(no subject)
В одно из зимних воскресений, когда природа что-то напутала и послала солнце вместо туч, мы решили, что грех сидеть дома, и поехали к морю, подальше, к национальному парку Стенсхувуд (Stenshuvud - каменная голова), где раньше была внушительная крепость над морем, служившая маяком для моряков, а сейчас остались лишь камни, и поднимаясь к ним через приятный лесок, вознаграждаешься прекрасным видом: долины и море. В этих местах, на юго-востоке Швеции, береговая линия считается одной из лучших, и хоть вода там даже летом не совсем теплая, плавать там приятно, а иногда компанию тебе составляют скаты и другие любопытные рыбы.
Но сейчас не об этом. Погуляв в лесу и походив по полурастаявшим льдинам на тропинке, ведущей к морю, мы к концу дня замерзли и поехали искать хоть какое-нибудь место с едой в вечерней воскресной деревне, где все закрыто уже после четырех. С нами были наши друзья, и мы нашли небольшую пиццерию, которая называлась итальянским рестораном, в прибрежном местечке Чивик, где каждый сентябрь проходит яблочная ярмарка, огромные панно из которой я вам показывала пару раз. Море омывалось розовым закатом, но дети требовали еды, и нам пришлось пожертвовать красотой ради растущего поколения. В ресторане, который был просторным, темным и очень простым в эстетическом плане, можно даже сказать, совсем неуютным, сидели трое мужчин за одним столом и выпивали. За другим столом сидели две женщины, не шведки, и пили чай, постоянно получая добавку от официантки. Наверно, ее приятельницы, или жены выпивающих мужчин. Было видно, что это народ из местных, наверно постоянные посетители. Одного из них я сразу узнала: Курт Хильфон, художник из деревни Маглехем, куда мы едем летом навестить наших московских друзей, Сашу и Машу (aleksandr_ionov и ionovagribina ), приезжающих погостить в Швецию к родным. Самого Курта я никогда не видела, но видела его портрет, нарисованный Сашиной мамой, художницей. Муж мой тоже сразу его узнал. Пиццы наши мы ждали под аккомпанимент гитары, на которой бренчал полупьяный Курт до момента, когда его совсем уже пьяный приятель сначала упал, встав из-за стола, а потом мирно заснул на стуле. Официантка, которая видимо была из одной из балканских стран, немного нервничала и даже захотела сделать замечание мужчинам, но мы сказали что все в порядке. Один из мужчин, наиболее трезвый, высокий темноволосый приятель Курта и видимо официантки, на ломаном русском сказал нам: извините за бардак. Мы улыбнулись. Он услышал, что мы говорим с друзьями по-русски, решил впечатлить.
Когда мы расправились с едой и ждали, пока дети доедят мороженое (нельза было не попробовать его в итальянском ресторане), Курт поймал наш взгляд, подошел к нам, или подъехал, на своей небольшой коляске для инвалидов, ибо он не очень уверенно держится на ногах, и с восхищением пропел на сильно сконском акценте: какааая восхитительная большая семья! Cosa Nostra!
Ах, нет, это две семьи, мы просто друзья, - почти пропели мы в ответ, но он не принимал возражений.
Мы все тут семья, и я, и вы, и они, - обвел он взглядом пустой темный зал ресторана. - Это так прекрасно, как в Италии, много людей за столом, едят, пьют, дети бегают, так хорошо!
С ним сложно было не согласиться. Я сказала, что видела его портрет и знакома с семьей художницы из Маглехема, которая его рисовала. Ах, просиял он, как чудесно! Вы должны обязательно приехать ко мне в гости, мы вместе выпьем.
Над его столом в ресторане висел на железном крючке рисунок - абстрактная рыба, ныряющая в угол бумаги, ну, т.е. в море.
Я спросила, рисует ли он все еще, на что он сказал: сидите на местах и смотрите. Сам же переместился обратно к своему столу, достал из старой папки один за другим рисунки, на которых яркими цветами были изображены абстрактные фигуры и, подвешивая одну за другой на этот крючок, показывал их нам. Он придумал рисовать на двойной бумаге, на обеих сторонах, и, подвешивая рисунок, сильно крутил железку, и тогда картинка вертелась и мы видели обе ее стороны.
Это как нутро человека, - объяснил он, - у нас есть лицо и маска, которую мы не всегда показываем другим. Если лишь очень сильно повертеться.
Потом он снова забренчал на гитаре, нахрипел несколько песен для детей, и романтичную песню о черном ангеле любви, из которой я поняла лишь несколько слов. Перед ним постоянно обновлялся бокал пива и рюмка шнапса, его заснувший товарищ куда-то испарился, и высокий мужчина с черной шевелюрой ждал, когда Курт закончит свое представление. На его столе, кроме папки рисунков и бокалов, стояла также странная фигура - видимо, скульптура, смастеренная наспех из разбитой бутылки - кусок стекла, укрепленный на желесной подставке. Еще один кусок стекла мы нашли на нашем столе, у вазы с искусственной розой, обрамленной ленточками цвета итальянского флага, за что официантка перед нами извинилась. Женщины за соседним столиком продолжали пить чай, иногда поглядывая на нас, особенно когда ярко вспыхивала вспышка моей камеры при показе картин Курта. Он с нами сердечно попрощался, сказал нашему другу: ты, как глава семьи, должен привезти их всех ко мне однажды. Мы хорошо выпьем вместе.
