мемориал вражды народов-2
или Отписка о том, как десятник козачей Селенгинского острогу Оска Васильев в 7174 году от сотворения мира обманул енисейского воеводу Василея Елизарьевича Голохвастова
(Окончание. Начало в № 3 (153) «НБ», 27 января 2013 г.)
«Зимовье- призрак»
Итак, поставим вопрос: можно ли проверить достоверность информации о строительстве в 7174 году (1665-1666 годах) зимовья в устье Уды, содержащейся в донесении («отписке») селенгинского приказчика Осипа Васильева? Конечно, можно! Против одного-единственного свидетельства самого Васильева о том, что было «поставлено зимовье», есть несколько вполне себе достоверных документов, свидетельствующих о том, что никакого зимовья в период с 1668-го по 1677-й год здесь не существовало.
Я не буду перечислять названия всех официальных документов за это время по линии Сибирского и Посольского приказов, касающихся жизнедеятельности острогов на территории от Енисейска до Нерчинска - «отпискок», «росписей», «наказных грамот», «расспросных речей», «статейных списков», «переписных книг», «проезжих грамот», «указных памятей», «дел приказных изб», «челобитных», «актов», «выписок из ясачных книг» и т.д. Потому, что это заняло бы не одну газетную полосу. Но факт остается фактом: ни в одном из документов 1665-1680 годов о связанных между собой Енисейском, Иркутском, Братском, Балаганском, Баргузинском, Селенгинском, Еравнинском, Баунтовском, Иргенском, Нерчинском и других острогах ни разу (!) не упоминается ясачное зимовье на Уде, якобы относящееся к Селенгинскому острогу.
И это при том, что между острогами и относящимися к ним заимками и слободами в этот период активно перемещаются по делам службы люди-подданные Московского царства, четырех монгольских ханств, Цинской империи, перевозятся товары, дипломатическая, чиновничья и хозяйственная почта, собранный ясак, оружие. Все эти перемещения людей и вещей детальнейшим образом фиксируются и описываются (персонально и поштучно).
Но этого злополучного «ясачного зимовья» как будто бы вообще не существует. Оно нигде не фигурирует. Хотя если говорить о сборе ясака, то в соответствующих документах («отписках», «росписях ясачных сборов») дотошно описывается этот процесс. То есть, в них указывается не только год, но и точное количество соболей и другой собранной «рухляди», называется кто персонально и где конкретно (с указанием острога, заимки или местности) собирал ясак, и даже то, на скольких штуках «рухляди» есть «пупки и хвосты»!
Опись и чертеж Перфильева
Теперь о конкретных документах, касающихся специального изучения и досмотра всего хозяйства Селенгинского острога и относящейся к нему заимки, а также содержащих подробное описание поселений московитов и «иноземцов» по реке Селенге и в устьях рек Чикой, Оронгой, Уда, Итанца (вниз от Селенгинского острога) в интересующий нас период времени, то есть со времени строительства Селенгинского острога (7 октября 1665 года) и до 1680 года, когда появились первые упоминания об Удинском остроге.
Здесь необходимо напомнить о том, что уже через год после появления в устье Чикоя Селенгинского острога московский царь Алексей Михайлович в своей грамоте из Сибирского приказа в Москве поручил енисейскому воеводе Кириллу Яковлеву, сменившему на этом «кормлении» Василия Голохвастова, сделать «досмотр и опись острога», произвести «допросы» казаков и составить чертеж. Что и было сделано. Причем, дважды - в 1668-м году и еще через пять лет, в 1673 году.
В 1668 годы с первой в истории Селенгинского острога царской ревизией сюда приезжает из Енисейска сын боярский Иван Перфильев.
Первый документ, который содержит опись Селенгинского острога - это «отписка»-донесение Ивана Перфильева «о состоянии Мунгальской земли, о пути в Китай и о переговорах его с Кукан-ханом (Цэцэн-ханом - С.Б.) относительно ясака и свободного пропуска русских людей через Мунгальскую землю», отправленная в Москву из Енисейска в июле 7176 (1668) года. В этом донесении боярский сын подробно описывает путь до Селенгинского острога, свою дипломатическую миссию к монгольскому Цэцэн-хану и территорию, которая тому принадлежит.
Кроме того, документ содержит первую опись Селенгинского острога: «… А Селенгинской острог поставлен над рекою Селенгою, мерою стены по пятнадцать сажен, по углам четыре избы, на избах - башни. Около острогу надолбы. А места прилегли около острогу степи каменные, пашенных мест нет нигде и овощей никаких не родитца; местами есть яблони и сандал. А кочюют близ Селенгинсково острога все мунгальские люди розных тайш, а иные люди опроче мунгал блиско Селенгинсково острога не кочюют.
Иван Перфильев свидетельствует в отписке, что перспектив обложить данью «мунгал», которые в подданстве быть не хотят, пока нет, поскольку «…мунгальским людем ласкою и посольством не чая им быть в ясачном платежу, потому что земля гораздо многолюдна и люди самовластны и больших своих мало почитают и речь их похвальная, что стоять им всем царям и тайшам друг за друга за един человек откуда будет война».
По мнению боярского сына, потенциальным данниками Москвы здесь являются тунгусы. «…Есть в верх Чика и Хилка рек тунгусы - юрт с шестьдесят, от Селенгинсково острога дней за пять или за шесть, - пишет Иван Перфильев в своем донесении. - И тех тунгусов за помочью божиею мочно ли будет привести под великого государя высокую руку в ясачной платеж…».
Как видно из отписки, ни о каких «тунгусских людях Коленкурского роду», для которых было поставлено зимовье в устье Уды, речи нет. А сами насельники острога строят планы обложить данью тунгусов, которые живут в верховьях Чикоя и Хилка. Никакого ясачного зимовья в описи Селенгинского острога нет. Трудно предположить, что если бы это зимовье существовало, то служилый человек, прибывший сюда специально для «досмотра и описи» острожного хозяйства, мог бы не написать о нем в своем отчете («отписке»).
