(no subject)
*с волками жить...*
Я шел за домом под своими, открытыми настежь для проветривания квартиры, окнами и уже дочитывал-дочитывал правило: в голове звучал отпу́ст и птички кругом свиристели и вразнобой подпевали мне на некоторый мотив из Weather Report, как вдруг я услышал пронзительный и душераздирающий вой.
Вы когда-нибудь бывали на узловой станции, ребята? Если бывали, то вы, конечно, слышали, как при распределении вагонов по разным путям и по разным составам, катящихся с горки вниз, тормозят пневматическими колодками колеса этих самых съезжающих вагонов. Особенно это дело крайне затрагивает душу ночью. Раздается на многие километры вокруг нестерпимый, словами неописуемый стон. Даже до слез! А вот если бы вагоны были бы живые, а они по некоторым данным таки живые, то они бы так вслух выли, как я услышал, проходя задворками своего дома. Волосы у меня везде, где растут, встали дыбом от ужаса и очень заболело сердце: выли из моей квартиры.
Собаки - собаки, ребята! - из соседних домов и подъездов горестно подхватывали этот плач Ярославны: «Над широким берегом Дуна́я, Над великой Га́лицкой землёй. Плачет, из Пути́вля долетая, Голос Яросла́вны молодой...» Во мне всё вновь и вновь переворачивалось так, как, бывает, горничная матрас взбивает под нового постояльца, из глаз катились слезы размером с правый глаз Николая Валуева, и - а что делать? - на ходу скоро дочитывая отпуст, я ринулся обратно в квартиру.
Потому что это выл наш с мамой крохотный крысарик Ларик, пяти месяцев от роду. Люди - люди! - замедляли свой ход, потому что путь им застили горькие непрозрачные слёзы, брызнувшие от услышанного, сознание их затемнялось, как после третьего звонка в театре! Сам видел!.. Ларик давал жару-скипидару.
Дело в том, что мама моя поехала в поликлинику, а я пошел тоже по некоторым делам (поэтому без собаки), ну, и потом на улицу помолиться: мы с мамой рассудили, что собака должна привыкать хоть иногда оставаться дома одна. И Ларик врезал нам натурального Роберта Планта, чистейшего.
Интересно, что бабушка (то есть моя мама, мне ее так проще называть, потому что она бабушка моих детей) тоже примчалась с глазами, полными ужаса: она как раз выходила, возвращаясь из поликлиники, из автобуса и на автобусной еще остановке услышала нашу собаку, перекрывающую шум оживленного шоссе.
Мы вернулись, отравленные самыми черными и, увы, не беспочвенными подозрениями, одновременно, а этот Джельсамино скакал вокруг нас счастливым кузнечиком. Надо ли, ребята, говорить, что одновременно с голосовыми упражнениями этот крысарик разбомбил нам всю квартиру? Думаю, вы и так догадались...
Вот так и живем. Поклон, ребята.
Я шел за домом под своими, открытыми настежь для проветривания квартиры, окнами и уже дочитывал-дочитывал правило: в голове звучал отпу́ст и птички кругом свиристели и вразнобой подпевали мне на некоторый мотив из Weather Report, как вдруг я услышал пронзительный и душераздирающий вой.
Вы когда-нибудь бывали на узловой станции, ребята? Если бывали, то вы, конечно, слышали, как при распределении вагонов по разным путям и по разным составам, катящихся с горки вниз, тормозят пневматическими колодками колеса этих самых съезжающих вагонов. Особенно это дело крайне затрагивает душу ночью. Раздается на многие километры вокруг нестерпимый, словами неописуемый стон. Даже до слез! А вот если бы вагоны были бы живые, а они по некоторым данным таки живые, то они бы так вслух выли, как я услышал, проходя задворками своего дома. Волосы у меня везде, где растут, встали дыбом от ужаса и очень заболело сердце: выли из моей квартиры.
Собаки - собаки, ребята! - из соседних домов и подъездов горестно подхватывали этот плач Ярославны: «Над широким берегом Дуна́я, Над великой Га́лицкой землёй. Плачет, из Пути́вля долетая, Голос Яросла́вны молодой...» Во мне всё вновь и вновь переворачивалось так, как, бывает, горничная матрас взбивает под нового постояльца, из глаз катились слезы размером с правый глаз Николая Валуева, и - а что делать? - на ходу скоро дочитывая отпуст, я ринулся обратно в квартиру.
Потому что это выл наш с мамой крохотный крысарик Ларик, пяти месяцев от роду. Люди - люди! - замедляли свой ход, потому что путь им застили горькие непрозрачные слёзы, брызнувшие от услышанного, сознание их затемнялось, как после третьего звонка в театре! Сам видел!.. Ларик давал жару-скипидару.
Дело в том, что мама моя поехала в поликлинику, а я пошел тоже по некоторым делам (поэтому без собаки), ну, и потом на улицу помолиться: мы с мамой рассудили, что собака должна привыкать хоть иногда оставаться дома одна. И Ларик врезал нам натурального Роберта Планта, чистейшего.
Интересно, что бабушка (то есть моя мама, мне ее так проще называть, потому что она бабушка моих детей) тоже примчалась с глазами, полными ужаса: она как раз выходила, возвращаясь из поликлиники, из автобуса и на автобусной еще остановке услышала нашу собаку, перекрывающую шум оживленного шоссе.
Мы вернулись, отравленные самыми черными и, увы, не беспочвенными подозрениями, одновременно, а этот Джельсамино скакал вокруг нас счастливым кузнечиком. Надо ли, ребята, говорить, что одновременно с голосовыми упражнениями этот крысарик разбомбил нам всю квартиру? Думаю, вы и так догадались...
Вот так и живем. Поклон, ребята.