Портрет Курта под катом, также как и линк на некоторые из его картин.
Портрет Курта Хильфона художницы Анны Рочеговы-Седерхольм
Curt Hillfon gallery
Но сейчас не об этом. Погуляв в лесу и походив по полурастаявшим льдинам на тропинке, ведущей к морю, мы к концу дня замерзли и поехали искать хоть какое-нибудь место с едой в вечерней воскресной деревне, где все закрыто уже после четырех. С нами были наши друзья, и мы нашли небольшую пиццерию, которая называлась итальянским рестораном, в прибрежном местечке Чивик, где каждый сентябрь проходит яблочная ярмарка, огромные панно из которой я вам показывала пару раз. Море омывалось розовым закатом, но дети требовали еды, и нам пришлось пожертвовать красотой ради растущего поколения. В ресторане, который был просторным, темным и очень простым в эстетическом плане, можно даже сказать, совсем неуютным, сидели трое мужчин за одним столом и выпивали. За другим столом сидели две женщины, не шведки, и пили чай, постоянно получая добавку от официантки. Наверно, ее приятельницы, или жены выпивающих мужчин. Было видно, что это народ из местных, наверно постоянные посетители. Одного из них я сразу узнала: Курт Хильфон, художник из деревни Маглехем, куда мы едем летом навестить наших московских друзей, Сашу и Машу (aleksandr_ionov и ionovagribina ), приезжающих погостить в Швецию к родным. Самого Курта я никогда не видела, но видела его портрет, нарисованный Сашиной мамой, художницей. Муж мой тоже сразу его узнал. Пиццы наши мы ждали под аккомпанимент гитары, на которой бренчал полупьяный Курт до момента, когда его совсем уже пьяный приятель сначала упал, встав из-за стола, а потом мирно заснул на стуле. Официантка, которая видимо была из одной из балканских стран, немного нервничала и даже захотела сделать замечание мужчинам, но мы сказали что все в порядке. Один из мужчин, наиболее трезвый, высокий темноволосый приятель Курта и видимо официантки, на ломаном русском сказал нам: извините за бардак. Мы улыбнулись. Он услышал, что мы говорим с друзьями по-русски, решил впечатлить.
Когда мы расправились с едой и ждали, пока дети доедят мороженое (нельза было не попробовать его в итальянском ресторане), Курт поймал наш взгляд, подошел к нам, или подъехал, на своей небольшой коляске для инвалидов, ибо он не очень уверенно держится на ногах, и с восхищением пропел на сильно сконском акценте: какааая восхитительная большая семья! Cosa Nostra!
Ах, нет, это две семьи, мы просто друзья, - почти пропели мы в ответ, но он не принимал возражений.
Мы все тут семья, и я, и вы, и они, - обвел он взглядом пустой темный зал ресторана. - Это так прекрасно, как в Италии, много людей за столом, едят, пьют, дети бегают, так хорошо!
С ним сложно было не согласиться. Я сказала, что видела его портрет и знакома с семьей художницы из Маглехема, которая его рисовала. Ах, просиял он, как чудесно! Вы должны обязательно приехать ко мне в гости, мы вместе выпьем.
Над его столом в ресторане висел на железном крючке рисунок - абстрактная рыба, ныряющая в угол бумаги, ну, т.е. в море.
Я спросила, рисует ли он все еще, на что он сказал: сидите на местах и смотрите. Сам же переместился обратно к своему столу, достал из старой папки один за другим рисунки, на которых яркими цветами были изображены абстрактные фигуры и, подвешивая одну за другой на этот крючок, показывал их нам. Он придумал рисовать на двойной бумаге, на обеих сторонах, и, подвешивая рисунок, сильно крутил железку, и тогда картинка вертелась и мы видели обе ее стороны.
Это как нутро человека, - объяснил он, - у нас есть лицо и маска, которую мы не всегда показываем другим. Если лишь очень сильно повертеться.
Потом он снова забренчал на гитаре, нахрипел несколько песен для детей, и романтичную песню о черном ангеле любви, из которой я поняла лишь несколько слов. Перед ним постоянно обновлялся бокал пива и рюмка шнапса, его заснувший товарищ куда-то испарился, и высокий мужчина с черной шевелюрой ждал, когда Курт закончит свое представление. На его столе, кроме папки рисунков и бокалов, стояла также странная фигура - видимо, скульптура, смастеренная наспех из разбитой бутылки - кусок стекла, укрепленный на желесной подставке. Еще один кусок стекла мы нашли на нашем столе, у вазы с искусственной розой, обрамленной ленточками цвета итальянского флага, за что официантка перед нами извинилась. Женщины за соседним столиком продолжали пить чай, иногда поглядывая на нас, особенно когда ярко вспыхивала вспышка моей камеры при показе картин Курта. Он с нами сердечно попрощался, сказал нашему другу: ты, как глава семьи, должен привезти их всех ко мне однажды. Мы хорошо выпьем вместе.
Портрет Курта под катом, также как и линк на некоторые из его картин.
Портрет Курта Хильфона художницы Анны Рочеговы-Седерхольм
Curt Hillfon gallery