорошо. Как-то проникаешься бо́льшим доверием к продукту, если у него есть хвостик - вот вы сами подумайте!
Потом я достал с полки над раковиной наш с бабушкой с зимы припасенный сербский чернослив. Он сербский, потому что из Сербии - далекой неизведанной почему-то многими волшебной страны, где русских людей любят больше, чем сами русские люди. Где ясным гимном и грозным предупреждением любому человеческому [резкому] движению в благоухающем свежестью прекрасной кареглазой реки Савы воздухе тотчас же звучит медозвучное уху: "Полако, полако, пријатељу!", т. е. "Помедленнее, помедленнее, друг!"...
Так вот чернослив. Его я нарезал, ребята, соломкою тонкой прямо поверх грузинского самодельного изюму, прямо туда же порезал, в кастрюльку.
Курага у меня, увы, скучная: я ее просто и как-то очень даже обыденно купил у кочующих из конца в конец микрорайона "Ярославский" мадьяр на далекой, милой сердцу моему станции "Лосиноостровская", где когда-то - знаете ли вы? - жил тонкой организации один чувачок с наградным пистолетиком - Груздев его фамилия была, который убил свою жену, а Вова Высоцкий его всячески изводил психологически, а это был Фокс, ссука!.. Ну, да ладно. Сами посмотрите, если не смотрели.
И вот эту яркую рыжую курагу, будто икру самого солнышка, я той же соломкой накрошил поверх предыдущего всего в ту же самую кастрюльку и разрыдался. И вдруг разрыдался. Я убежал в ванную и там разрыдался в бабушкин байковый халат на гвоздике. А кто бы, скажите-ка мне, не разрыдался бы, а?
Дальше подошел черед и грецких орехов, а как же? Ставропольские, очищенные - они смотрелись оттуда, из пакетика, как ископаемые мозги крохотных мартышек (такие бывают, я по БиБиСи видел): мозги такие маленькие, сухие и очень умные. И я не решился резать их ножом: это было совсем ни к чему, а стал крошить их сверху в кастрюльку голыми руками, пальцами. Было очень красиво.
Ну, потом я встал и попросил Бога, чтобы всё это дело получилось вкусное и полезное. Уверен: Бог меня послушал. И вот только тогда я достал из загашника мёд...
О-о-о, ребята! Мёд-то у меня не абы какой, не-е-ет! С самого Афона! Со святой горы Афон! Отец там один есть, схимник, N. (Пасечник его еще зовут), так он как-то оказией передал чутка вашему Саше (мне) своего самодельного мёду со склонов! Крышку от банке той (я так специально написал, не смущайтесь: "от банке") от банке той крышку открутишь - едва только на чуть-чуть крышку ту провернешь против часовой, а из него, из янтарного этого мёда "кирие элейсоны" врассыпную бросаются прочь, бегут-бегут по углам комнаты и по полу босыми своими ножками шлепают, разбегаются кто куда!
Вот и перекрестил я, стесняясь себя, кастрюльку мою и влил туда до последней капельки афонского святогорского терпкого мёду. Всю банку.
И снова вдруг разревелся, снова убежал и разревелся в ванную, света даже не зажигая. Потому что всё было готово. А кто бы опять на моем месте не разревелся, а?.. А?..
Оставалось только всё это дело тщательно и осторожно размешать...
PS: Стоит ли говорить, что я так это дело мешал, с таким мешал остервенением, что теперь у меня кругом по стенам, шкафам, по компьютеру и клавиатуре, по книгам на полках, и даже на будильнике в изголовье лежит тихими каплями мёд.
Зато когда я приел для пробы полуложечку (столовую) этой получившейся бадяги, то тяжелая моя анемия тотчас крикнула: "Хватит! Довольно! Хам ты и сволочь!", и вышла. И громко хлопнула дверью.
Такие дела.