Досмотр капитана драгунов Полякова
Второй раз подобный досмотр был произведен в 1673 году, перед тем, как из Москвы отправилось первое русское посольство к цинскому императору Китая. Материалы этой ревизии были специально истребованы из Сибирского приказа в Москве для возглавившего посольство Николае Милеску-Спэтару (Николая Спафария), известного политического деятеля Молдовы и Валахии, а позже первого русского посла в Китай. nbsp;
В «Списке с доезду тобольского сына боярского Степана Полякова о досмотре Ново-Селенгинского острога и его окрестностей», датируемом 23 ноября 7181 года (3 декабря 1673 года), тоже никакое зимовье на Уде не фигурирует. Хотя драгунский капитан из тогдашнего административного центра Сибири Тобольска был послан в Селенгинский острог как раз для «дозору новаго острогу», а также для того, чтобы описать «каковы в нем крепости и около какия есть угодья, и много ли пашенных земель, и какие живут люди».
Тобольский резизор очень подробно описывает сам Селенгинский острог со всеми его постройками - стенами, башнями, воротами, избами, острожинами и бойницами, малым острогом, часовней со святыми образами, церковью, вышками с караулом, амбарами и надолбами. Также описаны церковь и казачьи поселения, построенные за территорией самого острога, в том числе и вниз по реке: «…А за острогом к Селенге реке от казачьи строенье поставлено изб и дворов 21 двор. А вниз по Селенге реке от Селенгинского острогу ехати легким конем 2 дни построена заимка, а на заимки поставлено 6 изб и дворов».
Обратите внимание, что в своем «Списке..» Степан Поляков фиксирует все строения, приписанные к Селенгинскому острогу. В частности, там говорится и о заимке казака Ивана Тюхина, находящейся, как пишет Поляков, в двух днях езды на лошади (налегке) от острога. Эта заимка довольна известна в истории края и России, она служила отправной точкой посольства Николая Спафария в 1675 году. Там же в 1688-1689 годах размещались «зимние квартиры» одного из трех полков московских стрельцов (под командованием полковника Федора Скрипицына), которые прибыли на границу с Китаем в составе армии, сопровождавшей царского посла Федора Головина, заключившего Нерчинский договор 1689 года о границе с Цинским Китаем.
Вот что свидетельствует Степан Поляков в 1673 году о хозяйственной деятельности на заимке Ивана Тюхина: «…А у него же Любимка (казачий десятник Л. Федоров - С.Б.) на его заимке на себя и у служилых людей ко 181 году своей пахоты спахано и посеяно у них на себя 29 десятин и около их казачьи заимки выше и ниже пахатной земли по его Степанову досмотру человек на 60 и больши будет. Да в 180 году у него же, Любимка, спахано и посеяно на Великих Государей ко 181 году полторы десятины и посеяно полвосма пуда ржи».
Подробно досмотрев и описав в «списке» и сам Селенгинский острог, и приписанные к нему казачью деревню возле острога и заимку селенгинского казака Ивана Тюхина, расположенную в 200 километрах от Чикоя, боярский сын из Тобольска Степан Поляков ничего не пишет и даже не видит «ясачное зимовье» в устье Уды, где согласно отписке Осипа Васильева, уже восемь лет как собирается ясак! Хотя Степан Поляков как раз и прибыл сюда для того, чтобы сделать опись всего, что приписано к Селенгинскому острогу.
«Сибирское Эльдорадо»
Так, может быть, «зимовье» не попадает в опись и не подвергается досмотру со стороны капитана сибирских драгунов не потому, что о нем забыли рассказать Полякову, и не потому, что он, минимум дважды проезжая мимо зимовья (как и раньше Иван Перфильев), по рассеянности его не заметил? Может быть, дело тут в другом? А именно в том, что восемь лет до этого казачий десятник Оска Васильев просто обманул енисейского воеводу Василия Голохвастова, написав в донесении о том, что «поставлено зимовье в усть Уды реки»?
Напомним, что основным занятием русских казаков в Сибири, так же как и английских и французских пиратов в Атлантике и Карибском море, а также испанских конкистадоров в Южной Америке был грабеж местного населения и приведения туземцев к коронам своих монарших особ (московского царя, британской королевы и французского короля). И пираты, и конкистадоры, и казаки плыли к своей цели на кораблях. Одни по океану, другие по сибирским рекам, перетаскивая свои струги волоком из верховьев одной реки в верховья другой.
Снаряжение для таких экспедиций и в Сибири, и на Карибах осуществлялось в долг у купцов или монархов, в надежде найти свое «эльдорадо». В случае с экспедицией на Селенгу казаки Гаврило Ловцов и Осип Васильев новых данников, пушнины и золота не нашли. И, скорее всего, для того, что освободиться от денежно-пушного долга («должились в кабалы и давали на себя крепкие записи с уговором и порукою круговою» - С.Б.) десятник Васильев решил просто приписать себе строительство зимовья!
Спафарий и «мунгальския юрты»
К этому же выводу можно прийти, расследуя маршрут, по которому проходило в 1675 году посольство из Москвы в Китай. Его возглавлял находившийся на русской службе дипломат и переводчик Николай Спафарий. В общей сложности в устье Уды, где, по словам Осипа Васильева, с 1665 года стояло казачье зимовье, посол Спафарий проходил четыре (!) раза, и ни разу не видел здесь никакого зимовья.
Все перемещения посла зафиксированы в его путевом дневнике, который он начал 3-го мая 7183 года (13 мая 1674 года), отправляясь в путешествие из столицы Сибири - расположенного на Иртыше города Тобольска (ныне районный центр Тюменской области РФ). В дальнейшем эти записи составили его знаменитую «Книгу, а в ней писано путешествие Царства Сибирского».
Итак, Николай Спафарий переправился через Байкал и добрался до Ильинской слободы на Селенге 25 сентября 7184 года (5 октября 1675 года). А уже 30 сентября его посольство сухим путем (на лошадях и верблюдах) выехало в Селенгинский острог с заимки казака Ивана Тюхина, расположенного в 4-х верстах выше Ильинской слободы. Как пишет Спафарий, они ехали по правой стороне Селенги по маршруту следования вверх по реке, то есть по ее левому берегу. Проследим, какие же поселения встречал Спафарий на своем пути.
