Дача
Лошадки, которым уже больше пяти лет, до сих пор гуляют по интернетам. А мне из того периода нравился рассказ про дачу. Вот он.
Тамара Ивановна - учительница рисования неопределённого возраста с крашеными рыжими волосами, лихо взбитыми в причёску а-ля купол храма Василия Блаженного, обильно удобренную лаком, с огромными очками в розовой пластмассовой оправе с изогнутыми дужками, которые придавали её лицу востоженно-удивлённое выражение, как обычно начала урок.
- Коля, покажи всем свою картину, и расскажи ребятам, что ты там изобразил.
Коля Свободин, ученик 5 класса, с пухлыми розовыми щёчками, непослушными волосами, с надеждой посмотрел по сторонам: а вдруг она имела в виду другого Колю. Но Колей в классе был только он один, поэтому он, насупив брови, встал, по привычке засунув руку в левый карман, подтянул брюки, тяжело вздохнул, и, глядя в пол, сказал:
- Я нарисовал социальное неравенство.
Очки Тамары Ивановны медленно поползли вниз по переносице и остановились на самом кончике носа. Нервно поправив их рукой, учительница посмотрела на Колю, потом обернулась к доске, где висела картина, снова перевела взгляд на Колю и, слегка заикаясь, произнесла:
- К-коленька, а не мог бы ты выйти к доске и немного объяснить, что ты имел в виду?
Коля слегка потоптался на месте, потом решительным шагом направился к доске и, стараясь ни на кого не смотреть, скрывая смущение, взял указку и стал громко и быстро срывающимся на крик детским голосом объяснять:
- Ну чего непонятного та, Тамарыванна, у кого есть машины, у тех на даче и дом есть. У Михалваныча вон даже трактор есть (это было произнесено с большим почтением, так как Коля считал, что трактор гораздо лучше машины). У кого есть трактор, у того и навоз есть всегда свежий, вон мухи как роятся, - с горечью произнёс Коля и от досады даже махнул рукой и продолжил - У кого навоз есть - у того и цветы вон хорошие. Только папа говорит…
- Что же папа говорит, - противным сладеньким голосом сказала Тамара Ивановна.
Коля с мольбой посмотрел на учительницу, увидел вопрошающее выражение лица Тамары Ивановны и затараторил:
- Папа говорит, на хрена этому дерьмовому магнату цветы, в такой вонище не то что аромат цветов, нашатырный спирт не учуешь, с дачи едешь - люди оборачиваются, такое впечатление, что стометровый заплыв делал в коллекторе. Всё живое от такого количества удобрений давно должно было ассимилировать в навоз, изменить генетическую структуру, вонять гавном, и разговаривать, вон над цветами вместо пчёл давно мухи летают, бля…. Нет, ну все люди как люди - один раз по весне привезут навоз, и он лежит и не воняет так, а этот же копрофил хренов каждую неделю возит по трактору, и стоит довольный лыбится весь день, с дороги лопаточкой перекидывает за забор так меедленно, и ещё подмигивает, собака: «Ну сьто, Серёга, харос навозетс», - «харось» бля, ты б его ещё совочком перекидывал и целовал, сука. Причём, судя по консистенции, соломы там нет, ему это либо нравится так. Где он интересно работает?…» Коля немного помолчал (трудно это для пятиклассника - передавать очень прямую речь папы) и добавил, - Но я с папой не согласен, у Михалыча хорошие цветы.
