(no subject)
- Пошта, поштааа! Маник тот, Герас даи, поштааа! телефон унек Ереваниц, телефоон!
Молодая женщина, обычно в тапках и носках, а иногда и без носок, в зависимости от погоды, бежала по направлению к нашим зеленым воротам, а кто-то из нас уже бежал ей на встречу, на почту, куда звонили нам из Еревана. Эти звонки были для меня праздником. Чаще всего отвечать на звонки бежали мы с бабушкой. Процедура была такой: заслышав заветное "поштааа", мы накидывали на себя что попало, и бежали на почту, я обычно впереди, а бабушка за мной, более медленным шагом. Иногда с нами шел дед, но редко, так как о чем ему было говорить с Ереваном? Дочка с зятем все равно приедут скоро, да и дед был немногословен, потому на почту ему бежать было незачем. Зато мне было что рассказать, да так много, что мама с папой в конце прерывали меня, так как деньги на разговор у них заканчивались. Передай трубку бабушке, детка, пока линия не оборвалась, - говорила мама, и пока бабушка вела с мамой типичный разговор о погоде в Ереване, о том что у нас все хорошо, что я здорова и слишком много читаю лежа, и что завтра мы пойдем к Рае, а послезавтра наверно дед будет поливать сад, и что "позвоните обязательно перед приездом, чтобы мы вас встретили, бала джан. Да, цавт танем, и я целую, пока", я от нетерпения прыгала на одной ноге или в сто десятый раз разглядывала прошлогодний календарь на голубой стене квадратной комнатушки здания почтамта села Карачинар Шаумянского района.
Мои же рассказы были несколько иногда содержания. Мне нужно было непременно рассказать маме и отрывками также папе, который иногда брал трубку, чтобы услышать мой голос, о том, что меня вчера отдубасил двоюродный брат, но получил от деда хорошую трепку; также о том, что мы все-таки разрушли ласточкино гнездо, и там было целых, представляешь мам, целых 5 яиц!. И еще о том, что я сама срываю к чаю мяту из сада, и что Гарик, мой кузен, слишком долго лежит в моем гамаке, и что Артур, мой младший кузен, убивает птиц из рогатки, и что бабушка не разрешает мне купаться в реке, так как там водятся змеи. Никаких змей, мам, там нет, - почти плача убеждаю я ее, но мама велит мне слушаться бабушку и ни в коем случае не купаться в реке, тем более что я не умею плавать. А потом крепко целует меня в трубку и велит передать ее бабушке, "пока линия не оборвалась".
Тетки на почте пьют кофе. Практически как все тетки на почте, которым особо нечего делать. Иногда они также грызут семечки, сплетничают, или же просто слушают, о чем говорят "с Ереваном" другие. Городские. У них совсем другая жизнь. В деревню они, т.е. городские, т.е. мы, приезжают как на дачу. К ним все время приезжают гости из Еревана. Это же так далеко, целых 6 часов дороги в большом автобусе. Возможно, эти тетки с почты никогда не были в Ереване, и мне их почему-то жалко. А им нет дела до моего Еревана, в который мне совсем не хочется жарким летом, но который я жду с волнением, который маячит перед моим взором, как мираж, ибо там, дома, в Ереване - мои книги, мои друзья, моя школа. А сейчас - свобода, и мне хорошо в деревне, и я знаю, что я тут не живу, а они тут всегда, и возможно по этой причине мне их немного жалко.
Дорога из почты до дома занимала минуты 3 медленным шагом. Мы с бабушкой уже не бежали, а шли молча, каждый думая о своем. Бабушка всегда в делах и мыслях, и в то же время она всегда спокойна, уверенна в себе, добра ко всем и очень мудра. Мудра, как многие армянские бабушки, которые не суетятся, но любят, и готовы отдать жизнь за детей и внуков. В то же время их безмятежность и вечная занятость не дают их добрым сердцам разорваться от этой любви, задохнуться в ней. Любовь их похожа на их сады, в которых растет мята и виноград, яблоки и орехи, инжир и кизил. Этот сад они поливают спокойно, без спешки, не съедают плодов за раз, а лелея их, сушат, варят, запасают на зиму. Так и свою любовь: не выливают на тебя за раз, а обволакивают ею на протяжении всей жизни, и ты спокоен, ибо знаешь, что она есть, их любовь и забота, крепкая и надежная, как каменная стена. Спустя много лет думаешь и порой со стыдом вспоминаешь о проказах, насмешках, лени, грубостях, которые смел позволить по отношению к ним. И оправдываешь себя тем, что был глуп, молод, и звонишь по старому номеру телефона, проверить есть ли у них все что нужно, и не холодно ли им. Если конечно они еще живы. Живы...