По совету и рецепту моей дорогой хорошей однокурсницы по Богословскому институту Иоанна Богослова Нади Г., врача со скорой помощи, решил-таки сегодня забодяжить волшебную смесь для искоренения тяжелой анемии из организма. Искореняется же она, согласно врачебной установке, вот так:
Взял я целый пакет самодельного грузинского изюму, непокупного, и сидел, битый час отрывал у них, у этих изюминок, маленькие сухие хвостики, потому что нам с мамой грузины подарили изюм именно с сухими хвостиками. И это очень хорошо. Как-то проникаешься бо́льшим доверием к продукту, если у него есть хвостик - вот вы сами подумайте!
Потом я достал с полки над раковиной наш с бабушкой с зимы припасенный сербский чернослив. Он сербский, потому что из Сербии - далекой неизведанной почему-то многими волшебной страны, где русских людей любят больше, чем сами русские люди. Где ясным гимном и грозным предупреждением любому человеческому [резкому] движению в благоухающем свежестью прекрасной кареглазой реки Савы воздухе тотчас же звучит медозвучное уху: "Полако, полако, пријатељу!", т. е. "Помедленнее, помедленнее, друг!"...
Так вот чернослив. Его я нарезал, ребята, соломкою тонкой прямо поверх грузинского самодельного изюму, прямо туда же порезал, в кастрюльку.
Курага у меня, увы, скучная: я ее просто и как-то очень даже обыденно купил у кочующих из конца в конец микрорайона "Ярославский" мадьяр на далекой, милой сердцу моему станции "Лосиноостровская", где когда-то - знаете ли вы? - жил тонкой организации один чувачок с наградным пистолетиком - Груздев его фамилия была, который убил свою жену, а Вова Высоцкий его всячески изводил психологически, а это был Фокс, ссука!.. Ну, да ладно. Сами посмотрите, если не смотрели.
И вот эту яркую рыжую курагу, будто икру самого солнышка, я той же соломкой накрошил поверх предыдущего всего в ту же самую кастрюльку и разрыдался. И вдруг разрыдался. Я убежал в ванную и там разрыдался в бабушкин байковый халат на гвоздике. А кто бы, скажите-ка мне, не разрыдался бы, а?
Дальше подошел черед и грецких орехов, а как же? Ставропольские, очищенные - они смотрелись оттуда, из пакетика, как ископаемые мозги крохотных мартышек (такие бывают, я по БиБиСи видел): мозги такие маленькие, сухие и очень умные. И я не решился резать их ножом: это было совсем ни к чему, а стал крошить их сверху в кастрюльку голыми руками, пальцами. Было очень красиво.
Ну, потом я встал и попросил Бога, чтобы всё это дело получилось вкусное и полезное. Уверен: Бог меня послушал. И вот только тогда я достал из загашника мёд...
О-о-о, ребята! Мёд-то у меня не абы какой, не-е-ет! С самого Афона! Со святой горы Афон! Отец там один есть, схимник, N. (Пасечник его еще зовут), так он как-то оказией передал чутка вашему Саше (мне) своего самодельного мёду со склонов! Крышку от банке той (я так специально написал, не смущайтесь: "от банке") от банке той крышку открутишь - едва только на чуть-чуть крышку ту провернешь против часовой, а из него, из янтарного этого мёда "кирие элейсоны" врассыпную бросаются прочь, бегут-бегут по углам комнаты и по полу босыми своими ножками шлепают, разбегаются кто куда!
Вот и перекрестил я, стесняясь себя, кастрюльку мою и влил туда до последней капельки афонского святогорского терпкого мёду. Всю банку.
И снова вдруг разревелся, снова убежал и разревелся в ванную, света даже не зажигая. Потому что всё было готово. А кто бы опять на моем месте не разревелся, а?.. А?..
Оставалось только всё это дело тщательно и осторожно размешать...
PS: Стоит ли говорить, что я так это дело мешал, с таким мешал остервенением, что теперь у меня кругом по стенам, шкафам, по компьютеру и клавиатуре, по книгам на полках, и даже на будильнике в изголовье лежит тихими каплями мёд.
Зато когда я приел для пробы полуложечку (столовую) этой получившейся бадяги, то тяжелая моя анемия тотчас крикнула: "Хватит! Довольно! Хам ты и сволочь!", и вышла. И громко хлопнула дверью.
Такие дела.