На учительницу было жалко смотреть, очки окончательно свалились с носа и держались на верхней губе, а в связи с тем, что Тамара Ивановна судорожно глотала воздух, очки то поднимались, то опускались, при этом они то закрывали, то открывали глаза, и создавался такой оптический эффект, что, когда Тамара Ивановна открывала рот, то у неё увеличивались глаза, прям как в мультике. Коле это показалось смешным. Ребята в классе смеялись уже в полный голос; учуяв, что ситуация выходит из-под контроля, стали выкрикивать обидные вопросы: «Кого машина придавила?» «Почему дома на боку лежат?», «Что за дупло в крыше?» Коля с одной стороны ещё больше смутился с другой, понял, что надо как-то спасать урок и Тамару Ивановну. В глубине души он понимал, что занятие дало крен по его вине. Он принял решение продолжить рассказ несмотря ни на что и, набрав в грудь побольше воздуха, заорал:
- А у Алескей Иваныча много лопат и грабель, и жёлтая девяностодевятка, папа говорит, что, - Коля на секунду задумался, - это у него ещё не прошла первобытная радость неандертальца от обладания примитивными орудиями труда, и что в связи с тем, что автомобиль - это продукт 20 века, а Алексей Иванович и его племя - это максимум палеолит, они поклоняются машине как божеству, и после очередной поломки Алексей Иванович наверное принесёт в жертву эту дуру Лизочку прям над капотом. А ещё у них есть собака странной породы, папа называет его кастрированный бульдог-извращенец, и постоянно говорит маме, что если эта псина не перестанет подкапывать его смородину и зарывать под неё презервативы, он прибьёт её за хвост к дому этого какого-то суккуба, может тогда охота пропадёт.
В классе стоял рёв, Тамара Ивановна, уже не глотала воздух, а истерично ржала, как молодая лошадка, хапнувшая веселящего газа, и, закрыв лицо руками, повизгивала.
Колю было уже не остановить.
- А у нас нет домика и лопат, зато у нас есть туалет, который папа называет домашний очаг или роскошное бунгало или дворец культуры и отдыха. Доски на него папа взял с лавок, которые стояли в городском парке. Теперь, когда мы гуляем в парке, папа всегда громко говорит: «Это какая ж сволочь все лавки поизуродовала, приличным людям отдохнуть негде» и тихо добавляет «.. и не хрен, приличные люди работать должны».
- А в красном кирпичном доме живёт мой тезка Колян. Папа говорит, ему б ещё к забору с колючей проволокой пару вышек с автоматчиками и всё было хорошо. Только он просил, чтоб я никому не говорил, что он про Коляна говорит, и чтоб я не вздумал как он называть Коляна золотовалютным боровом…
Тут прозвенел звонок… в классе царила атмосфера токийской биржи. Тамара Ивановна уже не смеялась, а просто пускала слюни и подвывала как раненая волчица. Коля сел к себе за парту, следующей была география…
Тамара Ивановна - учительница рисования неопределённого возраста с крашеными рыжими волосами, лихо взбитыми в причёску а-ля купол храма Василия Блаженного, обильно удобренную лаком, с огромными очками в розовой пластмассовой оправе с изогнутыми дужками, которые придавали её лицу востоженно-удивлённое выражение, как обычно начала урок.
- Коля, покажи всем свою картину, и расскажи ребятам, что ты там изобразил.
Коля Свободин, ученик 5 класса, с пухлыми розовыми щёчками, непослушными волосами, с надеждой посмотрел по сторонам: а вдруг она имела в виду другого Колю. Но Колей в классе был только он один, поэтому он, насупив брови, встал, по привычке засунув руку в левый карман, подтянул брюки, тяжело вздохнул, и, глядя в пол, сказал:
- Я нарисовал социальное неравенство.
Очки Тамары Ивановны медленно поползли вниз по переносице и остановились на самом кончике носа. Нервно поправив их рукой, учительница посмотрела на Колю, потом обернулась к доске, где висела картина, снова перевела взгляд на Колю и, слегка заикаясь, произнесла:
- К-коленька, а не мог бы ты выйти к доске и немного объяснить, что ты имел в виду?
Коля слегка потоптался на месте, потом решительным шагом направился к доске и, стараясь ни на кого не смотреть, скрывая смущение, взял указку и стал громко и быстро срывающимся на крик детским голосом объяснять:
- Ну чего непонятного та, Тамарыванна, у кого есть машины, у тех на даче и дом есть. У Михалваныча вон даже трактор есть (это было произнесено с большим почтением, так как Коля считал, что трактор гораздо лучше машины). У кого есть трактор, у того и навоз есть всегда свежий, вон мухи как роятся, - с горечью произнёс Коля и от досады даже махнул рукой и продолжил - У кого навоз есть - у того и цветы вон хорошие. Только папа говорит…
- Что же папа говорит, - противным сладеньким голосом сказала Тамара Ивановна.