30 сентября
- «на правой стороне реки Селенги юрты мунгальския, от деревни Тюхины 25 верст»
- «против юрт на левой стороне река Уда. На той же стороне юрты мунгальския, от юрт пол 2 версты» (то есть, Спафарий с посольством проехал устье Уды по левому берегу Селенги, а на противоположном берегу видел только юрты, а зимовья не видел)
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт 3 версты»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт мунгальских же 3 версты»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт 2 версты»
- «На той же стороне реки Селенги юрты мунгальския, от юрт 6 верст».
1 октября
- «Река Рангой (Оронгой - С.Б.), а вытекла из гор каменных, от юрт 3 версты», «на той же стороне юрты мунгальския ж, от реки Рангоя версты»
- «На левой стороне реки Селенги река Хилок», «на правой стороне юрты мунгальския, от реки Хилка 12 верст»
2 октября
- «На той же стороне юрты мунгалъския, от юрт 5 верст»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт 3 версты»
- «а от тех юрт до юрт Лабиных 5 верст»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт Лабиных пол 2 версты»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт 3 версты»
- «На той же стороне юрты, от юрт 5 верст»
- «На левой стороне юрты мунгальския, от юрт 6 верст»
- «И октября во 2-й день приехали в Селенгинской острог»
Таким образом, в первый раз проезжая по Селенге (по левому берегу) выше заимки Ивана Тюхина Спафарий обнаружил только «юрты мунгальския». Зимовья в устье Уды, которое должно было стоять на правом берегу (на левой стороне по пути следования), посол, конечно, мог и не заметить. Но трудно предположить, что казаки в заимке Тюхина и в Ильинской слободе, приписанные к Селенгинскому острогу, а также те служилые люди Селенгинского острога, которые сопровождали царского посла в этой поездке, не сообщили бы ему о зимовье, если бы оно там действительно стояло.
Спафарий и казаки
Второй раз мимо места, где должно было стоять зимовье, Николай Спарафий проезжал на обратном пути из Селенгинского острога до заимки Тюхина. Так это описывается в его книге: «…И стояли в остроге октября по 4-е число, и видя, что на продажу Мунгальцы в острог скота не пригоняют, отпустили Великаго Государя служилых людей для покупки скота в дальние мунгальские улусы, а сам возвратился назад в заимку того ж числа иным путем, не тем, которым ехал подле реки в острог. И октября в 7-й день приехали опять в заимку». То есть, разведывая местность, Спафарий налегке, без обоза добрался до заимки «иным путем», на этот раз вдоль правого берега Селенги, поближе к месту «зимовья-призрака».
И опять он не увидел злосчастного зимовья в устье реки Уды, и никто ему не сообщил о том, что здесь близко находится зимовье, еще один, так сказать, укрепленный «опорный пункт». В котором, кстати, можно было бы остановиться на ночлег. Удивительна в этом случае неосведомленность или забывчивость местных казаков, которые в первую очередь обязаны были доложить послу от самого царя обо всех русских поселениях, так же как о самом Селенгинском остроге и заимке Ивана Тюхина. Но казаки молчат, как китайские шпионы! А было ли зимовье?!
Зимовье взлетело в небо?
И, наконец, в третий раз маршрут посольства Спафария пролегал прямо по тому месту, где позже был построен Удинский острог, а, по словам многих историков, до постройки острога стояло зимовье. Этот путь детально описан в книге Спафария.
С заимки Тюхина посольство Спафария на лошадях, верблюдах и быках выехало 5 ноября 7184 года (15 ноября 1675 года). Целью его был Нерчинский острог, откуда он должен был отправиться в Китай для переговоров с цинскими чиновниками. Добираться до Нерчинска, опасаясь враждебных «мунгалов» Николай Спафарий решил новым путем - не по Хилку или Чикою, как это делали казаки раньше, а вдоль реки Уды до Еравнинских озер и далее до Нерчинска.
В первый день Спафарий со своими людьми переехал по льду (сроки начала ледостава в то время падали на 26 октября, или 5 ноября по современному календарю) две протоки на Селенге и продвинулся по правому берегу реки (по левой стороне по пути следования) на 8 верст через горы и утесы. Свой первый стан на ночлег путники разбили «возле реки на лугу». Во второй день путешествия, 6 ноября (16 ноября) посольство объехало прибрежный утес, переехало реку Итанцу, продвинулось еще на 7 километров и уперлось в другой крутой утес. Объехать его сухим путем было невозможно, сделать это по воде вдоль берега мешали течение и «льды великия». Не оставалось ничего другого, кроме как разбить стан «на лугу» и ждать, пока не станет льдом Селенга.
8 (18) ноября посольство пыталось обойти утес по реке, скованной льдом, однако лед проломился, и пришлось возвратиться назад. Часть вьючных животных (быков, верблюдов) удалось вытащить из воды, но некоторые из них вместе с вьюками утонули. До устья Уды добрались только 9 (19) ноября.
Вот так описывает Николай Спафарий этот день: «Стан 3-й. Ноября в 9-й день переехали за реку, и как объехали те великие утесы, и за реку опять переехали и ехали по лугам верст с 20 возле реки Селенги, и ночевали на усть реки Уды». Обратите внимание, опять ничего не говорится о зимовье, как будто бы его нет. То есть, Спафарий с посольством шел сначала по правому берегу Селенги, затем по правому берегу Уды. Затем даже останавливался ночевать в устье этой реки, но не в зимовье, что было бы логичнее, удобнее, теплее и безопаснее, а прямо в «в чистом поле». Пресловутое зимовье так и не было обнаружено. Ни Спафарием, ни сопровождающими его казаками.
После ночевки в устье Уды (где-то вблизи зимовья?), Спафарий двинулся дальше (внимание!) по левой стороне реки, то есть все по тому же правому берегу Уды. По тому берегу, где как раз и должно было стоять зимовье! «…Стан 4-й. Ноября в 10-й день ехали по реке Уде с левую сторону борами и степью и переезжали речку маленькую и ночевали подле реки Уды от стану 25 верст». Получается, что этот немаленький по численности отряд служилых людей и казаков с целым обозом, верблюдами, быками прошел в непосредственной близости, или вообще прямо по тому месту, где якобы стояло жилое укрепленное зимовье. Сооружение, в котором якобы собирался ясак, в котором должен был кто-то жить, нести караул, следить за передвижениями не только крупных отрядов, но даже просто отдельных людей и охотников! Так где же было это зимовье? Или оно взлетело в небо, а когда Спафарий прошел, опять опустилось на землю?
