(no subject)
Хочу поделиться с вами прекрасным, от menaria
"Мансурян рассказывал о реквиемной музыке, о том, как он десять лет вынашивал идею написать реквием, как он кропотливо изучал все нюансы и истоки этой музыки, и про полное отсутствие театрализации в древних композициях и про грохочущий восход драматургии в период романтизма, про реквиемы Моцарта и Бриттена, Стравинского и Комитаса, и про то, как это было важно для него не позволить в своей работе ни одной лишней или неуместной ноты, как он три раза начинал и не получалось и как наконец он понял нужное и сразу попал в поток.
Как жаль, что я плохо знаю музыку. Но не только в музыке было дело. Он так воодушевленно рассказывал, с таким восхищением нам представлял великих и пояснял, что как где и почему звучит! Я сидела как каменная. Он был похож на подростка, стройный, с горящими глазами, с жестами-лебедями, прекрасный, как сама музыка. В нем чувствовался Учитель, которого я мечтала бы слушать и слушать бесконечно. Потом он сыграл нам некоторые части из своего реквиема. Меня буквально потрясло, что после такого тщательного изучения предмета, после в высшей степени строгого отношения к своей работе, он сумел создать произведение абсолютно свободное и свое, с первых нот узнаваемого Тиграна Мансуряна. Он сидел за пианино, играл и пел, и объяснял нам одновременно - вся лирика должна состоять из шепота, из четко выговариваемых слогов, фраза -это слог, а не слово еще, потому что сцена явления бога перед человеком, вы просто попытайтесь представить, и зачитал нам из Библии явление Бога перед Есаи, с шестикрылыми ангелами (два крыла покрывали ноги, два других покрывали руки, и двумя они летали и Кричали так, что небеса сотрясались) - голос должен несколько подрагивать, обуянный еще остатками страха и уже зачатками торжества. Он рассказывал, что очень долго думал о том, как написать мелодию, чтобы она была не-европейской, не-армянской, не-стилизованной, а чтобы по-настоящему настоящей, из самых истоков души. Он пытался представить состояние горя, когда смешиваются боль, плач и легкость и Незнание. И в конце концов она действительно такой и получилась. Когда он пел - здесь басы, а здесь сопрано, а здесь плач и ритм молчания, плач и ритм молчания - и великолепным басом и невообразимым сопрано, - даже слезы мои застыли, так хотелось, чтобы это мгновение не заканчивалось. Я такого только Гульда видела. Я представляла, как же он живет в буднях, настолько увлеченный своей работой, как он спит, интересно, и как ему удается общаться с окружающими. Он наверно очень мудрый и свободный, с ним наверно легко...Или может и трудно..."