Коля с мольбой посмотрел на учительницу, увидел вопрошающее выражение лица Тамары Ивановны и затараторил:
- Папа говорит, на хрена этому дерьмовому магнату цветы, в такой вонище не то что аромат цветов, нашатырный спирт не учуешь, с дачи едешь - люди оборачиваются, такое впечатление, что стометровый заплыв делал в коллекторе. Всё живое от такого количества удобрений давно должно было ассимилировать в навоз, изменить генетическую структуру, вонять гавном, и разговаривать, вон над цветами вместо пчёл давно мухи летают, бля…. Нет, ну все люди как люди - один раз по весне привезут навоз, и он лежит и не воняет так, а этот же копрофил хренов каждую неделю возит по трактору, и стоит довольный лыбится весь день, с дороги лопаточкой перекидывает за забор так меедленно, и ещё подмигивает, собака: «Ну сьто, Серёга, харос навозетс», - «харось» бля, ты б его ещё совочком перекидывал и целовал, сука. Причём, судя по консистенции, соломы там нет, ему это либо нравится так. Где он интересно работает?…» Коля немного помолчал (трудно это для пятиклассника - передавать очень прямую речь папы) и добавил, - Но я с папой не согласен, у Михалыча хорошие цветы.
На учительницу было жалко смотреть, очки окончательно свалились с носа и держались на верхней губе, а в связи с тем, что Тамара Ивановна судорожно глотала воздух, очки то поднимались, то опускались, при этом они то закрывали, то открывали глаза, и создавался такой оптический эффект, что, когда Тамара Ивановна открывала рот, то у неё увеличивались глаза, прям как в мультике. Коле это показалось смешным. Ребята в классе смеялись уже в полный голос; учуяв, что ситуация выходит из-под контроля, стали выкрикивать обидные вопросы: «Кого машина придавила?» «Почему дома на боку лежат?», «Что за дупло в крыше?» Коля с одной стороны ещё больше смутился с другой, понял, что надо как-то спасать урок и Тамару Ивановну. В глубине души он понимал, что занятие дало крен по его вине. Он принял решение продолжить рассказ несмотря ни на что и, набрав в грудь побольше воздуха, заорал:
- А у Алескей Иваныча много лопат и грабель, и жёлтая девяностодевятка, папа говорит, что, - Коля на секунду задумался, - это у него ещё не прошла первобытная радость неандертальца от обладания примитивными орудиями труда, и что в связи с тем, что автомобиль - это продукт 20 века, а Алексей Иванович и его племя - это максимум палеолит, они поклоняются машине как божеству, и после очередной поломки Алексей Иванович наверное принесёт в жертву эту дуру Лизочку прям над капотом. А ещё у них есть собака странной породы, папа называет его кастрированный бульдог-извращенец, и постоянно говорит маме, что если эта псина не перестанет подкапывать его смородину и зарывать под неё презервативы, он прибьёт её за хвост к дому этого какого-то суккуба, может тогда охота пропадёт.
В классе стоял рёв, Тамара Ивановна, уже не глотала воздух, а истерично ржала, как молодая лошадка, хапнувшая веселящего газа, и, закрыв лицо руками, повизгивала.
Колю было уже не остановить.
- А у нас нет домика и лопат, зато у нас есть туалет, который папа называет домашний очаг или роскошное бунгало или дворец культуры и отдыха. Доски на него папа взял с лавок, которые стояли в городском парке. Теперь, когда мы гуляем в парке, папа всегда громко говорит: «Это какая ж сволочь все лавки поизуродовала, приличным людям отдохнуть негде» и тихо добавляет «.. и не хрен, приличные люди работать должны».
- А в красном кирпичном доме живёт мой тезка Колян. Папа говорит, ему б ещё к забору с колючей проволокой пару вышек с автоматчиками и всё было хорошо. Только он просил, чтоб я никому не говорил, что он про Коляна говорит, и чтоб я не вздумал как он называть Коляна золотовалютным боровом…
Тут прозвенел звонок… в классе царила атмосфера токийской биржи. Тамара Ивановна уже не смеялась, а просто пускала слюни и подвывала как раненая волчица. Коля сел к себе за парту, следующей была география…