«Ничего не вижу…»
Самое интересное, что хотя Спафарий так и не увидел этого зимовья в устье Уды, он о нем все-таки напишет. Но не в тот день, когда будет проходить мимо него, а только через 10 дней, находясь в 275 верстах от этого места, почти у истоков реки. «Стан 10-й. Ноября в 16-й день ехали по той же реке Уде до половина дни, и оставили реку направе, а ехали на лево; а река Уда течет из хребта, и по ней казаки промышляют соболи, и ныне на усть реки Уды есть зимовье казачье». Спафарий упоминает зимовье со слов сопровождающих его казаков, которые все-таки рассказали послу о том, что некие казаки, оказывается, занимаются не тем, что собирают соболиный платеж с тунгусов, а тем, что сами промышляют соболя. И о том, что они якобы используют для этого зимовье! Которого никто из служилых людей не видел, даже когда проходил чуть ли не прямо по этому зимовью.
Кстати, Николае Милеску-Спэтару, чье посольство в итоге завершилось фиаско (китайские сановники не восприняли его всерьез и не стали с ним ничего обсуждать) вернулся в Москву только в 1677 году. Возвращаться назад он мог либо опять по Уде, либо южным путем через Селенгинский острог. О маршруте его возвращения достоверно ничего неизвестно. Его дневниковые записи заканчиваются с прибытием посольства в Китай. Но если его обратный путь пролегал по Уде, то он мог и в четвертый раз проходить мимо зимовья. В его книге так и не появилось его свидетельство о существовании зимовья. Следовательно, он либо возвращался по Хилку, либо тем же путем, но зимовья опять не увидел!
Памятник едет в Селенгинск?
Таким образом, ни Гаврило Ловцов, ни Осип Васильев не ставили зимовья в устье Уды. И нет ни одного достоверного свидетельства того, что это зимовье действительно существовало. Кроме сомнительной и очень скупой информации самого Васильева, информации без даты постройки, описания обстоятельств и указания на то, кто его построил, что было весьма нехарактерно для подобного рода документов того времени. За 15 лет, до постройки уже Удинского острога, никто информацию Васильева не подтвердил.
Если даже это зимовье и существовало, то никакого исторического значения это сооружение явно не имело. Поскольку цели оно своей не выполняло, ясак с тунгусов, которые «разбрелись», не собирался, в зимовье никто службу не нес, не жил, никто из ответственных служилых людей его ни разу не видел и никто не писал о нем начальству в Енисейск, Тобольск или Москву.
Итак, есть ли какие-то основания для строительства в Улан-Удэ памятника Гавриле Ловцову и Осипу Васильеву, как основателям города? Никаких. Где нужно ставить такой памятник? Рядом с Новоселенгинском, на другом берегу Селенги, на месте старого города Селенгинска, берущего свое начало с Селенгинского острога. Нет никаких сомнений, что именно этот острог в октябре 1665 года построили енисейские казаки Ловцов и Васильев.
Томский след в истории
Так кому же можно поставить памятник как основателю Улан-Удэ, если миф о том, что «город начинался с зимовья» будет развеян? По логике, тому, кто построил Удинский острог, первые упоминания о котором появились в 1680 году. Имеются в виду два небольших документа.
Это «Роспись торгового человека Исая Остафьева Посаленова», датированная июлем 1680 года, в которой он пишет: «… иду я из Иркутского острогу мимо Удинского острогу в Дауры, в Нерчинский и Албазинский остроги, а со мной идет русяново свово привозного товару».
Другой документ - это «Проезжая, выданная брату торгового человека Митрофана Панкратьева Михаилу Панкратьеву на проезд из Иркутского в Удинский и Баргузинский остроги с русским товаром». В проезжей грамоте от 9 (19) октября 1680 года говорится: «…По государеву цареву и великого князя Феодора Алексеевича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца указу отпущены из Иркуцково за Байкал на Селенгу в Удинской и в Баргузинской остроги торгового человека Митрофана Панкратьева брат ево родной Мишка Панкратьев».
В различных исторических работах и энциклопедиях, изданных в последние годы, постройку Удинского острога-крепости приписывают приказчику Селенгинского острога, боярскому сыну из Томска Ивану Поршенникову, который сменил на этом посту Осипа Васильева, Последний выучил монгольский язык и в 1668 году был послан с переписными книгами в Москву, а затем приезжал сюда в качестве толмача на переговорах с монголами. Гаврило Ловцов также путешествовал в сопровождении посольств монгольских правителей, заменял Ивана Поршенникова в качестве приказчика Селенгинского острога, когда тот уезжал с торговой миссией в Китай.
Впрочем, документов о самом строительстве Удинского острога Иваном Поршенниковым тоже нет. Известно пока только то, что последний был приказчиком в Селенгинске в 1680 году, когда Удинский острог, считавшийся пригородом Селенгинска, появился в официальных документах, относящихся к ведомству Сибирского приказа.
Милеску-Спэтару или Головин?
Строителями же города Удинского (Удинска) являются царский посол и сподвижник Петра Первого, будущий государственный канцлер Российской Империи, коренной сибиряк и сын тобольского воеводы Федор Головин, заключивший с Китаем Нерчинский договор, и московские стрельцы двух полков (полковники Павел Грабов и Антон фон Шмаленберг), которые в 1689 году возвели новую крепость-город на месте бывшего малого острога. В официальной российской истории 18 -19 веков Головин считался основателем городов Нерчинска и Удинска, являвшихся до этого «пригородами» Селенгинска.
Можно вспомнить также и Николае Милеску-Спэтару, который впервые в 1675 году написал о возможности строительства острога на Уде из-за выгодного стратегического и географического положения. Спафарий писал: «…а в тех местах от реки Уды степь в ширину версты по три, а за степьми горы, а на горах лес всякий, и места самыя добрыя и конские кормы хорошие и солонцы многие, что лутче тех кормов, что по Уде скоту не надобно; и подле реки Уды мочно и острог ставить и суды делать и места хлебороднаго сыскать мочно».