Бабушка сообщала мне новости, которые я не успела услышать от мамы, ибо не давала ей раскрыть рта, рассказывая о своих приключениях и о том, что мне тогда казалось самым важным. А ты знаешь, цавт танем, что мама с папой приедут через месяц, останутся тут немного, а потом заберут тебя? Скоро уже в школу..
А вы с дедом? - спрашивала я каждый раз, хотя отлично знала, что им с дедом еще рано, им нужно остаться до поздней осени, собрать весь урожай, чтобы привезти всем нам запасы на зиму.
Мы еще побудем, суджух надо будет повесить, чтобы высох, изюм высушить, персики еще не поспели, айва.. Мы с дедом будем тут лежать у печки и греться, а вы будете нам звонить, и мы сразу прибежим на почту, как сегодня.
Потом, дома, мы снова принимались за обычные дела. Я ложилась читать книгу, бабушка ворчала, что нельзя читать на животе, испортишь зрение, хотя оно уже было испорченым, и мне было как-то все равно. Дед гулял по саду, читал газеты, сидел в кресле и смотрел телевизор. Мои кузены бродили по двору, что-то стругали, никогда не читали и порой звали меня поиграть в карты. День шел своим чередом, тишина иногда прерывалась криками старух на улице, ссорящихся из-за банки мацуна или бараньей шерсти, а вечером мы все выстраивались у окна смотреть на вереницу коров, возвращавшися с пастбища. Своих коров у нас, конечно, не было, ибо - городские, и я тихо просила бабушку сходить на днях к тете Римме, так как знала, что я ее любимица и она мне обязательно позволит подоить свою корову. Бабушка практически никогда не отказывала.
(продолжение про тетю Римму следует:))
Молодая женщина, обычно в тапках и носках, а иногда и без носок, в зависимости от погоды, бежала по направлению к нашим зеленым воротам, а кто-то из нас уже бежал ей на встречу, на почту, куда звонили нам из Еревана. Эти звонки были для меня праздником. Чаще всего отвечать на звонки бежали мы с бабушкой. Процедура была такой: заслышав заветное "поштааа", мы накидывали на себя что попало, и бежали на почту, я обычно впереди, а бабушка за мной, более медленным шагом. Иногда с нами шел дед, но редко, так как о чем ему было говорить с Ереваном? Дочка с зятем все равно приедут скоро, да и дед был немногословен, потому на почту ему бежать было незачем. Зато мне было что рассказать, да так много, что мама с папой в конце прерывали меня, так как деньги на разговор у них заканчивались. Передай трубку бабушке, детка, пока линия не оборвалась, - говорила мама, и пока бабушка вела с мамой типичный разговор о погоде в Ереване, о том что у нас все хорошо, что я здорова и слишком много читаю лежа, и что завтра мы пойдем к Рае, а послезавтра наверно дед будет поливать сад, и что "позвоните обязательно перед приездом, чтобы мы вас встретили, бала джан. Да, цавт танем, и я целую, пока", я от нетерпения прыгала на одной ноге или в сто десятый раз разглядывала прошлогодний календарь на голубой стене квадратной комнатушки здания почтамта села Карачинар Шаумянского района.
Мои же рассказы были несколько иногда содержания. Мне нужно было непременно рассказать маме и отрывками также папе, который иногда брал трубку, чтобы услышать мой голос, о том, что меня вчера отдубасил двоюродный брат, но получил от деда хорошую трепку; также о том, что мы все-таки разрушли ласточкино гнездо, и там было целых, представляешь мам, целых 5 яиц!. И еще о том, что я сама срываю к чаю мяту из сада, и что Гарик, мой кузен, слишком долго лежит в моем гамаке, и что Артур, мой младший кузен, убивает птиц из рогатки, и что бабушка не разрешает мне купаться в реке, так как там водятся змеи. Никаких змей, мам, там нет, - почти плача убеждаю я ее, но мама велит мне слушаться бабушку и ни в коем случае не купаться в реке, тем более что я не умею плавать. А потом крепко целует меня в трубку и велит передать ее бабушке, "пока линия не оборвалась".