Возможно, из этих трех исторических личностей и нужно выбрать того, кто может быть признан основателем нашего города.
Сергей Басаев
(Окончание. Начало в № 3 (153) «НБ», 27 января 2013 г.)
«Зимовье- призрак»
Итак, поставим вопрос: можно ли проверить достоверность информации о строительстве в 7174 году (1665-1666 годах) зимовья в устье Уды, содержащейся в донесении («отписке») селенгинского приказчика Осипа Васильева? Конечно, можно! Против одного-единственного свидетельства самого Васильева о том, что было «поставлено зимовье», есть несколько вполне себе достоверных документов, свидетельствующих о том, что никакого зимовья в период с 1668-го по 1677-й год здесь не существовало.
Я не буду перечислять названия всех официальных документов за это время по линии Сибирского и Посольского приказов, касающихся жизнедеятельности острогов на территории от Енисейска до Нерчинска - «отпискок», «росписей», «наказных грамот», «расспросных речей», «статейных списков», «переписных книг», «проезжих грамот», «указных памятей», «дел приказных изб», «челобитных», «актов», «выписок из ясачных книг» и т.д. Потому, что это заняло бы не одну газетную полосу. Но факт остается фактом: ни в одном из документов 1665-1680 годов о связанных между собой Енисейском, Иркутском, Братском, Балаганском, Баргузинском, Селенгинском, Еравнинском, Баунтовском, Иргенском, Нерчинском и других острогах ни разу (!) не упоминается ясачное зимовье на Уде, якобы относящееся к Селенгинскому острогу.
И это при том, что между острогами и относящимися к ним заимками и слободами в этот период активно перемещаются по делам службы люди-подданные Московского царства, четырех монгольских ханств, Цинской империи, перевозятся товары, дипломатическая, чиновничья и хозяйственная почта, собранный ясак, оружие. Все эти перемещения людей и вещей детальнейшим образом фиксируются и описываются (персонально и поштучно).
Но этого злополучного «ясачного зимовья» как будто бы вообще не существует. Оно нигде не фигурирует. Хотя если говорить о сборе ясака, то в соответствующих документах («отписках», «росписях ясачных сборов») дотошно описывается этот процесс. То есть, в них указывается не только год, но и точное количество соболей и другой собранной «рухляди», называется кто персонально и где конкретно (с указанием острога, заимки или местности) собирал ясак, и даже то, на скольких штуках «рухляди» есть «пупки и хвосты»!
Опись и чертеж Перфильева
Теперь о конкретных документах, касающихся специального изучения и досмотра всего хозяйства Селенгинского острога и относящейся к нему заимки, а также содержащих подробное описание поселений московитов и «иноземцов» по реке Селенге и в устьях рек Чикой, Оронгой, Уда, Итанца (вниз от Селенгинского острога) в интересующий нас период времени, то есть со времени строительства Селенгинского острога (7 октября 1665 года) и до 1680 года, когда появились первые упоминания об Удинском остроге.
Здесь необходимо напомнить о том, что уже через год после появления в устье Чикоя Селенгинского острога московский царь Алексей Михайлович в своей грамоте из Сибирского приказа в Москве поручил енисейскому воеводе Кириллу Яковлеву, сменившему на этом «кормлении» Василия Голохвастова, сделать «досмотр и опись острога», произвести «допросы» казаков и составить чертеж. Что и было сделано. Причем, дважды - в 1668-м году и еще через пять лет, в 1673 году.
В 1668 годы с первой в истории Селенгинского острога царской ревизией сюда приезжает из Енисейска сын боярский Иван Перфильев.
Первый документ, который содержит опись Селенгинского острога - это «отписка»-донесение Ивана Перфильева «о состоянии Мунгальской земли, о пути в Китай и о переговорах его с Кукан-ханом (Цэцэн-ханом - С.Б.) относительно ясака и свободного пропуска русских людей через Мунгальскую землю», отправленная в Москву из Енисейска в июле 7176 (1668) года. В этом донесении боярский сын подробно описывает путь до Селенгинского острога, свою дипломатическую миссию к монгольскому Цэцэн-хану и территорию, которая тому принадлежит.
Кроме того, документ содержит первую опись Селенгинского острога: «… А Селенгинской острог поставлен над рекою Селенгою, мерою стены по пятнадцать сажен, по углам четыре избы, на избах - башни. Около острогу надолбы. А места прилегли около острогу степи каменные, пашенных мест нет нигде и овощей никаких не родитца; местами есть яблони и сандал. А кочюют близ Селенгинсково острога все мунгальские люди розных тайш, а иные люди опроче мунгал блиско Селенгинсково острога не кочюют.
Иван Перфильев свидетельствует в отписке, что перспектив обложить данью «мунгал», которые в подданстве быть не хотят, пока нет, поскольку «…мунгальским людем ласкою и посольством не чая им быть в ясачном платежу, потому что земля гораздо многолюдна и люди самовластны и больших своих мало почитают и речь их похвальная, что стоять им всем царям и тайшам друг за друга за един человек откуда будет война».
По мнению боярского сына, потенциальным данниками Москвы здесь являются тунгусы. «…Есть в верх Чика и Хилка рек тунгусы - юрт с шестьдесят, от Селенгинсково острога дней за пять или за шесть, - пишет Иван Перфильев в своем донесении. - И тех тунгусов за помочью божиею мочно ли будет привести под великого государя высокую руку в ясачной платеж…».
Как видно из отписки, ни о каких «тунгусских людях Коленкурского роду», для которых было поставлено зимовье в устье Уды, речи нет. А сами насельники острога строят планы обложить данью тунгусов, которые живут в верховьях Чикоя и Хилка. Никакого ясачного зимовья в описи Селенгинского острога нет. Трудно предположить, что если бы это зимовье существовало, то служилый человек, прибывший сюда специально для «досмотра и описи» острожного хозяйства, мог бы не написать о нем в своем отчете («отписке»).
Досмотр капитана драгунов Полякова
Второй раз подобный досмотр был произведен в 1673 году, перед тем, как из Москвы отправилось первое русское посольство к цинскому императору Китая. Материалы этой ревизии были специально истребованы из Сибирского приказа в Москве для возглавившего посольство Николае Милеску-Спэтару (Николая Спафария), известного политического деятеля Молдовы и Валахии, а позже первого русского посла в Китай. nbsp;
В «Списке с доезду тобольского сына боярского Степана Полякова о досмотре Ново-Селенгинского острога и его окрестностей», датируемом 23 ноября 7181 года (3 декабря 1673 года), тоже никакое зимовье на Уде не фигурирует. Хотя драгунский капитан из тогдашнего административного центра Сибири Тобольска был послан в Селенгинский острог как раз для «дозору новаго острогу», а также для того, чтобы описать «каковы в нем крепости и около какия есть угодья, и много ли пашенных земель, и какие живут люди».
Тобольский резизор очень подробно описывает сам Селенгинский острог со всеми его постройками - стенами, башнями, воротами, избами, острожинами и бойницами, малым острогом, часовней со святыми образами, церковью, вышками с караулом, амбарами и надолбами. Также описаны церковь и казачьи поселения, построенные за территорией самого острога, в том числе и вниз по реке: «…А за острогом к Селенге реке от казачьи строенье поставлено изб и дворов 21 двор. А вниз по Селенге реке от Селенгинского острогу ехати легким конем 2 дни построена заимка, а на заимки поставлено 6 изб и дворов».
Обратите внимание, что в своем «Списке..» Степан Поляков фиксирует все строения, приписанные к Селенгинскому острогу. В частности, там говорится и о заимке казака Ивана Тюхина, находящейся, как пишет Поляков, в двух днях езды на лошади (налегке) от острога. Эта заимка довольна известна в истории края и России, она служила отправной точкой посольства Николая Спафария в 1675 году. Там же в 1688-1689 годах размещались «зимние квартиры» одного из трех полков московских стрельцов (под командованием полковника Федора Скрипицына), которые прибыли на границу с Китаем в составе армии, сопровождавшей царского посла Федора Головина, заключившего Нерчинский договор 1689 года о границе с Цинским Китаем.
Вот что свидетельствует Степан Поляков в 1673 году о хозяйственной деятельности на заимке Ивана Тюхина: «…А у него же Любимка (казачий десятник Л. Федоров - С.Б.) на его заимке на себя и у служилых людей ко 181 году своей пахоты спахано и посеяно у них на себя 29 десятин и около их казачьи заимки выше и ниже пахатной земли по его Степанову досмотру человек на 60 и больши будет. Да в 180 году у него же, Любимка, спахано и посеяно на Великих Государей ко 181 году полторы десятины и посеяно полвосма пуда ржи».
Подробно досмотрев и описав в «списке» и сам Селенгинский острог, и приписанные к нему казачью деревню возле острога и заимку селенгинского казака Ивана Тюхина, расположенную в 200 километрах от Чикоя, боярский сын из Тобольска Степан Поляков ничего не пишет и даже не видит «ясачное зимовье» в устье Уды, где согласно отписке Осипа Васильева, уже восемь лет как собирается ясак! Хотя Степан Поляков как раз и прибыл сюда для того, чтобы сделать опись всего, что приписано к Селенгинскому острогу.
«Сибирское Эльдорадо»
Так, может быть, «зимовье» не попадает в опись и не подвергается досмотру со стороны капитана сибирских драгунов не потому, что о нем забыли рассказать Полякову, и не потому, что он, минимум дважды проезжая мимо зимовья (как и раньше Иван Перфильев), по рассеянности его не заметил? Может быть, дело тут в другом? А именно в том, что восемь лет до этого казачий десятник Оска Васильев просто обманул енисейского воеводу Василия Голохвастова, написав в донесении о том, что «поставлено зимовье в усть Уды реки»?
Напомним, что основным занятием русских казаков в Сибири, так же как и английских и французских пиратов в Атлантике и Карибском море, а также испанских конкистадоров в Южной Америке был грабеж местного населения и приведения туземцев к коронам своих монарших особ (московского царя, британской королевы и французского короля). И пираты, и конкистадоры, и казаки плыли к своей цели на кораблях. Одни по океану, другие по сибирским рекам, перетаскивая свои струги волоком из верховьев одной реки в верховья другой.
Снаряжение для таких экспедиций и в Сибири, и на Карибах осуществлялось в долг у купцов или монархов, в надежде найти свое «эльдорадо». В случае с экспедицией на Селенгу казаки Гаврило Ловцов и Осип Васильев новых данников, пушнины и золота не нашли. И, скорее всего, для того, что освободиться от денежно-пушного долга («должились в кабалы и давали на себя крепкие записи с уговором и порукою круговою» - С.Б.) десятник Васильев решил просто приписать себе строительство зимовья!
Спафарий и «мунгальския юрты»
К этому же выводу можно прийти, расследуя маршрут, по которому проходило в 1675 году посольство из Москвы в Китай. Его возглавлял находившийся на русской службе дипломат и переводчик Николай Спафарий. В общей сложности в устье Уды, где, по словам Осипа Васильева, с 1665 года стояло казачье зимовье, посол Спафарий проходил четыре (!) раза, и ни разу не видел здесь никакого зимовья.
Все перемещения посла зафиксированы в его путевом дневнике, который он начал 3-го мая 7183 года (13 мая 1674 года), отправляясь в путешествие из столицы Сибири - расположенного на Иртыше города Тобольска (ныне районный центр Тюменской области РФ). В дальнейшем эти записи составили его знаменитую «Книгу, а в ней писано путешествие Царства Сибирского».
Итак, Николай Спафарий переправился через Байкал и добрался до Ильинской слободы на Селенге 25 сентября 7184 года (5 октября 1675 года). А уже 30 сентября его посольство сухим путем (на лошадях и верблюдах) выехало в Селенгинский острог с заимки казака Ивана Тюхина, расположенного в 4-х верстах выше Ильинской слободы. Как пишет Спафарий, они ехали по правой стороне Селенги по маршруту следования вверх по реке, то есть по ее левому берегу. Проследим, какие же поселения встречал Спафарий на своем пути.
30 сентября
- «на правой стороне реки Селенги юрты мунгальския, от деревни Тюхины 25 верст»
- «против юрт на левой стороне река Уда. На той же стороне юрты мунгальския, от юрт пол 2 версты» (то есть, Спафарий с посольством проехал устье Уды по левому берегу Селенги, а на противоположном берегу видел только юрты, а зимовья не видел)
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт 3 версты»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт мунгальских же 3 версты»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт 2 версты»
- «На той же стороне реки Селенги юрты мунгальския, от юрт 6 верст».