Тетки на почте пьют кофе. Практически как все тетки на почте, которым особо нечего делать. Иногда они также грызут семечки, сплетничают, или же просто слушают, о чем говорят "с Ереваном" другие. Городские. У них совсем другая жизнь. В деревню они, т.е. городские, т.е. мы, приезжают как на дачу. К ним все время приезжают гости из Еревана. Это же так далеко, целых 6 часов дороги в большом автобусе. Возможно, эти тетки с почты никогда не были в Ереване, и мне их почему-то жалко. А им нет дела до моего Еревана, в который мне совсем не хочется жарким летом, но который я жду с волнением, который маячит перед моим взором, как мираж, ибо там, дома, в Ереване - мои книги, мои друзья, моя школа. А сейчас - свобода, и мне хорошо в деревне, и я знаю, что я тут не живу, а они тут всегда, и возможно по этой причине мне их немного жалко.
Дорога из почты до дома занимала минуты 3 медленным шагом. Мы с бабушкой уже не бежали, а шли молча, каждый думая о своем. Бабушка всегда в делах и мыслях, и в то же время она всегда спокойна, уверенна в себе, добра ко всем и очень мудра. Мудра, как многие армянские бабушки, которые не суетятся, но любят, и готовы отдать жизнь за детей и внуков. В то же время их безмятежность и вечная занятость не дают их добрым сердцам разорваться от этой любви, задохнуться в ней. Любовь их похожа на их сады, в которых растет мята и виноград, яблоки и орехи, инжир и кизил. Этот сад они поливают спокойно, без спешки, не съедают плодов за раз, а лелея их, сушат, варят, запасают на зиму. Так и свою любовь: не выливают на тебя за раз, а обволакивают ею на протяжении всей жизни, и ты спокоен, ибо знаешь, что она есть, их любовь и забота, крепкая и надежная, как каменная стена. Спустя много лет думаешь и порой со стыдом вспоминаешь о проказах, насмешках, лени, грубостях, которые смел позволить по отношению к ним. И оправдываешь себя тем, что был глуп, молод, и звонишь по старому номеру телефона, проверить есть ли у них все что нужно, и не холодно ли им. Если конечно они еще живы. Живы...
Бабушка сообщала мне новости, которые я не успела услышать от мамы, ибо не давала ей раскрыть рта, рассказывая о своих приключениях и о том, что мне тогда казалось самым важным. А ты знаешь, цавт танем, что мама с папой приедут через месяц, останутся тут немного, а потом заберут тебя? Скоро уже в школу..
А вы с дедом? - спрашивала я каждый раз, хотя отлично знала, что им с дедом еще рано, им нужно остаться до поздней осени, собрать весь урожай, чтобы привезти всем нам запасы на зиму.
Мы еще побудем, суджух надо будет повесить, чтобы высох, изюм высушить, персики еще не поспели, айва.. Мы с дедом будем тут лежать у печки и греться, а вы будете нам звонить, и мы сразу прибежим на почту, как сегодня.
Потом, дома, мы снова принимались за обычные дела. Я ложилась читать книгу, бабушка ворчала, что нельзя читать на животе, испортишь зрение, хотя оно уже было испорченым, и мне было как-то все равно. Дед гулял по саду, читал газеты, сидел в кресле и смотрел телевизор. Мои кузены бродили по двору, что-то стругали, никогда не читали и порой звали меня поиграть в карты. День шел своим чередом, тишина иногда прерывалась криками старух на улице, ссорящихся из-за банки мацуна или бараньей шерсти, а вечером мы все выстраивались у окна смотреть на вереницу коров, возвращавшися с пастбища. Своих коров у нас, конечно, не было, ибо - городские, и я тихо просила бабушку сходить на днях к тете Римме, так как знала, что я ее любимица и она мне обязательно позволит подоить свою корову. Бабушка практически никогда не отказывала.
(продолжение про тетю Римму следует:))