1 октября
- «Река Рангой (Оронгой - С.Б.), а вытекла из гор каменных, от юрт 3 версты», «на той же стороне юрты мунгальския ж, от реки Рангоя версты»
- «На левой стороне реки Селенги река Хилок», «на правой стороне юрты мунгальския, от реки Хилка 12 верст»
2 октября
- «На той же стороне юрты мунгалъския, от юрт 5 верст»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт 3 версты»
- «а от тех юрт до юрт Лабиных 5 верст»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт Лабиных пол 2 версты»
- «На той же стороне юрты мунгальския, от юрт 3 версты»
- «На той же стороне юрты, от юрт 5 верст»
- «На левой стороне юрты мунгальския, от юрт 6 верст»
- «И октября во 2-й день приехали в Селенгинской острог»
Таким образом, в первый раз проезжая по Селенге (по левому берегу) выше заимки Ивана Тюхина Спафарий обнаружил только «юрты мунгальския». Зимовья в устье Уды, которое должно было стоять на правом берегу (на левой стороне по пути следования), посол, конечно, мог и не заметить. Но трудно предположить, что казаки в заимке Тюхина и в Ильинской слободе, приписанные к Селенгинскому острогу, а также те служилые люди Селенгинского острога, которые сопровождали царского посла в этой поездке, не сообщили бы ему о зимовье, если бы оно там действительно стояло.
Спафарий и казаки
Второй раз мимо места, где должно было стоять зимовье, Николай Спарафий проезжал на обратном пути из Селенгинского острога до заимки Тюхина. Так это описывается в его книге: «…И стояли в остроге октября по 4-е число, и видя, что на продажу Мунгальцы в острог скота не пригоняют, отпустили Великаго Государя служилых людей для покупки скота в дальние мунгальские улусы, а сам возвратился назад в заимку того ж числа иным путем, не тем, которым ехал подле реки в острог. И октября в 7-й день приехали опять в заимку». То есть, разведывая местность, Спафарий налегке, без обоза добрался до заимки «иным путем», на этот раз вдоль правого берега Селенги, поближе к месту «зимовья-призрака».
И опять он не увидел злосчастного зимовья в устье реки Уды, и никто ему не сообщил о том, что здесь близко находится зимовье, еще один, так сказать, укрепленный «опорный пункт». В котором, кстати, можно было бы остановиться на ночлег. Удивительна в этом случае неосведомленность или забывчивость местных казаков, которые в первую очередь обязаны были доложить послу от самого царя обо всех русских поселениях, так же как о самом Селенгинском остроге и заимке Ивана Тюхина. Но казаки молчат, как китайские шпионы! А было ли зимовье?!
Зимовье взлетело в небо?
И, наконец, в третий раз маршрут посольства Спафария пролегал прямо по тому месту, где позже был построен Удинский острог, а, по словам многих историков, до постройки острога стояло зимовье. Этот путь детально описан в книге Спафария.
С заимки Тюхина посольство Спафария на лошадях, верблюдах и быках выехало 5 ноября 7184 года (15 ноября 1675 года). Целью его был Нерчинский острог, откуда он должен был отправиться в Китай для переговоров с цинскими чиновниками. Добираться до Нерчинска, опасаясь враждебных «мунгалов» Николай Спафарий решил новым путем - не по Хилку или Чикою, как это делали казаки раньше, а вдоль реки Уды до Еравнинских озер и далее до Нерчинска.
В первый день Спафарий со своими людьми переехал по льду (сроки начала ледостава в то время падали на 26 октября, или 5 ноября по современному календарю) две протоки на Селенге и продвинулся по правому берегу реки (по левой стороне по пути следования) на 8 верст через горы и утесы. Свой первый стан на ночлег путники разбили «возле реки на лугу». Во второй день путешествия, 6 ноября (16 ноября) посольство объехало прибрежный утес, переехало реку Итанцу, продвинулось еще на 7 километров и уперлось в другой крутой утес. Объехать его сухим путем было невозможно, сделать это по воде вдоль берега мешали течение и «льды великия». Не оставалось ничего другого, кроме как разбить стан «на лугу» и ждать, пока не станет льдом Селенга.
8 (18) ноября посольство пыталось обойти утес по реке, скованной льдом, однако лед проломился, и пришлось возвратиться назад. Часть вьючных животных (быков, верблюдов) удалось вытащить из воды, но некоторые из них вместе с вьюками утонули. До устья Уды добрались только 9 (19) ноября.
Вот так описывает Николай Спафарий этот день: «Стан 3-й. Ноября в 9-й день переехали за реку, и как объехали те великие утесы, и за реку опять переехали и ехали по лугам верст с 20 возле реки Селенги, и ночевали на усть реки Уды». Обратите внимание, опять ничего не говорится о зимовье, как будто бы его нет. То есть, Спафарий с посольством шел сначала по правому берегу Селенги, затем по правому берегу Уды. Затем даже останавливался ночевать в устье этой реки, но не в зимовье, что было бы логичнее, удобнее, теплее и безопаснее, а прямо в «в чистом поле». Пресловутое зимовье так и не было обнаружено. Ни Спафарием, ни сопровождающими его казаками.
После ночевки в устье Уды (где-то вблизи зимовья?), Спафарий двинулся дальше (внимание!) по левой стороне реки, то есть все по тому же правому берегу Уды. По тому берегу, где как раз и должно было стоять зимовье! «…Стан 4-й. Ноября в 10-й день ехали по реке Уде с левую сторону борами и степью и переезжали речку маленькую и ночевали подле реки Уды от стану 25 верст». Получается, что этот немаленький по численности отряд служилых людей и казаков с целым обозом, верблюдами, быками прошел в непосредственной близости, или вообще прямо по тому месту, где якобы стояло жилое укрепленное зимовье. Сооружение, в котором якобы собирался ясак, в котором должен был кто-то жить, нести караул, следить за передвижениями не только крупных отрядов, но даже просто отдельных людей и охотников! Так где же было это зимовье? Или оно взлетело в небо, а когда Спафарий прошел, опять опустилось на землю?
«Ничего не вижу…»
Самое интересное, что хотя Спафарий так и не увидел этого зимовья в устье Уды, он о нем все-таки напишет. Но не в тот день, когда будет проходить мимо него, а только через 10 дней, находясь в 275 верстах от этого места, почти у истоков реки. «Стан 10-й. Ноября в 16-й день ехали по той же реке Уде до половина дни, и оставили реку направе, а ехали на лево; а река Уда течет из хребта, и по ней казаки промышляют соболи, и ныне на усть реки Уды есть зимовье казачье». Спафарий упоминает зимовье со слов сопровождающих его казаков, которые все-таки рассказали послу о том, что некие казаки, оказывается, занимаются не тем, что собирают соболиный платеж с тунгусов, а тем, что сами промышляют соболя. И о том, что они якобы используют для этого зимовье! Которого никто из служилых людей не видел, даже когда проходил чуть ли не прямо по этому зимовью.
Кстати, Николае Милеску-Спэтару, чье посольство в итоге завершилось фиаско (китайские сановники не восприняли его всерьез и не стали с ним ничего обсуждать) вернулся в Москву только в 1677 году. Возвращаться назад он мог либо опять по Уде, либо южным путем через Селенгинский острог. О маршруте его возвращения достоверно ничего неизвестно. Его дневниковые записи заканчиваются с прибытием посольства в Китай. Но если его обратный путь пролегал по Уде, то он мог и в четвертый раз проходить мимо зимовья. В его книге так и не появилось его свидетельство о существовании зимовья. Следовательно, он либо возвращался по Хилку, либо тем же путем, но зимовья опять не увидел!
Памятник едет в Селенгинск?
Таким образом, ни Гаврило Ловцов, ни Осип Васильев не ставили зимовья в устье Уды. И нет ни одного достоверного свидетельства того, что это зимовье действительно существовало. Кроме сомнительной и очень скупой информации самого Васильева, информации без даты постройки, описания обстоятельств и указания на то, кто его построил, что было весьма нехарактерно для подобного рода документов того времени. За 15 лет, до постройки уже Удинского острога, никто информацию Васильева не подтвердил.
Если даже это зимовье и существовало, то никакого исторического значения это сооружение явно не имело. Поскольку цели оно своей не выполняло, ясак с тунгусов, которые «разбрелись», не собирался, в зимовье никто службу не нес, не жил, никто из ответственных служилых людей его ни разу не видел и никто не писал о нем начальству в Енисейск, Тобольск или Москву.
Итак, есть ли какие-то основания для строительства в Улан-Удэ памятника Гавриле Ловцову и Осипу Васильеву, как основателям города? Никаких. Где нужно ставить такой памятник? Рядом с Новоселенгинском, на другом берегу Селенги, на месте старого города Селенгинска, берущего свое начало с Селенгинского острога. Нет никаких сомнений, что именно этот острог в октябре 1665 года построили енисейские казаки Ловцов и Васильев.
Томский след в истории
Так кому же можно поставить памятник как основателю Улан-Удэ, если миф о том, что «город начинался с зимовья» будет развеян? По логике, тому, кто построил Удинский острог, первые упоминания о котором появились в 1680 году. Имеются в виду два небольших документа.
Это «Роспись торгового человека Исая Остафьева Посаленова», датированная июлем 1680 года, в которой он пишет: «… иду я из Иркутского острогу мимо Удинского острогу в Дауры, в Нерчинский и Албазинский остроги, а со мной идет русяново свово привозного товару».
Другой документ - это «Проезжая, выданная брату торгового человека Митрофана Панкратьева Михаилу Панкратьеву на проезд из Иркутского в Удинский и Баргузинский остроги с русским товаром». В проезжей грамоте от 9 (19) октября 1680 года говорится: «…По государеву цареву и великого князя Феодора Алексеевича всеа Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца указу отпущены из Иркуцково за Байкал на Селенгу в Удинской и в Баргузинской остроги торгового человека Митрофана Панкратьева брат ево родной Мишка Панкратьев».
В различных исторических работах и энциклопедиях, изданных в последние годы, постройку Удинского острога-крепости приписывают приказчику Селенгинского острога, боярскому сыну из Томска Ивану Поршенникову, который сменил на этом посту Осипа Васильева, Последний выучил монгольский язык и в 1668 году был послан с переписными книгами в Москву, а затем приезжал сюда в качестве толмача на переговорах с монголами. Гаврило Ловцов также путешествовал в сопровождении посольств монгольских правителей, заменял Ивана Поршенникова в качестве приказчика Селенгинского острога, когда тот уезжал с торговой миссией в Китай.
Впрочем, документов о самом строительстве Удинского острога Иваном Поршенниковым тоже нет. Известно пока только то, что последний был приказчиком в Селенгинске в 1680 году, когда Удинский острог, считавшийся пригородом Селенгинска, появился в официальных документах, относящихся к ведомству Сибирского приказа.
Милеску-Спэтару или Головин?
Строителями же города Удинского (Удинска) являются царский посол и сподвижник Петра Первого, будущий государственный канцлер Российской Империи, коренной сибиряк и сын тобольского воеводы Федор Головин, заключивший с Китаем Нерчинский договор, и московские стрельцы двух полков (полковники Павел Грабов и Антон фон Шмаленберг), которые в 1689 году возвели новую крепость-город на месте бывшего малого острога. В официальной российской истории 18 -19 веков Головин считался основателем городов Нерчинска и Удинска, являвшихся до этого «пригородами» Селенгинска.
Можно вспомнить также и Николае Милеску-Спэтару, который впервые в 1675 году написал о возможности строительства острога на Уде из-за выгодного стратегического и географического положения. Спафарий писал: «…а в тех местах от реки Уды степь в ширину версты по три, а за степьми горы, а на горах лес всякий, и места самыя добрыя и конские кормы хорошие и солонцы многие, что лутче тех кормов, что по Уде скоту не надобно; и подле реки Уды мочно и острог ставить и суды делать и места хлебороднаго сыскать мочно».
Возможно, из этих трех исторических личностей и нужно выбрать того, кто может быть признан основателем нашего города.
Сергей Басаев